Страница 42 из 57
Михаил Степанович тут же засобирался в Женеву. Но, верный своему слову, сообщил Кате, что зайдет к ней, как было условлено между ними.
Явилась мысль свести Катю с Марией. Может быть, женщины скорее найдут общий язык. Конечно, суть дела не в этом. Просто у Марии больше аргументов, нежели у него, она отлично знает положение дел в России. Может быть, ей удастся переубедить Катю. И поехал с этим предложением к Марии.
Мария выслушала его и сказала:
— Нет, мне эта задача не по силам. Екатерину Михайловну не смогли переубедить даже Владимир Ильич вдвоем с Надеждой Константиновной.
— Как? — удивился Михаил Степанович. — Катя встречалась с Владимиром Ильичей? Она что же, знакома с Лениным?
— Не просто знакома, а даже останавливалась в семье Ульяновых, когда после Олекминска приехала в Лондон.
— Тогда я ничего не понимаю, — честно признался Михаил Степанович.
— Но ты понимаешь, что мне ходить к ней незачем? — спросила Мария.
— Понимаю, — сказал он. — Пойду один…
Пришел точно в назначенное время, но Катю дома не застал. А открывшая дверь консьержка передала ему, что русская дама уехала за город к знакомым и вернется, вероятно, только через несколько дней.
В тот же вечер Михаил Степанович уехал из Парижа.
6
Идея ответить меньшевикам зубастой политической карикатурой родилась, можно сказать, стихийно, во время разговора за обедом в столовой Лепешинских. Потом забылось даже, кто первый сказал «Э!..», не то Лядов, не то Лепешинский, не то Боровский.
Только, во всяком случае, не Михаил Степанович. Против намерения высмеять меньшевистских «генералов» он, естественно, возражений не имел, но изобразить в карикатуре Ленина! Сама мысль об этом казалась кощунственной.
Мартын Николаевич Лядов и Пантелеймон Николаевич долго убеждали его, что Владимир Ильич не только не будет в обиде, но и горячо одобрит затею. Но Михаил Степанович даже и слушать их не хотел. Согласился лишь после долгих уговоров и тут же потребовал, чтобы Лепешинский, которому, как рисовальщику, принадлежала главная роль в осуществлении затеи, поручился честным словом, что он сам, прежде чем выпускать в свет, покажет карикатуру Владимиру Ильичу.
— Забавный вы человек, Михаил Степанович, — сказал ему Лепешинский. — Неужели за его спиной будем делать?
Позднее, после того как Михаилу Степановичу посчастливилось провести с семьей Ульяновых целый месяц в глухой, затерявшейся в горах швейцарской деревушке и короче познакомиться с Лениным, он понял, как Смешон был в своей незадачливой щепетильности.
Но это было потом, а до этого проведенного в горах месяца Михаил Степанович мало знал о личных качествах Ленина, и глубокое уважение к вождю партии (в этой, и только в этой ипостаси виделся ему Ленин) мешало ему разглядеть в нем душевного товарища и человека веселого, любящего шутку и знающего цену и юмору и сатире.
С другой стороны, любимым писателем Михаила Степановича был Щедрин, и любовь эта возникла прежде всего из понимания того, что сатира — могучее оружие в борьбе против любого врага, а особенно действенна и незаменима, когда применяешь ее против врага, превосходящего тебя по силам.
Едкая и точно нацеленная сатира представлялась Михаилу Степановичу пращой в руке юного Давида, отважившегося на борьбу с Голиафом.
И по мере того как новорожденная идея облекалась в плоть и кровь, приобретая реально зримое обличье, все более заманчивой казалась представившаяся возможность нанести сильный и меткий удар противнику, преждевременно торжествующему свою победу. Будучи достаточно опытным публицистом, Михаил Степанович сразу понял, что мишень отыскана чрезвычайно удачно.
Поводом для карикатуры послужила статья Мартова «Вперед или назад?», опубликованная 1 июня 1904 года в меньшевистской «Искре», в которой он обрушился на ленинскую работу «Шаг вперед, два шага назад». Мартов, упоенный одержанными временными победами (ну как же: ЦО захватили, ЦК прибрали к рукам — это ли не победы!), пытался, «резвяся и играя», доказать, что книга Ленина не попала в цель и прозвучала холостым выстрелом.
Весьма неосторожно (как потом оказалось) Мартов дал своей статье хлесткий подзаголовок: «Вместо надгробного слова». Иными словами, Мартов и его сотрапезники по меньшевистскому застолью решили политически похоронить Ленина и справить ему погребальную тризну.
Ответом на претенциозную и неумную статью Мартова и явилась выпущенная отдельной листовкой большевистская карикатура «КАК МЫШИ КОТА ХОРОНИЛИ (назидательная сказка, сочинил не Жуковский. Посвящается партийным мышам)». Рисовал карикатуру Пантелеймон Николаевич, над текстом трудились сообща.
Карикатура представляла собою как бы триптих.
На первом рисунке изображен Ленин с туловищем кота, повисшего на собственной лапке. Вокруг него ликующие мыши (с головами меньшевистских «генералов» и «штаб-офицеров»).
Две бойкие мыши (Мартов и Аксельрод) старались отодрать лапку кота от перекладины, шустрый мышонок (Троцкий) с живым интересом наблюдал за их действиями, старая седая мышь (Вера Засулич) весело отплясывала на откинутом в сторону кошачьем хвосте. Тут же на бочонках с надписью: «Диалектика. Остерегайтесь подделки» (намек на смешную претензию Плеханова и компании считать, что только им дано разуметь тайны диалектики) разместились остальные мыши: храбро потрагивающий лапку «мертвого кота» Потресов, вцепившийся острыми зубами в кончик Мурлыкиного хвоста Дан и осторожно усевшаяся в сторонке Инна Смидович. А их предводитель — премудрая крыса Онуфрий — Плеханов восседал на подоконнике, между двумя дверцами: «Протоколы съезда» и «Протоколы Лиги», — этими неопровержимыми документами — свидетельствами позорной роли Георгия Валентиновича, столь стремительно переметнувшегося от большевиков к меньшевикам, — и с некоторой опаской взирал на своих резвящихся соратников.
Первый рисунок прокомментирован был следующей пояснительной подписью: «Один наш лазутчик (коллега кота)[2] нам донес, что Мурлыка повешен. Взбесилось наше подполье. Вот вздумали мы кота погребать, и надгробное слово состряпал проворно в ЦО поэт наш придворный по прозванию Бешеный Хвост. Сам Онуфрий, премудрая крыса, на свет божий выполз из темной трущобы своей (бочонок из-под диалектики служил жилищем ему), и молвил он нам: «Ах, глупые мыши! Вы, видно, забыли мое предупреждение. Я — старая крыса, и кошачий нрав мне довольно известен. Смотрите, Мурлыка висит без веревки, и мертвой петли вокруг шеи его я не вижу. Ох, чую, не кончатся эти поминки добром…»
Ну, мы посмеялись и начали лапы кота от бревна отдирать, как вдруг распустилися когти и на пол хлопнулся кот, как мешок. Мы все по углам разбежались и с ужасом смотрим, что будет?..»
На рисунке втором изображена оргия шумного ликования мышей над «трупом» кота. Плеханов с Троцким, забыв на радостях о ступенях партийной иерархии, дружески обнявшись, откалывают канкан под игру Дана на дудке. Мартов, расположившись на брюхе кота, торжественно читает сочиненное им «Надгробное слово». Аксельрод, нахально задрав длинный хвост, щекочет его кончиком в ноздрях у кота. Осмелевшие дамы (Засулич и Смидович) дергают теперь нестрашного Мурлыку за хвост. Потресов, взгромоздившись на «диалектический» бочонок, поднимает победную чару.
«Мурлыка лежит и не дышит. Вот мы принялись, как шальные, прыгать, скакать и кота тормошить. А премудрая крыса Онуфрий от радости, знать, нализался хмельного вина «диалектики» так, что сразу забыл про когти Мурлыки и… облапив мышонка, который хотя и не кончил трех классов гимназии, но к диалектике столь же большое пристрастие имел, как и крыса Онуфрий, и всеми мышами был признан законным наследником крысы. Так вот, облапив мышонка, он в пляс с ним пустился под дудку «кота в миниатюре» (извольте видеть, у нас среди «видных» мышей был тезка кота, чем он очень гордился[3]). Поэт же наш Клим, на Мурлыкино пузо взобравшись, начал оттуда читать нам надгробное слово, а мы гомерически — ну хохотать! И вот что прочел он: «Шил-был Мурлыка, рыжая шкурка, усы, как у турка, был же он бешен, на бонапартизме помешан, за что и повешен. Радуйся, наше подполье!..»
2
Намек на члена ЦК Носкова.
3
Тезка кота — тоже «Ильич», Федор Ильич Дан.