Страница 3 из 57
— Мы поспешим, — заверил ротмистр.
— Мы будем вас ждать, — сказал штабс-капитан и, обернувшись к молча слушавшему Николаю Николаевичу, продолжил: — Теперь о наших делах. Есть сведения, что за вашим домом установлено наблюдение. Пользоваться им как явкой, тем более для заседаний штаба, нельзя. Завтрашнюю встречу проведем точно в назначенное время, но в кафе в Настасьинском переулке. Засим разрешите откланяться: я должен быть на вечернем разводе.
Штабс-капитан, он же помощник начальника командных курсов Красной Армии, постарался незаметнее проскользнуть на улицу.
В подворотне он дождался, когда мимо прошла какая-то веселая компания, и как бы влился в нее.
И все же появление его не осталось незамеченным. Из арки на другой стороне переулка вышли четверо. Двое пошли за красным командиром, который вместе с веселой компанией удалялся в сторону Большой Полянки. Двое других скрылись во дворе, из которого только что вышел заинтересовавший их красный командир. Они знали, куда идти, и, вероятно, знали пароль. Во всяком случае, их сразу впустили в дом. Они прошли прямо в угловую комнату.
На сей раз ротмистр не успел выхватить наган. Мгновения, потраченного им на то, чтобы кинуть вопрошающий взгляд на хозяина дома, оказалось достаточно незваным гостям.
Ротмистра обезоружили и, заломив ему руки за спину, надежно связали их. Николай Николаевич сам протянул руки, по чекисты, поглядев в его побелевшие от страха глаза, только усмехнулись.
На первом же допросе Николай Николаевич выдал всю свою организацию.
К утру были арестованы все члены боевого штаба и разоружены все подчинявшиеся им воинские подразделения.
«Национальный центр» прекратил свое существование.
Секретарь Московского комитета Владимир Михайлович Загорский готовился к вечернему заседанию. Заседанию, как это сказано было в объявлении, опубликованном в «Правде» и «Известиях», важному и необходимому.
Владимир Михайлович еще утром распорядился, чтобы работники отдела пропаганды тщательно проверили, все ли приглашенные на заседание могут явиться, и теперь ему докладывали о результатах проверки. Несколько человек были в отъезде, двое в больнице. Владимир Михайлович тут же назвал фамилии товарищей, которых надо пригласить взамен отсутствующих, и сказал, чтобы их немедленно известили.
Сегодняшнему заседанию он придавал особое значение. Положение в Москве было предельно тревожным. Деникин подступал к Воронежу. Все наличные силы были брошены на деникинский фронт. В самой Москве почти не осталось воинских частей. Больше половины коммунистов Москвы — почти все, кто способен носить оружие, — ушли на фронт. Создалась исключительно благоприятная обстановка для возникновения подпольных контрреволюционных групп и для организации антисоветских заговоров.
Ленин в своей работе «Все на борьбу с Деникиным!», опубликованной 9 июля как «Письмо ЦК РКП (большевиков) к организациям партии» писал:
«Товарищи! Наступил один из самых, критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции…»
Ленин призывал и разъяснял, предельно доступно для каждого труженика:
«Все силы рабочих и крестьян, все силы Советской республики должны быть напряжены, чтобы отразить нашествие Деникина и победить его, не останавливая победного наступления Красной Армии на Урал и на Сибирь. В этом состоит основная задача момента».
Ленин, ЦК партии требовали от всех коммунистов, всех сочувствующих им, всех честных рабочих и крестьян, от всех советских работников:
«…подтянуться по-военному, переведя максимум своей работы, своих усилий и забот на непосредственные задачи войны, на быстрое отражение нашествия Деникина, сокращая и перестраивая, в подчинение этой задаче, всю свою остальную деятельность.
Советская республика осаждена врагом. Она должна быть единым военным лагерем не на словах, а на деле».
Особенно выделял Ленин «разъяснение народу правды о Колчаке и Деникине».
Для Московского комитета, как для всех партийных организаций страны, как для всего рабочего класса, указания Ленина стали боевым приказом. Тысячи агитаторов и пропагандистов несли московским рабочим слова ленинской правды. На заводах и фабриках Москвы состоялись сотни митингов, лекций, бесед.
Особые условия вызвали к жизни такую специфическую форму массовой политической работы, как еженедельные общерайонные митинги. Проводились они регулярно: каждую пятницу, во вместительных помещениях, в хорошую погоду прямо на площадях столицы. С речами на митингах выступали виднейшие деятели партии и правительства.
Сегодняшнее совещание и было, по сути дела, подготовкой к завтрашним очередным общерайонным митингам. На этих митингах надо было рассказать рабочим о раскрытом контрреволюционном заговоре, призвать всех тружеников столицы к укреплению революционной дисциплины и всемерному повышению бдительности, мобилизовать их на новые трудовые усилия во имя быстрейшего разгрома врага.
Поэтому на заседание были приглашены опытные и авторитетные работники партии. Именно им и предстояло выступить завтра на многолюдных митингах во всех районах Москвы.
Ровно за неделю до нынешнего четверга, то есть восемнадцатого сентября, уже под вечер, дежурный одной из подмосковных станций Московско-Киевской железной дороги случайно обнаружил стоящий на путях товарный вагон, вероятно отцепленный от недавно прошедшего поезда, проследовавшего в сторону Москвы.
По документам вагон не значился в числе прибывших на станцию. Устных распоряжений о нем также не поступало.
Дежурный внимательно осмотрел вагон со всех сторон и заметил, что на нем нет пломбы. А прислушавшись, установил, что в вагоне кто-то есть.
На первый стук дежурного никто не отозвался. Лишь после повторного стука дверь вагона раздвинулась и выглянул молоденький чернявый красноармеец в шинели внакидку.
Между дежурным и красноармейцем состоялся предельно лаконичный диалог:
— Что за вагон?
— Как видишь, на четырех колесах.
— Куда следует?
— Твое какое собачье дело!
— Я дежурный по станции.
Из глубины вагона что-то подсказали, и красноармеец ответил нехотя:
— В Одинцово.
— Что в вагоне?
— Срочный военный груз.
— Документы!
Красноармеец повернулся и сказал кому-то, невидимому в сумраке вагона:
— Буди, документы требуют.
Кого следовало будить, дежурный отчетливо не расслышал, но как будто бы «Ваську». Это несколько насторожило дежурного.
Но к проему двери подошел подтянутый командир, в новенькой форме с ремнями вперехлест, с маузером на бедре, и строго спросил:
— Кто такой?
— Дежурный по станции, товарищ командир! — расторопно ответил дежурный.
Время было военное, а среди командиров попадались нередко люди сильно нервные.
— Срочный груз, — сказал командир. — К утру должен быть на станции Одинцово.
И подал дежурному мандат.
На листе с печатным штампом «Московская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности» напечатано было на слепой машинке, что «дан сей мандат тов. Азарову, который командируется в города Брянск и Орел по весьма секретным делам». И дальше, как положено в столь важном документе: «предлагается всем советским, военным, общественным и партийным организациям оказывать всяческое содействие…»
Разглядев штамп ЧК, дежурный не стал и читать дальше, вернул мандат товарищу Азарову и сказал, что немедленно узнает, какая есть возможность быстро отправить вагон в Одинцово, после чего вернется и доложит товарищу командиру.
— Груз секретный, так что зря о вагоне никому! — строго предупредил командир.
— Слушаюсь, товарищ начальник.
Проводив взглядом дежурного, командир отдал несколько странные распоряжения сопровождавшим груз двоим красноармейцам. Первому:
— Стой у двери и смотри в оба. Патрон в стволе, гранаты под рукой. К вагону никого не подпускай!