Страница 7 из 68
Правая рука его до полу свесилась с кровати. Он сжал пальцы в кулак и что было сил хватил кулаком по полу.
Мать уже все поняла.
Год назад пришел срок призываться старшему — Ефиму. Но у него, ко всеобщему удивлению, отыскалась какая-то болезнь, о которой до того ни сам он, ни тем более кто другой даже и не подозревали.
Точнее сказать, болезнь у него отыскали врачи. Хозяин механической и слесарной мастерской в Уланском переулке хорошо ладил с приставом полицейской части. И по его просьбе пристав сообщил воинскому начальнику, что Ефима Литвина «в интересах пользы дела» следовало бы отставить от призыва. Воинский начальник уважил представление полицейского начальника, и у подлежащего призыву новобранца обнаружилась внезапно болезнь, категорически препятствующая прохождению воинской службы.
Хозяин механической и слесарной мастерской отнюдь не но доброте душевной вызволил Ефима от солдатчины. Была у него своя корысть. Первое дело — мастер, как говорится, золотые руки, самую тонкую работу ему, только ему. Второе — примерного и трезвого поведения; к хозяину почтителен, но и себе цену знает. И третье — может, самое первостатейное — дочка хозяйская, девица на выданье, глаз положила на доброго молодца и, можно сказать, сохнет по нему.
Словом, хозяин начал уже присматриваться к молодому механику как к будущему зятю. Парень умом не обижен и дело знает. Такому вполне можно со временем и мастерскую доверить…
Если бы Ефима забрали в прошлом году, то теперь второй брат остался бы единственным кормильцем в семье Литвиных и ему, по закону, вышла бы льгота от призыва на военную службу. Теперь же льготы ему не полагалось.
Потому и гневался он на старшего брата. Укрывшись от воинской службы, Ефим тем самым вольно или невольно обрек на солдатчину своего погодка.
Матери понятна была причина озлобления сына. По-своему он был прав, и не могла она осудить его. Но и Ефим был ей таким же сыном. Все одно как два пальца на одной руке, который ни ушиби, одинаково больно…
Подошла к постели, присела у изголовья, поправила голову сына на подушке, сказала тихо, жалеючи:
— Не гневись на брата… Сам знаешь, не по своей воле остался он…
А еще через несколько дней погожим сентябрьским утром проводили новобранца в солдаты.
Мать пришла с Николаевского вокзала, посидела в уголке пригорюнившись и сказала:
— Вот и еще убыло в нашем гнезде…
— Не о том печалитесь, мамаша, — с усмешкой возразил ей Ефим. — Я вот думаю совсем про другое: о том, что, сколько есть ртов в нашей семье, все теперь на мою шею…
— Девочки тоже принесли мне позавчера свою получку.
— Велика ли получка? — полюбопытствовал Ефим.
— Пока невелика, — ответила мать.
— Не обижайтесь на меня, мамаша, — сказал Ефим уже вполне серьезно, — если то, что я скажу, будет вам не по сердцу. Потом может быть поздно.
Мать сразу поняла, о чем речь.
— Почему же поздно-то? — она невесело усмехнулась.
— Потому что прозеваем хорошее место.
— Такое уж хорошее?
— Хорошее! — упрямо повторил Ефим. — Посудите, мамаша, сами. Вчера хозяин велел мне присмотреть ученика. Дал три дня сроку. Но лучше и трех дней не тянуть. Разговор слышали в мастерской. Вполне может кто-нибудь из наших же дорогу перейти. А место завидное. Сам обучать буду. Через год в подмастерья выведу. Будет получку приносить побольше, чем обе сестрицы вместе принесут.
— Разве в получке дело… — понурилась мать. — В люди хотели вывести… И отец перед смертью наказывал…
— Простите, мамаша, — вежливо, но холодно возразил Ефим, — только очень обидно мне вас слушать. Это выходит, меня вы уже за человека не считаете?.. А я ведь скоро… старшим мастером буду. Это мне твердо обещано. А придет время, бог даст, и… хозяином мастерской!
— Дай бог тебе, Фима, — сказала мать. — Спасибо ему, господу небесному!.. Один ты у нас в семье удачливый. Так ведь не каждому так…
— Еще раз простите, мамаша, — уже несколько теплее произнес Ефим. — Или я непонятно сказал, или вы плохо меня слушали. Я сказал: сам обучать буду. Это значит, все, что я знаю, будет он знать. А дальше все от него. Захочет, человеком станет. Хотя и школу не кончив…
Мать посмотрела на своего умного и рассудительного сына и согласно покачала головой:
— Все ты правильно говоришь, Фимушка. Где уж мне с тобой спорить… Кругом ты прав… Только все равно горько: что Яша наказал, не исполняем…
4
Видит бог, нелегко было ей на это решиться… Сказать и то сил нету… Ударить легче… Проклятущая жизнь какая!.. А все-таки приходится!
— Отец у нас добрый был, — сказала мать Зиновию, — он тебе учиться велел… А я, видно, не такая добрая. Велю тебе ученье бросать.
Зиновий смотрел на мать округлившимися глазами. Ничего не понимал. Может, шутит мать? Но разглядел слезинки между потяжелевшими веками. Какие уж тут шутки!.. И тогда сразу догадался, откуда ветер дует.
— Мама, не слушай его, не слушай! — взмолился Зиновий. — Он из зависти… Он давно грозился… Не слушай его, мама!
Мать молчала, и мальчик снова принялся умолять ее:
— Мне ведь ничего не надо. Только чтобы переночевать прийти. Я ни одного кусочка дома не съем…
Мать молчала, смотрела куда-то мимо него ничего не видящими глазами.
Ну как же, как же ему ее убедить?..
— Мама! Мне ничего не надо. Как будто меня нету… Как будто я ушел… или умер…
Мать резко вскинула голову.
— Нет, сынок. Не понял ты меня. Я от тебя помощи жду. Понял теперь?
Теперь Зиновий понял. Ученье — дело долгое, не год и не два. Много лет пройдет, пока выучится он. А у матери сил на эти многие годы не хватит. Надо, чтобы через год-другой он сам себя кормил. Хотя бы сам себя, а лучше бы и матери подсобить. Потому и просит его мать…
И еще понял Зиновий, что куда как не легко ей переступать сыну дорогу в другую, светлую жизнь. И что вовсе не в том дело, что у нее доброты меньше, чем у отца… Не меньше, чем отцу, хотелось ей вывести его из этой тесной и душной каморки… ох как хотелось!
— И куда же мне теперь? — спросил Зиновий у матери, хотя наперед знал ее ответ.
— Пойдешь в слесарную мастерскую, Ефим сказал, через год в подмастерья выучит.
Зиновий чуть было снова не взмолился, чтобы отдали его куда угодно, только не к брату. Но потом подумал, что, может быть, так и лучше. И не потому лучше, что у родного легче, а потому, что Ефим жадный и будет учить так, чтобы скорее выучить, чтобы скорее копейку в дом нес…
5
За три года, проведенные в школе, Зиновий получил не многим больше тычков и щипков, нежели за первые три дня в мастерской. Охотников потешиться над новичком нашлось предостаточно. Кроме Зиновия в мастерской оказалось трое учеников-подростков, все года на два-три постарше его. Да и молодые подмастерья не упускали подходящего случая послать швырок в затылок новенького.
Слесарная и механическая мастерская братьев Челобитьевых размещалась в полуподвальном этаже большого доходного дома, в четырех просторных и приземистых помещениях, соединенных узкими, плохо освещенными проходами.
Хозяин — Харитон Матвеич Челобитьев, после смерти брата унаследовавший полные права владения, — крупный мужчина апоплексического склада, редко заглядывал в цехи, передоверив всю полноту власти старшему мастеру, человеку тоже уже пожилому. Звали старшего мастера, как и хозяина, Харитоном, правда, не Матвеичем, а Кузьмичем, и по этой причине среди окрестных жителей мастерская была известна под названием «Два Харитона».
Но судя по всему, в самом скором времени мастерской предстояло остаться при одном Харитоне. Старший мастер присмотрел себе домик с садиком в Черкизове и собирался удалиться на покой. В мастерской считалось делом решенным, что преемником его станет молодой Литвин. Были среди мастеров и постарше, и поопытнее Ефима, но… Как уже известно, имелась у хозяина дочь Олимпиада, девица на выданье. Этим обстоятельством все дело и решалось.