Страница 63 из 68
Запирательство не помогло начальнику сыскного отделения. Отыскались бывавшие у него на допросах, и даже не раз, хотя Войлошников упорно это отрицал.
— Самолично мне в своем кабинете зубы чистил, — показал пожилой дружинник с завода Грачева. — И не мне одному.
— Первый раз в глаза вижу, — отпирался Войлошников.
Также установлено было, что квартиру его по вечерам и ночью посещали посторонние лица. И сам Войлошников только вчера наведывался в Гнездниковский переулок.
— Уведите, — распорядился Седой.
Споров не возникло. Решили единогласно: расстрелять.
— Сегодня же ночью, — приказал Седой Володе Мазурину. — Во дворе его дома.
Уже после заседания штаба Медведь сказал Седому:
— Не хотелось мне затевать спор, а сейчас думаю, зря поостерегся. Получается так, вроде мы концы в воду прячем.
— Ты о чем? — спросил Седой.
— Расстрелять его надо-было при всем честном народе, на нашем фабричном дворе.
— И навлечь этим на всех рабочих самую жестокую кару?
- Ты что же, не веришь в нашу окончательную победу?
Медведь был одного с ним возраста, но тут Седой посмотрел на него как на ребенка. И сказал серьезно, почти строго:
— В нашу окончательную победу я твердо верю. Но не стану утверждать, что она уже пришла. Пресня — не вся Москва. А Москва — не вся Россия…
— А может быть, за себя и за меня боишься?
— За себя и тебя бояться напрасный труд, — усмехнулся Седой. — Мы с тобой давно идем по этой дорожке, сворачивать поздно.
2
С каждым днем стычки на баррикадах, прикрывавших основные подступы к Пресне, — у Зоологического сада, на Горбатом мосту, на Заставе — становились все чаще и ожесточеннее. Противник изменил тактику. Теперь наступление на баррикады вели крупные отряды. Атаки поддерживались пулеметным огнем. Патронов не жалели, и защитники баррикад несли большие потери.
И все чаще тревожили пресненцев продолжительные артиллерийские обстрелы. Особенно угнетала пальба с батареи, разместившейся на Ваганьковском кладбище. Били по заграждениям на Заставе и на Воскресенской улице, а также по штабу боевых дружин. Но ни один снаряд не попал еще ни в баррикаду, ни в «малую кухню». Зато и в домах обывателей, и в рабочих спальнях насчитывались десятки убитых и раненых.
— Надо выдернуть эту занозу, — сказал Седой своему помощнику.
Медведь предлежи поручить эту операцию дружине чугунолитейного завода. Ваганьковское кладбище — их зона обороны.
Седой не согласился.
— Они обороняют полдюжины баррикад. Нельзя ослаблять оборону. К тому же, сказать по совести, я все время опасаюсь удара именно со стороны Александровского вокзала.
— Почему?
— Вполне могут выгрузить войска на Александровском вокзале. Он ближе всех к Пресне. Или того ближе, выгрузят прямо на Ходынке.
— Войска ждут из Петербурга. Значит, по Николаевской дороге, — возразил Медведь.
— Могут по Окружной перегнать эшелоны на Смоленскую, — сказал Седой. — Словом, дружинников завода Грачева трогать не след. Они на особо опасном направлении.
— Тогда кому?
— Тебе, — сказал Седой. — Возьмешь дружинников из штабного резерва, и… с богом!
— Когда?
— Да хоть сейчас. Чем скорее, тем лучше.
Когда миновали Заставу, Медведь разделил свой отряд на две неравные части. Больший отряд оставил при себе. Меньший поручил Василию Честнову.
— Мы пойдем по Воскресенской, — сказал Медведь Честнову, — вы — по Звенигородскому шоссе. Выйдем на кладбище с двух сторон. Меж могил подбираемся к церкви. Орудия стоят возле паперти. Ваше дело приблизиться на прицельный выстрел и ждать. После нашего залпа считаешь до пяти и командуешь своим «пли!». Так же после второго нашего залпа. И так же после третьего.
— А пошто врозь стрелять-то? Вместе куда громче.
— Чтобы поняли, бьют с двух сторон. Если после третьего залпа не побегут, тогда «ура!» и в атаку. Все ясно?
— Если после третьего залпа не побегут, в атаку!
Побежали после второго залпа, оставив возле орудий двух убитых и одного тяжелораненого.
— Оружие забрать, — приказал Медведь, — и раненого тоже.
Кто-то вроде бы возразил, но его тут же урезонили. Сняли шинель с убитого, уложили на нее залитого кровью солдата.
— Хоть одну пушку заберем, — сказал Василий Честное. — А ну, взяли!
Пушка подалась довольно легко. Поднатужились, выкатили ее за ограду кладбища.
— А ну, навались! — подбадривал Честнов. — До баррикады на себе доволокем, а там уже за конями сбегаем.
Немало побились, но до баррикады доволокли.
Докладывая в штабе, Медведь помянул и про захваченную пушку. Седой обрадовался, велел опросить всех отбывших солдатскую службу. Но ни одного артиллериста не сыскалось.
— Оставить надо было из той шестерки хоть одного, — сказал он словно в укор самому себе.
Прибежал связной из отряда, оборонявшего баррикаду на Пресненском мосту. Велено сказать, что на Кудринской и на Большой Грузинской скапливаются войска.
— И много? — спросил Седой.
— Не видно. Стемнело уже… — пояснил связной.
— Откуда же известно, что скапливаются?
— Слышно, — ответил связной.
— Оставайся здесь, — сказал Седой Медведю. — Собирай резерв и подсменных. Я на баррикаду.
Но в дверях столкнулся с высоким мужчиной, одетым несколько странно: из-под зимнего пальто виднелись полы белого халата.
— Кто здесь старший начальник? — спросил вошедший.
Спросил спокойно, но строго, как человек, привыкший, что на его вопросы отвечают сразу, без промедления.
— Я начальник штаба.
Вошедший несколько недоверчивым взглядом окинул мятую шинель Седого.
— Прошу вас выслушать меня, — сказал он. — Я старший врач фабричной больницы Клименков. Прошу унять ваших подчиненных…
Вопроса не последовало, и Клименков продолжал:
— Только что в больницу явились два субъекта, не то старосты, не то депутаты, и запретили перевязывать раненых солдат. Это тем более странно, что перед этим тяжело раненного солдата доставили в больницу ваши же дружинники.
— Действительно, — подтвердил Медведь. — Я приказал.
Врач, все еще недоумевая, перевел взгляд с одного на другого.
— Вы врач, — сказал Седой Клименкову, — и ваше дело оказывать помощь каждому, кто в ней нуждается. А мы позаботимся, чтобы вам не мешали.
Подозвал к себе Володю Мазурина и распорядился:
— Проведи доктора до больницы и наведи там порядок.
Оживленная перестрелка, звуки которой доносились со всех концов Пресни, к вечеру стала стихать, потом, когда уже стемнело, как-то сразу оборвалась, и стало непривычно и пугающе тихо… Лишь изредка — с интервалом в четверть часа, а то и больше — раздавались где-то одиночные выстрелы, но, не получая отклика, так и замирали вдалеке…
Непривычная тишина настораживала и тревожила. На «малой кухне» кроме караульных находились только Пчелка и Наташа, решившая дождаться возвращения Седого.
Женщины с первой встречи как-то сразу потянулись друг к другу, и зачастую и та и другая с грустью думали о том, что в этой сумасшедшей круговерти не найти и короткого времени, чтобы поговорить по душам…
Но вот сейчас, когда время нашлось, и не столь уж короткое, они сидели молча, трепетно прислушиваясь, не раздастся ли где выстрел, способный разорвать эту гнетущую тишину.
Около полуночи вернулся Седой. Он обошел почти все баррикады и от усталости едва держался на ногах. Тяжело опустился на лавку.
— Ну и зловещая тишина и тьма на улице… Будет что-то в эту ночь или рано утром…
Пришел Медведь вместе с Володей Мазуриным и начальником дружины Брестских мастерских.
— Он утверждает, — Медведь указал на железнодорожника, — что Семеновский полк выгрузился на Николаевском вокзале.
— Собирай начальников дружин.
— Сюда? — спросил Медведь.