Страница 43 из 68
Зиновий увидел бегущего впереди всех рослого человека. Он узнал в нем инженера Виноградова, который весной организовывал митинг в Миусском трамвайном парке, и поспешил ему навстречу. И Виноградов узнал выступавшего у них седого агитатора. Они протиснулись навстречу друг другу, крепко обнялись и расцеловались. Тут же Виноградов от имени Миусской боевой дружины торжественно вручил Зиновию Литвину новенький вороненый браунинг.
Прямо из тюрьмы Зиновий поспешил на Балканы, повидать и успокоить мать, которой давно не посылал вестей о себе. Шел смело, не таясь никого и не оглядываясь на каждом перекрестке. Шел и думал, какое же это великое счастье чувствовать себя свободным…
И с матерью повидались как-то особенно хорошо и легко. Она не упрекала его ни в чем, хотя сам он понимал, что заслуживал упрека. Она даже и вопросов почтя не задавала, довольствуясь тем, что он сам находил возможным рассказать ей.
Только когда уже собрался уходить, сказала ему:
— Пожалуйста, сынок, очень тебя прошу, что случится, беду от меня не прячь.
И в этот же первый свой день на воле пошел на митинг в Московский университет.
Студенты и молодые рабочие собрались в сквере возле памятника Ломоносову. Когда Зиновий вошел в университетский двор, на сооруженной наспех трибуне ораторствовал какой-то щуплый человек в длиннополом сюртуке, которого, как заметил Зиновий, плохо слушали.
Пока Зиновий протискивался ближе к трибуне, его окликнули. Зиновий оглянулся и увидел ткача Василия Осипова, того самого, который помогал ему летом организовывать митинги на Прохоровской мануфактуре.
— Товарищи! — закричал Василий Осипов, перекрывая голос оратора на трибуне. — Товарищи! Рядом со мной стоит большевик Седой, только что вырванный московскими рабочими из Таганской тюрьмы! В толпе раздались возгласы:
— На трибуну!
— Говори, Седой!
Зиновия подхватили под руки и подняли на трибуну.
— Товарищи! — воскликнул он и почувствовал, как голос наливается какою-то особенной, ранее ему неведомой силой. И слова сегодня сами рвутся из глубины сердца.
Митинг продолжался. Партийный оратор Седой призывал к борьбе за свободу, призывал к вооруженному восстанию.
О том, как развивались события в Москве после царского манифеста и как направлялся ход событий властями города, можно судить по «Дежурным дневникам» Московского градоначальства, которые велись с 25 сентября 1905 года по 12 января 1906-го.
В эти дневники дежурные чиновники канцелярии градоначальника заносили все сообщения, которые поступали по телефону, устно или телеграммами от полицмейстеров городских частей и приставов полицейских участков, а также все распоряжения, исходившие от градоначальства.
18 октября, 10 часов утра
«Градоначальник говорил по телефону с нач. штаба округа генералом Рауш фон Траубенбергом о том, чтобы войска, находящиеся в наряде, перешли бы на 1-ое положение, — т. е. подчинялись бы указаниям полиции, ввиду того что по случаю высоч. Манифеста могут быть патриотические манифестации и полиции легче разобраться и отличить манифестантов от демонстрантов».
18 октября, 11 часов утра
«Всем полицмейстерам и приставам срочная телеграмма: «В случаях проявления патриотических чувств в публичных местах не только не препятствовать, но и охранять патриотов от хулиганов. Зорко следить за уличным порядком, отличая манифестантов от демонстрантов. Градоначальник Медем».
Власти заботливо охраняли черносотенцев, направляя ход событий в нужное им русло.
Результатов не пришлось долго ждать.
18 октября, 3 часа 5 минут дня
«Приставом 2-го Басманного участка — по телефону, что на Немецкой улице ломовиком убит человек с красным флагом».
8
Утром 19 октября вся Москва читала повсеместно расклеенную листовку Московского комитета:
«Товарищи! 18 октября у Технического училища убит Николай Эрнестович Бауман, наш товарищ социал-демократ, талантливый и смелый партийный работник.
Мы — дети нужды и труда, мы — братья по духу и плоти, — все за одного, один за всех. Черная сотня, товарищи, — последняя опора правительства воров и убийц, черная сотня — это тупые, темные люди, звери, слепое орудие в руках наемных подстрекателей к убийствам… Пора смести с лица русской земли всю эту грязь и гадость, позорящие ее, пора нам взяться за оружие для решительного удара.
Готовьтесь к вооруженному восстанию, товарищи, и не давайте черной сотне безнаказанно вырывать борцов из рядов наших!»
День 19 октября запомнился Зиновию как нескончаемый митинг. Зиновий где пешком, где на трамвае, где на извозчике добирался с фабрики на фабрику, с завода на завод. Как и сотни других таких же пламенных большевиков.
Московский комитет призывал всех рабочих выйти на похороны злодейски убитого большевика. И рабочие откликнулись на призыв.
20 октября с самого утра словно могучие реки потекли по улицам Москвы. Отовсюду: из Хамовников и от Пресни, от Бутырской заставы и Марьиной Рощи, из Замоскворечья и от Рогожской заставы шли рабочие колонна, стекаясь в Лефортово, где в Актовом зале Технического училища в окружении красных знамен стоял гроб с телом Николая Баумана.
Градоначальнику Москвы барону Медему доложили о скоплении рабочих числом до шести тысяч человек возле Пресненской заставы.
Барон выслушал сообщение и распорядился о всех последующих также докладывать ему незамедлительно. Накануне вечером всем полицмейстерам и приставам была отправлена срочно-секретная телеграмма:
«Завтра, 20-го числа, по случаю похоронной процессия из Технического училища на кладбище никаких особых полицейских мер не принимать и войсковых частей не вызывать, т. к. участвующие в процессии обязуются сами поддерживать наружный порядок как туда, так и обратно. По мере движения процессии давать знать по телефону № 1. Градоначальник Медем».
Подчеркнутое миролюбие озадачило полицейских служак. Многие из них считали, что более удобного случая дать острастку вышедшим из повиновения рабочим не сыщешь.
Не удивились лишь полицмейстер 1-го отделения города Москвы и состоящий под его началом пристав Тверской части. С ними барон Медем имел доверительный разговор (поздно вечером, после того как срочно-секретная телеграмма была отправлена во все полицейские частя и участки).
— В телеграмме сказано: обязуются поддерживать порядок как туда, так и обратно. Туда, — он подчеркнул это слово, — порядок будет. Похороны все-таки, и пойдут единой колонной. Против такой массы людей какие-либо действия бессмысленны, ибо многие дружинники вооружены. А вот когда пойдут оттуда — дело иное. Пойдут уже не единой колонной, а несколькими, каждая в свой конец Москвы. Многие просто разойдутся, и такого скопления не будет. Вот тут и следует поучить.
После короткого обсуждения определили: удобнее всего атаковать демонстрантов при выходе с Большой Никитской на Моховую.
— Засаду поместим в Манеже, — сказал полицмейстер. — Она начнет. А когда завяжется дело, двинем подмогу из гостиницы «Петергоф».
Барон Медем толстым синим карандашом размашисто начертал на листе бумаги два слова, одно под другим»
МАНЕЖ
«ПЕТЕРГОФ», -
после чего заключил встречу словами:
— И не забудьте призвать к участию «Союз русских людей».
Барон намекал на отданные накануне приказы не оказывать сопротивления черносотенцам, а, наоборот, поддерживать погромщиков,
На похороны большевика Николая Баумана собралось более ста тысяч московских рабочих. Такой могучей и организованной манифестации Москва не видела.
Шествие состояло из отдельных, следующих одна за другою колонн. Внутри их размещались женщины, подростки, пожилые люди. И в несколько рядов по всему периметру колонны молодые рабочие. Во внешнем ряду почти все с оружием — боевое охранение.