Страница 34 из 68
Лишь через несколько дней от одной заказчицы, бывшей ее подруги, узнал Зиновий, что Катенька ровно через год после его убега вышла замуж за конторщика из паровозного депо. Еще сказала бывшая подруга, что живут, слышно, хорошо и что нажили уже двух сыновей.
8
А еще через несколько дней Зиновий и сам увидел Катеньку. Она вошла в мастерскую, как и тогда, с кастрюлей в руках. Только на сей раз кастрюля была совсем новая, лишь ручка одна оторвалась. Как говорится, с мясом была вырвана ручка.
А сама Катенька вовсе не изменилась. А может быть, так ему показалось. Вошла она красивая, нарядная, разрумянившаяся от быстрой ходьбы…
Даже для виду не удивилась.
Остановилась у прилавка, сказала:
— Здравствуй!
Так сказала, будто вчера последний раз видела его, а не пять лет назад.
А он, кажется, побледнел.
И даже ответил не сразу. Потом встал с места, поклонился едва не в пояс.
— Здравствуйте, Катерина Андреевна…
И сразу согнал радостную улыбку с ее лица… Заторопилась. Оставила кастрюлю, сказала, что завтра зайдет, если время выберет…
Завтра Катенька не зашла. И послезавтра тоже не зашла. Видать, не шибко нужна была ей кастрюля. А может быть… потому не заходила, что оба эти дня Андрей Силыч находился в мастерской неотлучно, с утра и до вечера.
На третий день хозяин только заглянул с утра в мастерскую и, сказав Зиновию, что отлучается до вечера, тут же ушел. А вскоре после его ухода пришла Катенька.
— Стосковалась по вас кастрюля ваша, Катерина Андреевна, — пошутил Зиновий.
— Кастрюля только? — без улыбки спросила Катя.
— А кому другому не положено…
И тогда Катя сказала ему:
— Зиновий, слушай, что скажу. Поговорить мне с тобой надо… Очень надо… Придешь сегодня вечером на монастырский пруд.
— В какое время?
— Сразу как пройдет вечерний поезд из Москвы.
— Буду, — сказал Зиновий.
И Катя тут же ушла.
А он остался один со своими неспокойными, тревожащими мыслями…
Он сказал: «Хорошо»… А хорошо ли на самом деле? Зачем эта встреча? Кому нужен этот разговор? По-честному если, надо было сказать: «Не приду». Разные у них дороги в жизни, и вовсе ни к чему им пересекаться… А может быть, ей помощь нужна? Может быть, она в беде? И она к нему как к человеку… Как же так, не выслушать даже…
Из окна комнаты, которую тетя Настя отвела Зиновию, хорошо было видно полотно железнодорожной линии. Сидел у окна и ждал, когда пройдет вечерний поезд из Москвы.
До места встречи было всего несколько минут ходу. Подойдя ближе, Зиновий разглядел возле одной из раскидистых старых ветел, окружавших пруд, женскую фигуру; его уже ждали.
Катя стремительно кинулась к нему навстречу, молча упала ему на грудь, судорожно охватила его шею, прижалась к нему и дала волю слезам.
Наконец она отшатнулась от него. Но тут же требовательно и властно схватила его за руку.
— Пойдем! Ко мне пойдем! Скорее же, скорее! Муж уехал… Сейчас проводила его. Уехал в Самару. Два дня его не будет… и две ночи. Хоть две ночи наши! Да не стой ты как истукан! Пойдем скорее!
Он шагнул к ней, привлек к себе. Гладил ее по голове… А себя готов был убить… Знал ведь, знал, что нельзя ему приходить! Собрал все силы, попытался убедить.
— А потом, Катенька? Убьет тебя! А сразу не убьет, все одно в могилу загонит… Детей осиротишь…
Высвободилась, злым толчком отбросила его.
Заговорила быстро и зло:
— Детей вспомнил! А пошто детей не пожалел, когда сюда ехал? На Коломне свет клином сошелся? Зачем приехал? На мою погибель. Или на мою муку!
— Катенька… — начал было Зиновий.
И слушать не стала. Круто повернулась и пошла от него. Но сделав несколько шагов, обернулась и сказала негромко, но строго:
— Уезжай отсюда. Как человека прошу. А то… до самой смерти каяться будешь.
И скрылась за кучными в сумерках ветлами.
Ясно было одно: надо как можно скорее уезжать из родной Коломны.
Не оправдались надежды хоть немного передохнуть в тихом городке, перед тем как снова ринуться в гущу битвы. Сам виноват. Вполне можно было поселиться у тети Насти, а к мастерской Андрея Силыча и близко не подходить.
Но теперь что об этом размышлять? Теперь нужно думать, как выбираться отсюда побыстрее…
На другой день прямо с утра и отправился в канцелярию исправника.
— Зачем пришел? — спросил писарь Зиновия. — Сказал ведь я тебе, надо будет, вызову.
— Я по другому делу, — сказал Зиновий и стал объяснять, что ему надо беспременно переехать в другой город.
— А чем тебе наша Коломна не нравится? — полюбопытствовал писарь.
Пришлось сочинить незамысловатую историю о некой вдовушке и ее чрезмерно ревнивом поклоннике.
— Это, выходит, нашкодил и в кусты, — подковырнул писарь, хотя видно было, что он вовсе не осуждает добра молодца.
— Грех попутал, — повинился Зиновий.
— С кем не случается, — успокоил писарь. — А что касается твоей просьбы, то местопребыванием тебе определен город Коломна и менять местожительство не разрешено, но… — И тут писарь не то сморгнул, не то подмигнул Зиновию. — Можно временно отлучиться. Понял, временно! Куда желал бы?
— Все равно, — сказал Зиновий. — Хоть в Тверь, хоть в Рязань…
— Не годится, — сказал писарь. — Шибко близко к Москве. Выбирай подале. Самару или Нижний Новгород.
— Тогда уж Нижний Новгород, — сказал Зиновий.
— Можно и Нижний, — кивнул писарь и распорядился: — Иди и завтра утром принеси прошение.
Наутро Зиновий принес прошение и вместе с прошением подал писарю синенькую. Писарь несколько даже удивился, и Зиновий подумал было, не перестарался ли? Но все окончилось как и должно быть.
Писарь смахнул и прошение, и синенькую в ящик стола и сказал:
— Приходи завтра. Выдам тебе вид на жительство.
Получив в канцелярии документ, Зиновий в тот же вечер уехал из Коломны.
Началась новая полоса скитаний.
Глава десятая НА ВОЛЖСКОМ КРУТОМ БЕРЕГУ
1
За годы, проведенные Зиновием Литвиным в тюрьмах, скитаниях, многое изменилось в России.
Конец XIX и начало XX века ознаменовались небывалым дотоле обострением классовой борьбы. Поднялась новая волна революционного движения. Решающей его силой стал рабочий класс.
Царское правительство прилагало все силы, чтобы еще в зародыше подавить надвигающуюся революцию. Повальными арестами, жестокими расправами без суда и следствия, заточениями в тюрьмы и ссылками в Сибирь пыталось оно задушить революционную борьбу.
Охранка вынюхивала «крамолу». Особенно лютовала она в столицах и крупных промышленных центрах: Киеве, Нижнем Новгороде, Екатеринославе, Иваново-Вознесенске, Воронеже…
Но чем злее становились царские опричники, тем ярче разгоралось революционное пламя. Примечателен факт: в ночь на 9 декабря 1895 года охранка арестовала Ленина и других руководителей петербургского «Союза борьбы», а уже через шесть дней — 15-го — в столице вышла листовка за подписью «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».
И так везде. На преследования властей рабочие отвечали забастовками, демонстрациями, созданием новых социал-демократических кружков, объединением их в социал-демократические организации.
А в начале марта 1898 года, когда Зиновий Литвин вышагивал по этапу, в крохотном деревянном домике на окраине Минска состоялся Первый съезд партии.
В скитаниях своих Зиновий только мельком услышал об этом событии, и лишь через год, уже в Петербурге, узнал, что хотя вскоре после съезда почти все его делегаты были арестованы, задачу свою они выполнили. Разрозненные организации объединились в Российскую социал-демократическую рабочую партию. Избран был Центральный Комитет, которому поручили выпустить Манифест партии.
За пять лет после Первого съезда возникли и вели работу около пятидесяти комитетов РСДРП. Стихийнее рабочее движение стало организованным и осознанным революционным движением.