Страница 123 из 163
Все эти факторы были фундаментальными принципами, определявшими развитие византийской стратегии, как в ближайшей, так и в долгосрочной перспективе. Об этом прекрасно знали как правители Византии, так и авторы военных трактатов, а сами эти принципы непосредственно влияли на возможности действия, как на уровне общей стратегии, так и в конкретных операциях местного значения. Восточная Римская империя всегда должна была противостоять неприятелю по крайней мере на двух, а то и на нескольких границах. С середины VII в. ранее спокойное восточное Средиземноморье стало ареной борьбы двух флотов, византийского и арабского, своего рода «четвертым фронтом», а потому Империя должна была выделить значительные ресурсы на укрепление береговой обороны и поддержание боеспособности флота[1437]. Кроме того, экономическая разруха и сокращение ресурсов сильно ограничивали возможности правительства делать что-либо хоть немного выходящее за пределы сиюминутной ситуации. Так, значительные успехи болгар по утверждению своего положения на Балканах были вызваны именно этими обстоятельствами: Империя имела весьма ограниченные возможности противостоять болгарскому нашествию, поскольку основные ее воинские силы находились в Азии. Восток редко оставался спокойным в течение долгого времени, и только в конце X и начале XI века ситуация позволила византийскому правительству уделить серьезное внимание Балканам, достаточное, чтобы сокрушить болгар[1438].
В этих условиях оборона была главной заботой византийских императоров. Военные диспозиции византийцев организовывались и осуществлялись на постоянной и логически выверенной основе, а их главной целью было обеспечение выживания Империи путем развертывания своих весьма ограниченных ресурсов и использования их с максимальной эффективностью. То, что они, в силу необходимости, были оборонительными по своей сути, становится совершенно ясным из сообщения Лиутпранда Кремонского, посетившего Византию в середине X в. в качестве посла. Лиутпранд пишет о всевозможных предосторожностях с целью уберечь столицу на случай внезапного ночного нападения (Liutpr., I, 11).
Упор на эффективную и умную дипломатию, который постоянно делают византийские руководители и теоретики военного искусства, вовсе не был вопросом культурной установки, вызванной неприязнью христиан к кровопролитию. Напротив, продолжение существования государства зависело прежде всего от использования необычайно сложного и разнообразного арсенала дипломатических средств[1439]. Вся история международной политики Византии полностью подтверждает это положение. Оно подтверждается и непосредственными указаниями источников, посвященных политической теории и практике Византии и прежде всего свидетельствами трактата Константина VII Багрянородного «Об управлении империей», а также теорией и практикой византийской дипломатии. Как утверждает император Константин, начиная свой трактат, правитель должен тщательно изучать все, что известно о ближайших и более отдаленных народах, окружающих Империю, дабы понять «различие между ними и то, нужно ли иметь с ними деловые отношения и жить в мире, либо противостоять им и вести войну» (Const., Adm., Prooem., 25–27)[1440].
Но дипломатия, естественно, имела свой «военный наконечник»: так, хорошие отношения с различными степными народами были жизненно важны для обеспечения византийских интересов на Балканах и на Кавказе. Они могли стать орудиями в борьбе с противниками Империи (как, например, с болгарами), когда — и это часто подчеркивается в трактате «Об управлении империей» возникнет подобная необходимость. Такие отношения, естественно, становились дополнительным источником информации, и византийцы прилагали очень много усилий на сбор сведений, необходимых для обороны Империи, делая это через дипломатические каналы и посольства, через лазутчиков и шпионов, об использовании которых говорится в военных трактатах, а также используя купцов и других путешественников, в том числе и священнослужителей. Военные трактаты придают существенное внимание сбору сведений, который стал еще более важным в конце VII в. Именно тогда, после примерно 50 лет ожесточенных военных действии, обе враждовавшие стороны стали создавать в Малой Азии некую разновидность «ничейной земли», сквозь которую информация могла проходить только по обычным каналам торговых и социальных взаимосвязей[1441].
В итоге война редко оказывалась результатом преднамеренного выбора, сделанного императорами и их советниками. Причиной было то, что Империи постоянно угрожали с разных сторон, а потому она все время находилась в состоянии боевой готовности. В подобных условиях потенциал для возвращения потерянных территорий и восстановления их экономики был существенно ограничен[1442]. Хотя отвоевание этих земель постоянно оставалось на повестке дня в политике и идеологии Византии, усилия для ее реального осуществления всегда зависели от конкретной реакции на, как правило, непредвиденную ситуацию преимущества, возникшую в результате военных побед и использования благоприятных обстоятельств.
Юстиниан I, несомненно, имел представление о «большой стратегии», которая необходима была при реализации политико-идеологической программы реставрации Римской империи. Она выражалась как в войнах, которые он вел, так и в заявлениях идеологического характера, подобных тем, которые были сделаны во вступлении к «Кодексу Юстиниана». Тем не менее те минимальные ресурсы, при помощи которых он решал эти проблемы, говорят сами за себя[1443]. Периодически возникала ситуация, когда особые обстоятельства приводили или могли привести к идее полного разгрома противника: примером такого рода может послужить война Ираклия против персов, что становится ясным, особенно если прочесть панегирические стихи придворного поэта Ираклия, Георгия Писиды. И все же, добившись полного поражения Персии, император Ираклий, проявив незаурядный прагматизм, помог стабилизировать положение в этой стране, просто восстановив старую, благоприятную для Византии пограничную линию и попытавшись превратить Персидское царство в вассала Константинополя. У нас нет оснований полагать, что Ираклий прибег бы к своей стратегии полного уничтожения противника, если бы у него оставался альтернативный вариант действий, однако оккупация персами восточных провинций Империи и два больших наступления на Константинополь сделали традиционную пограничную войну совершенно невозможной. В этой связи можно сделать вполне обоснованное заключение, что стратегические обстоятельства заставили Ираклия прибегнуть к «стратегии уничтожения», как к единственному средству вернуться к прежнему положению дел. Менандр Протектор сообщает, что Юстин II мечтал о полном уничтожении Персидского царства, однако тотчас же замечает, что современники считали его планы абсолютно неосуществимыми[1444].
Невозможно с точностью сказать, была ли политика Константина V против болгар на востоке балканского региона направлена на долгосрочную цель уничтожения Болгарского государства и восстановления власти Империи по всей линии Дуная. Конечно, можно утверждать, что политика Византии в отношении Болгарии всегда отражала державные территориальные претензии на Балканах и желание реванша за «позорный» мирный договор, который Константин IV был вынужден заключить с болгарским ханом Аспарухом в 681 г. Однако, даже если считать, что все это постоянно присутствовало в сознании императоров, действия ряда правителей после Константина V позволяют предположить, что военные мероприятия на этом фронте были не более чем акциями сдерживания. Наступление Империи здесь лишь весьма отдаленно напоминало серьезную реконкисту и было со стороны ромеев всего лишь долговременной «стратегией измора», прерываемой временными периодами мирного сосуществования. Есть все основания полагать, что имперское правительство полностью смирилось с существованием болгарского государства, а все усилия свергнуть ее правителя и его окружение были продиктованы решением найти приемлемый вариант для укрощения потенциально опасного соседа и вместе с тем предотвратить растущее влияние папства в этом регионе. В свете этих обстоятельств завоевание Болгарии стало результатом неожиданно благоприятной стратегической ситуации. После того как Василий понял преимущества, которые он унаследовал благодаря военным успехам своего предшественника Иоанна I Цимисхия, уничтожение Болгарии и реставрация балканских провинций стали для него вполне естественной и разумной реакцией на создавшуюся в то время ситуацию. Но даже тогда он был вынужден, по крайней мере вначале, вести войну на оборонительной основе[1445].
1437
Оболенский Д. Д. Византийское содружество наций. М., 1998. С. 27.
1438
Острогорский Г. История Византийского государства… С. 229; Haldon J. Byzantium at War… Р. 34.
1439
Люттвак Э. Стратегия… С. 145–146.
1440
Обзор документов Shepard J. Information, disinformation… Р. 26.
1441
О передаче информации в различных условиях см.: Lee А. Information and Frontiers. Roman Foreign Relations in Late Antiquity. Cambridge, 1993. Р. 149–165; 166–184; В византийский период: Const. Porph. Three Byzantine Military Treatises. (В) 18–33; Dagron G., Mthalescu Н. Le traité sur la guerilla… Р. 248–254, о шпионах и других источниках информации. Koutrakou N-С. Diplomacy and espionage; their role in Byzantine foreign relations, 8th — 10th centuries // Graeco-Arabica. 1995. Т. 6. Р. 125–144.
1442
Haldon J. Byzantium at War… Р. 25–27.
1443
О стратегии Юстиниана см.: Серов В. В. О времени формирования юстиниановской идеи реконкисты // Известия Алтайского государственного университета. 2008. Т. 60. С. 236 — 240.
1444
Whittow M. The Making of Orthodox Byzantium… Р. 75–81; Baynes N. Н. The military operations of the emperor Heraclius // United Service Magazine. 1913. N. 46, Р, 526–533; 659–666; о Юстине II см. Blockey N. С. The History of Menander the Guardsman. P. 146, 154.
1445
Об отношениях с Болгарией: Оболенский Д. Д. Византийское содружество наций… С. 79 — 144; Whittow M. The Making of Orthodox Byzantium… Р. 280 — 298; 386 — 388.