Страница 2 из 9
3 Отец ответил: “До тебя был уже у нас один сын. В пятнадцать лет [он] отправился на охоту к горе Хэнлан и скончался. Мне думается, не отказаться ли [тебе] от поездки?” Сергудай Фянгу возразил [ему]: “В мире людей [я] родился мужчиной. Неужели я, никуда не выходя, вечно буду дом сторожить? Жизнь и смерть зависят от судьбы, с которой родился каждый”. Юаньвай выслушал слова сына и сказал: “Уж если ты желаешь отправиться на охоту, то отправляйся, но возьми с собой Ахалчжи и Бахалчжи. Долго не задерживайся, скорее возвращайся. Да помни, что я беспокоюсь”. На этот наказ Сергудай Фянгу ответил: “Слушаюсь!”, тотчас позвал Ахалчжи и других слуг
4 и приказал [им]: “Утром мы едем на охоту. Подготовьте людей, лошадей и седла. Приведите в порядок оружие, стрелы и луки. Положите в повозку шатер. Хорошенько накормите собак и соколов”. Ахалчжи и Бахалчжи, промолвив: “Слушаемся”, спешно принялись за работу. На следующий день Сергудай Фянгу, поклонившись по обычаю на прощание отцу и матери, сел верхом на белого коня, а Ахалчжи и другим слугам велел следовать за собой. Соколов [охотники] посадили на плечи, собак вели на сворке. Слуги, взвалив себе на плечи сайдаки и колчаны, стрелы и луки, шли стройными рядами позади и впереди [Сергудая Фянгу]. Непрерывный поток повозок и лошадей представлял собой веселое и пышное зрелище. Старые и малые в деревне — все вышли на улицу посмотреть [на шествие].
5 Все благоговейно восхищались [ими]. Охотники гнали лошадей, быстро продвигались вперед и вскоре прибыли к охотничьей горе Эньдэньдэ. Тотчас разбили шатер и палатки, выкопали ямы, [развели в них огонь], поставили котлы и оставили кашевара готовить еду. А Сергудай Фянгу взял всех слуг и сказал Ахалчжи и Бахалчжи: “Устроим облаву, окружим гору и начнем охотиться!” Немедленно развернулась цепь облавы. Те, которые должны были стрелять, начали стрелять; те, которые должны были колоть кольями, начали колоть; спустили ястребов, собак натравили на зверя. Зверей и птиц было столько, что каждый выстрел попадал в цель. И в самый разгар охоты Сергудай Фянгу вдруг весь похолодел, а потом вдруг снова разогрелся,
6 голова [у него] закружилась и, [чувствуя], что заболел, [он] позвал Ахалчжи и Бахалчжи: “Соберите-ка поскорее нашу облаву, мне нездоровится”. [Ахалчжи и Бахалчжи] перепугались, спешно свернули облаву и пришли к палатке. Внесли [в палатку] своего барича и развели огонь. Думали, что огнем разогреют его и заставят пропотеть. Но когда Сергудай Фянгу согрелся и [у него] выступил пот, ему стало невмоготу, и согревать [его] больше нельзя было. Тогда слуги срубили на горе дерево, сделали [из него] носилки, уложили на них барича и, подняв [на плечи] и сменяя друг друга, быстро отправились домой. Сергудай Фянгу, плача сказал: “Состояние мое тяжелое, и думать нечего, что смогу добраться до дому. Братья Ахалчжи и Бахалчжи, пусть кто-нибудь из вас поскорее отправляется домой и
7 сообщит о моей болезни отцу и матери и понятно передаст родителям мои слова. Сам я не смог отблагодарить отца и мать за любовь. Думал я, когда придет время, выполнить свой сыновний долг, хотел проводить их [в последний путь], носить по ним траур. Но кто знал? [Теперь] не смогу с ними встретиться, потому что внезапно настал мой час и небо губит меня. В мгновение ока умру молодым. Пусть скажет, чтобы отец и мать понапрасну не расстраивались, чтобы заботились о себе. Все ведь зависит от судьбы, с которой родился. Стоит ли горевать и плакать?”. И сказав: “Передайте ясно и понятно мои слова”,
8 хотел еще что-то сказать, но не смог открыть рта. Губами пошевелил, а слова не смогли родиться. Подбородок [у него] заострился, глаза застыли, так и скончался. Ахалчжи, Бахалчжи и все слуги обступили со всех сторон носилки, от их плача застонали горные долины. Потом Ахалчжи перестал плакать и, обращаясь ко всем, сказал: “Барич уже умер. Если будем плакать, все равно мы его не воскресим. [Теперь] важно перевезти тело. Бахалчжи, ты возьмешь слуг, тело барича обернешь и потихоньку поедешь [домой]. А я возьму десять всадников и поеду вперед, предупредить нашего старика юаньвая
9 и приготовить в доме по баричу поминки”. Сказав так, Ахалчжи взял людей, вскочил на лошадь, быстро помчался к дому и в короткое время добрался до его ворот. Сойдя с коня и войдя в дом, опустился на колени перед стариком юаньваем. И только заплакал навзрыд, ничего не говоря. Юаньвай всполошился и, ругаясь, сказал: “Слуга! Почему ты, отправившись на охоту, возвращаешься назад с плачем? Или тебя твои барич послал вперед с каким-нибудь важным делом? Почему плачешь, ничего не говоришь?” Он несколько раз повторил вопрос, но Ахалчжи не отвечал и только плакал. Тогда старик рассердился и, ругаясь, закричал:
10 “Мерзавец, почему ничего не рассказываешь, только плачешь? Слезами уже не поможешь!” [Ахалчжи] перестал плакать, поклонился [ему] и сказал: “Барич по пути заболел и скончался. Я поехал вперед, чтобы сообщить [вам] об этом”. Юаньвай не понял и спросил: “Что кончилось?”. Ахалчжи отвечал: “Барич скончался!”. Как только юаньвай услышал эти слова, его как громом поразило. “Дорогой сыночек!”, — вскричал он и упал навзничь. Вбежала мать, начала расспрашивать Ахалчжи, а [тот и] рассказал: “Как услышал [юаньвай] о смерти барича, так потерял сознание и упал!” Мать выслушала [его], закатила глаза
11 и, словно пораженная молнией, слабея, [промолвила]: “Сыночек матери!”, и упала без сознания прямо на отца. Слуги испугались и бросились поднимать их. Когда они пришли в себя, все домашние уже знали о случившемся, собрались [в доме] и плакали. На их плач собралась вся деревня. Причитая, [все] с усердием заплакали. В это время и Бахалчжи [весь] в слезах прибыл. Поклонился юаньваю и сказал: “Привез тело барича!” Юаньвай с женой и вместе с деревенским людом вышли за ворота дома встретить тело барича, внесли его в дом, положили на лежанку, [вокруг] все столпились, сотрясая рыданиями небо и землю.
12 Но вот народ стал уговаривать [родителей]: “Господин и госпожа, зачем так плакать? Разве есть закон воскрешать плачем умершего? Теперь следует приготовить гроб и прочие вещи для покойника в соответствии с обычаем”. Юаньвай с женой только теперь перестали плакать, и [старик] сказал: “Ваши слова справедливы! Но хотя это и так, не могу не печалиться. Ведь мой любимый и разумный сын умер. Кому теперь я оставлю добро?” — и, обращаясь к Ахалчжи и Бахалчжи, приказал: “Эти слуги только плачут. Приготовьте баричу семь поминальных вещей[15],
13 скаковых лошадей, возьмите из кладовых все, [что нужно]! Ничего не жалейте!” Ахалчжи и Бахалчжи перестали плакать и, следуя приказу [хозяина], приготовили баричу десять пестрых скаковых жеребцов, десять огненнорыжих, десять золотистых, десять быстроногих, десять белоснежных, десять черных, и когда доложили [об этом хозяину], то юаньвай распорядился: “На тридцать лошадей положите мешки с разной шелковой одеждой. На остальных лошадей погрузите колчаны и сайдаки. Белоснежных жеребцов оседлайте красными седлами и наденьте на них золотые уздечки с удилами и так ведите!”
14 Потом позвал пастухов и сказал [им]: “Возьмите из стада десять коров и быков, шестьдесят овец, семьдесят свиней, зарежьте и приготовьте!” Пастухи и Ахалчжи сказали в ответ: “Слушаемся!” И каждый из них отправился приготовлять [еду]. Юаньвай позвал девушек-служанок Араньчжу и Шараньчжу и велел им: “Возьмите себе помощниц-женщин из деревенских людей и [испеките] пшеничных хлебов — семьдесят, ватрушек — шестьдесят, гречневых хлебов — пятьдесят, кренделей — сорок, приготовьте водки — десять кувшинов, гусей — десять пар, уток — двадцать пар, куриц — тридцать пар, фруктов пяти сортов — два стола.
15 Если замешкаетесь, всех побью!” Обе ответили: “Слушаемся!”, и каждая бросилась приготовлять [кушанья]. Немедленно люди стали носить и расставлять все во дворе. Несколько сортов мяса возвышались подобно горе. Море водки разлито [по кувшинам], бессчетные ряды фруктов и хлеба расставлены. Драгоценностей, золота, серебра и бумажных денег рассыпали и разложили везде, а народ стал водкой кропить и плакать. Тут юаньвай начал причитать: “Ах! Царевич отца! Рожденный в пятьдесят лет! Сергудай Фянгу! Глядел я на тебя да радовался!
15
Семь поминальных вещей — семь драгоценностей — в различных буддийских источниках перечисляются по-разному. Здесь вероятно: золото, серебро, рубин, жемчуг, агат, янтарь, коралл.