Буря

— Ты знаешь, что я прав. У тебя нет возможности стать свободной никогда. Однажды попав в рабство, ты навсегда рабыня.

Сахана до этого момента с легкостью переносила свое положение. С самого первого дня она понимала всю безнадежность ситуации и предпочла адаптироваться к ней, а не сопротивляться. С ней прекрасно обращались, она много отдыхала, работала в хороших условиях, Алкид был с ней нежен и заботлив, она впервые в жизни была влюблена: все это заставляло ее думать, что она почти счастлива, а с небольшими «но» можно ужиться.

Сейчас же вся лавина подавленного недовольства, каждая минута унижений и компромиссов с собой, рухнули на нее всей тяжестью, и она сначала зарычала от злости и отчаяния, как пойманный в ловушку зверь, а затем закричала, продолжая рваться из его рук, заставляя его сжимать ее запястья до боли.

— Есть только одна единственная возможность, – Сахана почувствовала, как воздух вокруг нее застывает, густеет, фиксируя ее тело, будто мягкий кокон. Ее носочки оторвались от пола, и она зависла в воздухе, без малейшей возможности пошевелиться.

— Какая? – спросила она, с ужасом глядя на мужчину, который сделал это с ней. «Неужели, он убьёт меня и смерть освободит меня от его власти?» – мелькнула паническая мысль.

— Я могу дать тебе свободу. Могу отпустить тебя и вернуть тебе твою жизнь – любой вариант твоей жизни, который ты выберешь, – Алкид едва заметными движениями рук управлял ее телом, она была к нему максимально близко, как и когда он держал ее, но теперь мужчина совсем не прикасался к ней.

— Что должно произойти, чтобы ты так поступил? – спросила она.

Алкид придвинулся к ее лицу так близко, что вышел из фокуса ее зрения, зато она чувствовала его губы в паре миллиметров от своих, его каждый вздох.

— Я должен знать, что смогу жить без тебя. А сейчас все наоборот. – Его губы накрыли ее, поцелуй был таким жадным, будто бы им Алкид доказывал ей свою любовь. Будто бы именно так он хотел рассказать ей, как из инструмента для лечения сестры и игрушки в постели, она неожиданно стала для него воздухом в легких, кровью в венах, заняла мысли в его голове.

— Было бы очень благородно, если бы я отпустил тебя сейчас, и ты сама приняла бы решение, верить мне или нет. Так не будет, Сахана. Я не благородный человек, я жестокий мужчина, который любит, чтобы все играли по моим правилам. У меня есть власть в этом доме, на этой земле и над тобой тоже. У меня есть сила, какой вероятно обладаю я один. Но я теряю тебя.

Воздух вокруг нее рассеялся, и она упала в его руки.

— Мне не так страшно, что ты возненавидишь меня. Намного страшнее, если я больше никогда тебя не увижу.

Эти слова отозвались в сердце Саханы болью. Она верила ему даже, если все с самого первого дня было хитрым фарсом, выгодным для Алкида, ведущим к его целям. Возможно, он дергал за ниточки и реальность отзывалась, готовая потакать его капризам как добрая нянька. Но в его любовь хотелось верить.

Для Саханы же эта реальность оказалась лабиринтом, по которому она предсказуемо шла в нужном направлении, уверенная, что сама выбирает, куда повернуть и сколько времени идти. Наивно думая, что от нее зависит, то куда она наконец придет, но пришла она именно туда, где ее уже ждали. Неужели и сейчас она отреагирует на его слова так, как он задумал? Купится на их красоту?

Слезы наконец-то полились из глаз ручьями. Она оплакивала свою глупость, неспособность из стольких подсказок достаточно быстро собрать отгадку. Оплакивала свою влюбленность, глупые попытки выглядеть красивой, соблазнительной в надежде на взаимность. Оплакивала свои планы на их общее будущее, о котором она, конечно же, задумалась – это тоже было очень больно! Ей было так больно, что она уткнулась лицом в грудь мужчины, который стал причиной этой бури эмоций, будто бы могла изменить его этими слезами, растопить его сердце. Будто бы хотела еще ненадолго отложить их разрыв. Она искала любого утешения, понимая, что не справляется с этим сама, и уже не может перестать рыдать.

Алкид прижал ее к себе, слегка поглаживая волосы и плечи. Чувствуя, как она слабеет, он поднял ее на руки и отнес на диван, укладывая себе на грудь и продолжая ласкать. Ему тоже не на что было надеяться – удерживать ее силой значило потерять ее и отпустить значило ровно тоже самое. Они оба проиграли. Впрочем, он уже принял решение и был готов к его последствиям.

Сахана проснулась через час. С ней так бывало и раньше, после сильных потрясений она забывалась сном. В данном случае Алкид ее буквально убаюкал как ребенка.

Его губы коснулись ее виска.

— Сахана, – прошептал он, разминая затекшие мышцы.

Она устроилась поудобнее в его объятиях, умом понимая, что надо бы вырываться. Было совершенно невозможно встать и перестать чувствовать его запах, тепло, стук сердца, движения напряженных мышц. Сахана с горечью подумала о том, что Норман был абсолютно прав: знание ничего не принесло ей, кроме огромной печали. Все стало только хуже.

— Я хочу знать, кому еще исключая меня ты говорила, что видишь сияние камней? – спросил Алкид.

Сахана вздрогнула, приходя в себя. Ее ярость после сна по-прежнему бурлила, но теперь ее будто бы накрыли толстым многослойным одеялом.

— Ты продолжаешь? – устало спросила она.

— Ты провела расследование и сделала выводы. Я тоже хочу сделать свои. Что бы ты там не считала, мне нужно разобраться. Отвечай! – его интонации были близки к приказу, Сахана поняла, что Алкид зол.

— Я никому не говорила. А видела камни всего три раза, не считая твоего медальона. Причем два из них уже здесь – то есть после похищения.

Алкид кивнул.

— Хорошо, тогда расскажи, как это произошло? Кто был с тобой рядом?

— Это было на Юге где-то за месяц до того, как меня схватили, если я правильно оцениваю сроки. Я была на приеме у известного мецената, где собралось все лекарское сообщество. Камень был выставлен на общее обозрение вместе с другими произведениями искусства. Очень красивый – невероятного розового цвета. Наверное, кто угодно мог видеть, как я стою и с восхищением разглядываю булыжник, – с непередаваемой грустью в голосе сказала Сахана.

И Алкид вдруг задумался, что он о ней знает? Какой была ее прошлая жизнь? Как она вела себя на работе? Были ли у нее друзья? Он впервые подумал, что все время, что они провели вместе, она сдерживала свой характер, покоряясь ему просто потому, что он ее хозяин, из страха вызвать его гнев. Так какая она, когда ее ничто не ограничивает?

— Как звали этого мецената? – спросил он.

— Индеборд, – ответила она, мысленно оставаясь в том дне. Сахана почему-то больше всего вспоминала прозрачные легкие стекла в больших окнах, а еще развевающиеся под теплым ветром белые полотна занавесей.

— Я его знаю, – наконец с некоторой неохотой откликнулся Алкид.

Сахана кивнула, показывая, что ничуть не удивлена.

— Перестань, это не потому, что я тебя похитил. Индеборд – друг моего отца. Я тоже как-то с ним вел некоторые дела. Послушай, Сахана, – Алкид повернул ее к себе лицом, – я не поверил в то исследование, которое ты сочла доказательством моей причастности к этим событиям. Все лекари, с которыми я по его поводу консультировался хором говорили, что это совершенно негодная теория.

— И я их понимаю, – оживилась Сахана. – Лекарский дар сам по себе редкость, не зря его ищут у всех детей. Если добавить еще и разделение по силе, то возникнут серьезные сложности и проблемы. Многие лекари, зная, что не в состоянии в нужной степени помочь пациенту и не придут к вершине мастерства с опытом, вовсе не смогут лечить. Так бывает. К тому же и в нашем деле есть конкуренция, связи. Я бы тоже сказала, что все это полная ерунда. Особенно, если бы не попала в группу «более одаренных».