Страница 3 из 7
– А зачем ты уехал?
– Я вернулся.
– Тогда зачем ты вернулся?
– Не знаю.
– Ты можешь и не знать, но что-то думать об этом должен же!
– Я ничего не должен,– отрезал я.
– Мне – нет. А себе?
– Стоп,– сказал я.– Давай посмотрим на вещи просто: есть то, чего нельзя делать – это запретные зоны, табу. И если ты оказываешься перед выбором – нарушить свои принципы, или уйти, то ты выбираешь второе…
– Нет, это ты выбираешь второе,– поправил меня он.
– А ты, стало быть, выбираешь первое? Чтобы быть современным?
– А что значит, табу?
– Это значит, нельзя.
– То, что было нельзя вчера, сегодня оказывается можно.
– Нельзя – это то, что нельзя. То есть, если ты сделаешь это, ты перестанешь быть… собой… может быть, перестанешь себя уважать… Хотя на самом деле, последствия этого скажутся не сразу и окажутся куда глубже и серьёзнее, чем ты даже можешь себе представить…
– Это страх,– уверенно заявил он.
– Страх? Что значит, страх? Страх оказаться лжецом или страх перед правдой?
– Просто страх, и всё. О каких принципах ты говоришь? Ты посмотри, что происходит вокруг! Ты отстал от времени.
– А что происходит?
– Дезориентация, девальвация… Всё каждый день меняется, и во всех этих переменах главным становится их темп, а не смысл, в результате чего самый смысл утрачивается…
– И это тебя радует?
– А тебя это огорчает?
– Так в чём же смысл всех этих перемен?
– Вспомни, как раньше, лет десять, может быть, пятнадцать назад всё было просто – мы знали, что одно хорошо, а другое – плохо. Что любовь и дружба – это хорошо. А теперь? Завтра тебе заявят, что любовь – это плохо, а дружба и вовсе отвратительна, и все согласно залают: "любовь – это плохо, любовь – это плохо", и ты останешься в одиночестве. И все скажут, что ты несовременен.
– Кто скажет?
– Все.
– Ну и ладно.
– Что, ладно?
– Ну и пусть несовременен.
– Так ведь женщины не любят несовременных мужчин. Женщины любят тех, кто современен.
– То есть, таких как ты,– заключил я.– Значит, для тебя главное быть современным. Только зачем тебе это, если у тебя уже есть жена.
– И она меня разлюбит, как только я стану несовременным.
– Это правда?– спросил я у Жени.
– По-моему, вы два идиота,– сказала она.– А ты, к тому же, ничего не ешь.
– Я ем,– сказал я.– Всё очень вкусно.
Сергей усмехнулся.
– Вот видишь,– сказал он.– И она тоже. А для тебя это тем более важно, потому что, я же чувствую, в чём дело – ты просто не можешь быть один.
– Женщины любят богатых,– напомнил я.
– Да,– согласился он.– Успешных, да. Но быть успешным – это и значит быть современным. Толпа всегда хочет того же, чего хочет женщина.
– Лучше налей по новой.
– Наливаю,– кивнул он и налил.
– Может быть, наоборот? Женщина хочет того же, чего хочет толпа, потому что её формирует среда, общество, или как это назвать ещё, конъюнктура, время…
– Слушайте, а вам удобно обсуждать меня в третьем лице, ничего?– сказала Женя.
– Ничего,– сказал Сергей.
– Мне лично ужасно неловко,– признался я.
– Так вот,– продолжал он.– Какая разница, что и откуда? Главное, как.
– По-моему, ты напился,– заметил я.
– Нет.
– Да?
– Не напился.
– Значит, чтобы нравиться женщинам, нужно предать себя?
– Как это?– не понял он.– Объясни.
– Ну, хотя бы не выражать своё мнение, приспосабливаться, всегда вторить и никогда не говорить первым… Что нужно делать для того, чтобы тебя сочли современным человеком? Затеряться?
– Я не знаю,– сказал он.– Ты заговорил о каких-то табу, о каких-то нормах и рамках, а я сказал, что всё это уже неактуально.
– Несовременно?
– Ну да.
– Мне это неинтересно,– заявил я.
– А что тебе интересно? Как сделать яичницу, не разбив яйца?
– Или решить, что важнее – яйцо или яичница.
– Или сохранить своё собственное.
– Какое именно?– сказал я.
– Я имел в виду кокон, в котором ты живёшь.
– Скорлупу?
– Да.
– Когда-то люди полагали, что небо – это скорлупа земли…
– Но давно уже выяснили, что никакого неба нет.
– Я хочу танцевать!– заявила Женя.
– Да?– сказал Сергей.– А я не хочу.
Она вопросительно посмотрела на меня.
5
Я положил руки ей на талию.
– Ну что?– сказала она.– Ты рад меня видеть?
Я посмотрел на Сергея. Он наблюдал за нами.
– Да… Конечно.
– Что?– она приблизила губы к моему лицу.
– Да,– сказал я.
– Я ждала тебя.
– А я думал о тебе, но боялся позвонить.
– Почему?
– Потому что…
– Ты боишься?
– Да,– сказал я и снова посмотрел на Сергея. Он накладывал себе салат.
– Скажи, что это правда,– прошептала она.
– Это правда,– сказал я.
– Нет, не так!
– Всё равно это правда. И не всё ли равно, как об этом сказать.
– Но ты чего-то боишься,– сказала она.
– Сделай музыку громче,– сказал я, отпуская её.– Или давай я сделаю.
– Зачем?
– Затем, что так нельзя.
Я подошёл к магнитофону и сделал музыку громче.
Вернулся к ней. Положил руки ей на талию.
– Чего ты боишься?– сказала она. Её глаза блестели.
– Ты, наверное, пьяная уже?
– Не говори со мной так.
– Чего ты хочешь?
– Правды.
– Всё это правда.
– Тогда чего ты боишься?
– Я ничего не боюсь.
– Ты боишься.
– Есть то, чего делать нельзя.
– Значит, ты не любишь меня?
– Может, мы…
– Нет, сейчас!– потребовала она.
– Я не могу так,– сказал я.
– А что ты можешь?– сказала она.
– Тебе нужно верить в меня, ведь так?
– Да.
– Тогда просто поверь мне. Есть грань, которую нельзя переступить.
– Значит, ты не любишь меня?
– Я люблю тебя.
Она опустила глаза.
Я чувствовал, что близок к обмороку. Её тело под моими руками пылало, и от вожделения у меня кружилась голова, и во рту пересохло, каждое слово давалось с трудом, как будто слова были валуны, которые я перекатывал в пространстве, заведомо зная, что труд этот бесцелен.
"Я буду корчиться от боли",– думал я.– "Будет больно, я не смогу дойти до метро. Нужно отпустить её, не смотреть на неё".
Я посмотрел на Сергея. Он смотрел на нас, держа в руке рюмку.
Я закрыл глаза. Мы медленно двигались в танце.
Музыка кончилась.
Я отпустил её.
Мы стояли посреди комнаты.
Она смотрела на меня.
Я снова закрыл глаза, а когда открыл их, она уже вернулась к столу и наливала себе вино. Сергей пытался вырвать у неё бутылку, чтобы налить ей сам, и вино проливалось на скатерть. В комнате было тихо.
Я подошёл к магнитофону и перевернул кассету.
Музыка заиграла снова.
Я вернулся за стол.
– Я хочу поставить другую кассету,– резко заявила Женя и встала. Я убрал колени, чтобы пропустить её, но она вышла из-за стола мимо Сергея.
Он посмотрел на меня.
– Ты чего скис?
– Я? Нет, ничего…
– Давай выпьем,– сказал он, беря бутылку и свинчивая с неё крышку.
Женя вернулась за стол.
– Может, принести кофе?
– Кофе?
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Я пока не хочу,– сказал я, пожав плечами.
– А ты сам-то знаешь, чего ты хочешь?– сказала она.
– Да.
– Да?
– Да.
– И чего же?
– Ничего.
– Ты ничего не хочешь?
– Хочу, и ты знаешь, чего.
– Ты очень сильно этого хочешь?
– Да. Так сильно, что схожу с ума, и было бы счастьем сойти с ума, но у меня не получится. Это невозможно, и я не знаю, почему это так. В этом мире нет места для счастья. Если я это сделаю, это буду уже не я, а значит, счастлив будет кто-то другой, а меня просто не станет. Или просто не будет никакого счастья, ни для кого.