Чёрный кофе

– Ты это к чему?

– Все картины рано или поздно попадают в коллекции, а знаешь у кого была одна из самых обширных коллекций в начале двадцатого века. Ни за что не отгадаешь?

– Дим, говори, не хочу гадать…

– Всё равно бы не отгадал. У Гитлера! По некоторым данным его коллекция достигала шести с половиной тысячи картин.

– Я слышал, что он рисовал.

– А я узнал об этом впервые. Рисовал и довольно неплохо, он даже продавал свои картины какое-то время пока жил в Вене. А интересное то, что он в основном рисовал пейзажи, постройки и строения. Людей не рисовал, то ли от неумения, то ли от нелюбви к ним.

– Ты хочешь сказать, что эта картина его рук дело?

– Была такая мысль, но нет. Он не рисовал её. Вообще, у нас в стране информации про Адольфа не очень много, а вот в Европе её предостаточно. Я попросил ребят, и вот, что они мне нашли. Есть фотографии тайного убежища Гитлера, в разные периоды, особенно с тридцать девятого по сорок первый, так вот, на эти фото попадает некая картина, поверх которой наш художник, наносил своё некое изображение.

– Он рисовал поверх уже нарисованной?

– Ну, может не он, но то, что нечто было зарисовано, это точно. Подожди, это не всё. Ты же знаешь про Аненербэ?

– Кто о нём не знает…

– О ней, это служба. Так вот, эта служба тоже собирала картины, только не обычные, а именно такие, от которых сложно оторвать глаз. Одну такую картину, Гитлеру подарил Герман Вирт, в то время возглавлявший эту службу. Есть подтверждение очевидцев званного вечера, что картина, преподнесённая фюреру, произвела фурор. Но она вызвала не восторг, а ужас и отвращение. Многих дам потом откачивали нашатырём. Опять же, со слов очевидцев, несколько лет Гитлер не отпускал её от себя, он возил её с собой по концлагерям, а вот что там происходило, об этом стоит только догадываться. Но помогли и с этим. Ещё в двухтысячных взломали сервер, где была информация по деятельности Аненербэ, так там указано, что в период с сорок первого по сорок пятый, в одном только Саксенхаузене, один из концлагерей, пропало без вести более трёх тысяч человек. Не было сожжено, расстреляно, а именно пропали, исчезли.

– Подожди, какой-то художник, нарисовал картину, которую дорисовал Гитлер, и которая сейчас заставляет исчезать людей?

– Это одна из версий…

– А есть ещё?

– Пока нет, – Дима схватил последний треугольник пиццы из коробки и откусил кусок.

– Если есть коллекция, то есть и каталоги или список. Можно ли у твоих ребят узнать, была ли опись.

– Всё было и есть, но мы не знаем, как картина выглядела до того, как попала к Гитлеру, так и какая она сейчас. Если только спросить у твоего друга, но я не думаю, что он досконально всё вспомнит.

– У меня не укладывается в голове, что люди вот так исчезают, и попадают в картину.

– Но судя по всем пазлам, что мы находим, всё так и происходит в этой, реальной жизни. И знаешь, что, разговор с братом жены Сергея Николаевича, полностью подтверждает всё сказанное тобой.

– Кстати, да, что он сказал?

– Он подтвердил слова Сергея Николаевича. Всё было именно так, как рассказывал наш старик. Только было добавление, – в ответ Дмитрий промычал, запивая кофе. – Помнишь, я рассказывал, что когда Сергей Николаевич смотрел на картину, то, по его словам, на картине начали загораться окна, так вот, Павел Викторович, посмотрев на него, заметил, что тот как-бы растворялся в воздухе и его тело принялось будто перетекать в картину.

– Этот как?

– Я не знаю. Он сказал, перетекать в картину. Он разбежался и опрокинул его на пол, но на мгновение оказался в другом месте, в старом городе, посредине площади с фонтаном.

– Он смог вернуться назад?

– Я думал на эту тему. На мой взгляд, если бы он стоял у картины, он бы оказался в ней, а так как он двигался, и скорее всего, быстро, то тело не успело перетечь, а просто пролетело мимо, только какой-то частью оказавшись там по ту сторону полотна.

– По ту сторону полотна, – протянул Димка. – Что-то мне нехорошо. Одно дело, если дело тебя не касается, и ты смотришь очередные ужастики, а другое, если ты сам в этом дерьме.

– Всё больше и больше начинает интересовать, что же было нарисовано на той, первой картине? Кто её создал? И откуда она вообще взялась?

Братья замолчали. Андрей сидел, уперев взгляд в стол и медленно попивал кофе.

– Ты сам как? – Дима смотрел на брата.

– Трясёт меня уже какой день. Сон потерял.

– Так иди, отдохни. На смену, когда?

– Послезавтра.

– И время есть, это от нас не убежит.

– Спать не хочу. Пойду до Сергея Николаевича пройдусь, – Андрей встал из-за стола. – А и ещё, он, этот Павел Викторович, считает, что водка смогла отпугнуть одну из тварей, которая на них напала.

– Да ладно, – ухмыльнулся Дмитрий. – Водка?

– Да. Разбилась на нём бутылка, и тварь обожглась об неё. В это сложно верится…

– Во всё, о чем мы говорим, сложно поверить. Но на счёт водки надо поюзать инфу, – ответил Димка и поднявшись, поковылял с кухни.

– А убрать за собой?

– Убери, пожалуйста, у меня дела! – ответил Димка.

Выйдя на улицу, Андрей остановился, нечасто он позволяет себе просто встать и посмотреть по сторонам. Утреннее солнце заливало часть улицы, разгоняя ночную прохладу. На деревьях щебетали птицы. Две кошки лежали под домом, надменно смотря на прохожих.

Молодой человек неспешно пошёл в сторону пансионата. На углу с проспектом к открытию готовили новое кафе. Две девушки намывали окна, внутри помещения было много людей, расставляющих ресторанную мебель. Войдя в пансионат, он натянул бахилы и пошёл на свой этаж.

– Андрюш, ты чего пришёл? Смена не твоя вроде, – встретила его дежурная медсестра.

– Не моя. Пришёл навестить Сергея Николаевича. Я по его просьбе навещал родственника, он с ним ровесник. Вот и решил не откладывать с докладом. А Маргарита здесь?

– Она уехала на какое-то собрание в центр. Будет только завтра.

– Вот почему в мои смены она никогда никуда не уезжает? – отшутился Андрея.

– Успокою тебя. У меня у самой это в первый раз за пять лет, – улыбнулась медсестра.

Андрей ответил ещё на пару дежурных фраз и пошёл в палату к Сергею Николаевичу. Старик сидел на кровати и смотрел в окно.

– Тук-тук!? – произнёс Андрей.

– О, какие люди в стольном граде! – ответил старик, развернувшись к вошедшему.

– Вы себя хорошо чувствуете? – поинтересовался Андрей. За последних три дня, что они не виделись, старик сдал. Плечи опустились ещё ниже, спина сгорбилась, глаза впали.

– Я это называю – «отголоски молодости». Всплывают старые болячки, – вздохнув, произнёс старик. – Как ты съездил?

– Не хотите прогуляться? – вопросом на вопрос ответил Андрея.

– Ты решил посмеяться?

– Если вы не знали, у нас есть чудесные коляски, – улыбнулся молодой человек.

– Эх, если бы мне не осточертели эти стены, я бы никогда не сел бы в инвалидку.

– Сергей Николаевич, это прогулочное кресло, оно не инвалидное.

– Уговорил, языкастый, тащи своё кресло. Уж больно на улицу хочется.

Андрей аккуратно вывез пожилого человека из бокового выхода и повёз его в сквер перед центральным входом. Сквер был предназначен для небольших прогулок. Высаженный ещё в конце девятнадцатого века кустарник вдоль кованного забора, защищал прогуливающих от городской суеты и шума проспекта. В центре сквера стоял памятник Пушкину, с разбитым под ним цветником.

– Съездил я хорошо, если это можно так назвать, – рассказывал Андрей, толкая перед собой коляску, с восседающим в ней стариком. – Он молодцом, кстати, местами даже очень.

– Он помнит тот день? Смог вспомнить?

– Ещё как помнит? Рассказал всё в подробностях, – Андрей пересказал свою встречу с Павлом Викторовичем, утаив только тот момент, когда он очутился по ту стороны картины. – Он рассказал ещё кое о чём, чем он с вами не делился. Он сказал, что у него в пиджаке была бутылка водки и что когда на него напало, то прозрачное чудовище, то она разбилась. И только это, по его мнению, спасло вас.