Страница 12 из 39
— Сейчас кадриль будет… мне надо еще в зале побыть… Как разместятся приду.
— Обозреть хочешь?.. Ну, смотри же: я тебя жду.
И Бирюков, пользуясь тем, что был без жены, закатил на весь вечер в буфет и бильярдную.
Оресту очень хотелось узнать, с кем танцует эту кадриль Софья Павловна. Он почти был уверен, что с Огневым, но все-таки какая-то тайная надежда утешала его, что, быть может, он и ошибается. Проиграли ритурнель; ходившие по зале пары разбились, диванчики опустели, кавалеры засуетились, бросившись отыскивать своих дам. Загрохотали стулья, на них явились положенные шляпы, веера; из гостиной стали выползать танцующие пары. Осокин не ошибся: Софья Павловна появилась с Огневым, и заняла место невдалеке от Ореста. Она была весела, болтала без умолку и тем еще более бесила моего бедного героя; воображение его до такой степени разыгралось, что он даже подметил как будто насмешливый взгляд, брошенный на него Софи, и затем оживленный разговор с Леонидом Николаевичем и Соханской; Орест не выдержал и ушел в гостиную.
Там встретил его один из крупных железнодорожных деятелей, приятель его дяди, приехавший по делам в Р. и имевший уже случай видеться с молодым человеком.
— Орест Александрыч, вы свободны? — спросил его туз.
— Свободен.
— Так сядем, да потолкуем.
Они уселись.
— Хочется это вам тянуть лямку на государственной службе? Ведь жалованье-то чай маленькое получаете?
— Для меня совершенно достаточное, — нехотя отвечал Осокин.
— Достаточное! — усмехнулся железнодорожник. — Тысчонку какую-нибудь.
— Тысячу пятьсот.
— Ну какие это деньги! А работы-то чай страсть?
— Даром жалованье, конечно, платить не станут.
— Вот что, Орест Александрыч: с дяденькой вашим я давно и близко знаком, о вас только одно хорошее слышу — так хотелось бы мне кой-что получше чиновничьего дела вам предоставить… Поступайте к нам.
— На железную дорогу?
— Да; местечко мы вам тысчонки на две с половиною найдем, работы свыше сил не спросим… Соглашайтесь-ка!
— Я от дела не бегаю и трудиться везде готов, но буду ли я годен к той службе, на которую вы меня предназначаете?
— Об этом не беспокойтесь: служба не Бог весть какая, живо к ней привыкнете.
— Потом… вакансии, вероятно, все заняты?
— Для вас найдем!
— Но я не желал бы, чтобы для меня лишили кого-нибудь места.
— И не лишим; мы вам сочиним местечко.
— Как сочините? — изумился Осокин.
Туз рассмеялся.
— Вот и видно, что вы еще совсем молодой человек: все-то вас удивляет! Да что ж тут трудного сочинить местишко в две-три тысчонки, когда мы миллионами акционерских денежек ворочаем? Вздор, сущий вздор!.. А дяденька ваш нам за это спасибо скажет и сам, в свою очередь, нам в чем-нибудь услужит.
— Но, значит, подобное место ни на что не нужно, коли его можно сочинить и уничтожить по произволу?
— А если бы и так — вам-то что?
— А то, — вставая, возразил Орест, — что на таком месте и обязанностей определенных нет; следовательно, зависишь не от дела, а от людей, а это, воля ваша, должность не совсем удобная.
— Господи помилуй! Да что ж из этого? Ваше дело деньги получать, а наше работу давать, — вот и все. Ну, пришла нам фантазия две-три тысячи платить за то, чтобы вы контролером фонарей числились, что ли, — ну и берите! Какие тут могут быть еще тут разговоры?
— Нет-с, благодарю за предложение, а только им я не воспользуюсь; сочиненных мест мне не надо и даром денег брать я не стану.
Осокин повернулся, чтобы идти.
— Куда же вы? — остановил его железнодорожник. — Эдакой горячий! Посидите, потолкуем еще малость.
— Дама меня ждет… Вон и вальс кончили, пора.
— С Богом, коли так! А вы подумайте, — усмехнулся туз и пошел к одному из карточных столов, решительно недоумевая, как могут в наше время существовать глупцы, подобные Оресту: «Из-за десяти рублей в месяц другой пороги обобьет, пол в моей передней от просителей, из крашеного в стойло обратился, а тут двести навязываешь и еще артачится! Ну, добро не надо бы было, а то ведь знаем доходы-то его!»
«Ну нет, голубчик, — в то же время рассуждал Осокин, направляясь в танцевальную залу, — на эту штуку ты меня не подденешь! Тебе дядя мой на что-то нужен, так ты, чтобы подслужиться ему, место мне сочинить хочешь — спасибо!»
Орест отыскал Софью Павловну и, в ожидании ритурнели[107], уселся с нею на одном из простеночных диванчиков.
— Вы хотели что-то сказать мне? — не совсем спокойно спросил он ее.
— Да; для этого почти я и приехала сюда. Если вы припомните, я не хотела быть на бале, но ваш поступок заставил меня изменить решение. Признаюсь, не ожидала я от вас такой… (она остановилась немного) неделикатности.
Молодой человек вспыхнул и в недоумении посмотрел на свою даму.
— Неделикатности? — переспросил он.
— Ou si vous aimez mieux[108], неумения жить в свете.
— Не понимаю.
— Есть вещи, М-r Осокин, в которые ни в каком случае вмешивать не следует… Своим необдуманным поступком вы компрометировали не только себя, но и меня.
— Вас? Компрометировал я?.. Да, сделайте же милость, говорите яснее! — вскричал Орест.
Тон, которым были произнесены эти слова, до того звучал искренностью, что Софи невольно и пристально взглянула на своего кавалера.
Подали сигнал.
— Мы где садимся?
— Где хотите.
— Мне все равно; останемтесь, пожалуй, здесь.
Осокин предупредил своего визави и кадриль началась.
— Вам известна некая Перепелкина? — после первой фигуры спросила девушка.
— Раза два видел… у тетки.
— Вы давали ей какие-нибудь поручения?
— Ни одного.
— Странно! — усмехнулась Софи, и стала делать фигуру.
— Софья Павловна! — умолял ее Орест, садясь на место. — Скажите прямо, в чем дело… к чему эти светские извороты?
Ильяшенкова в упор посмотрела на него.
— Эта Перепелкина делала мне от вашего имени предложение, ни более ни менее, — медленно отчеканила она.
Осокин вытаращил глаза.
— Предложение? От моего имени?.. — пробормотал он.
— Да, une proposition en forme.[109]
Молодой человек только руками развел.
— Теперь скажите пожалуйста, — продолжала Софи, — имела ли я право обидеться? Какая-то Перепелкина — сваха М-r Осокина!.. Vous me traitez pour une bourgeoise… pour Dieu sait qui?.. Merci, monsieur![110]
— Но этого быть не может!
— J'espere que vous n'irez pas jusqu'a me traiter de menteuse?[111] — гордо заметила девушка.
— Ах, да не в том дело! Все это ужасно странно… Помилуйте: я во всю жизнь двадцати слов с нею не сказал!
Ильяшенкова, в свою очередь, удивленно посмотрела на Ореста. Сделали третью фигуру.
— С чего ж тогда вздумала она принимать такое горячее участие в ваших интересах? — усмехнулась Софи.
— Не понимаю!
— Согласитесь однако: странно, что женщина, с которою вы еле знакомы, берется для вас за такое щекотливое дело… Ведь если даже допустить, что она рискнула на это без вашего полномочия, — все-таки она должна была иметь кой-какие данные…
— Данные?
— Да; ну что это может вам доставить удовольствие, например, — лукаво и как-то сбоку взглянула девушка на своего кавалера.
Тот несколько смешался и поспешил заняться танцами.
— Тут какое-нибудь недоразумение, — после небольшой паузы, сказал Осокин, — я постараюсь его выяснить и затем немедленно сообщу вам о результате.
— Пожалуйста, потому что история эта, признаюсь, мне не совсем приятна… Bon gre — mal gre[112] входить в интимный разговор с торговкой, Dieu sait pourquoi…[113]
(Софья Павловна теперь уже очень хорошо знала, что Орест решительно не причем во всем этом деле, что тут орудовала одна тетка, но о ней она и словом не упомянула. «Пусть наведет справки и сообщит мне, — тогда, может быть, выяснится и то, насколько он заинтересован мною»).