Страница 11 из 39
— У двух-трех знакомых был, — неохотно проговорил тот.
— А Ильяшенковых видел?
— Видел.
— Славная у них эта Софья… все ее хвалят.
Орест молчал.
— Характер у нее, говорят, отличный, ну и красива… Вот бы невеста-то тебе, Остя, — не вытерпела Осокина.
Молодой человек вдруг встал, взял со стула шляпу и подошел к тетке прощаться.
— Это куда? — удивилась та.
— Домой… работа есть… Ну-с, прощайте!
И, облобызавшись со старухой, Орест проворно вышел в переднюю.
— Блажной, как есть блажной! — проворчала ему вслед Татьяна Львовна и, весьма недовольная, пошла к Перепелкиной.
VII
Р-ское дворянское собрание горело огнями. К крыльцу его то и дело подъезжали всевозможные экипажи, выбрасывая из недр своих то воздушных пери и их маменек, то сановитых стариков и разнокалиберную молодежь. Парадные двери поминутно хлопали; рослый швейцар, в треуголке и с булавой, стоявший на верхней площадке широкой, устланной коврами лестницы, то почтительно отдавал честь гостям, то рассеянно глядел в сторону, смотря по тому, какую единицу изображал из себя посетитель. В сенях некоторые из лакеев уже дремали на импровизованных ими ложах из барских шуб. В аванзале письмоводитель губернского предводителя беспрестанно выскакивал из-за ломберного стола, осматривал билеты приезжавших членов, получал деньги с гостей и мелом отмечал на черной стенной доске число дам и кавалеров. Сверху доносились довольно сносные звуки сборного оркестра и слышался отдаленный говор и шарканье танцующих, — вечер начался.
Первая кадриль приходила уже к концу, когда Осокин приехал; он оглядел двигавшиеся пары и, не видя Ильяшенковых, прошел в гостиную. Там картеж был уже в полном разгаре; молодой человек раскланялся с знакомыми, походил около столов, снова заглянул в зал и уселся около окна. К нему, своей скучающей походкой, подошел Огнев.
— Vous ne dansez раs?[87] — прислонясь к колоне и принимая живописную позу, спросил он Ореста.
— Я только что приехал, — через плечо ответил ему тот.
— Сегодня надо ожидать блестящего вечера, — лорнируя по сторонам, продолжал франт. — По моим справкам, toute la creme[88] будет в сборе.
Осокин промолчал.
— Votre soeur vient d'arriver?[89]
— Да.
— Она будет здесь?
— Не думаю.
— Что ж так? Les fatigues de la route? Une legere indisposition?[90]
— Ни то ни другое… просто не захотела.
Франт почему-то нашел выставленную причину странной и хотел было возразить, но мимо их прошла Соханская и тронула Огнева веером по плечу.
— Сядемте, — показала она ему на уединенный диванчик.
Они сели.
— J'ai toute une histoire a vous raconter[91]: является ко мне une certaine[92] Перепелкин… une vieille commere[93], которой иногда я даю продавать свое тряпье, и вступает со мной в разговор; je n'etais pas d'hurneur a ecouter les cancans et voulais deja la faire mettre a la porte[94], как вдруг фамилия Ильяшенковых меня заинтересовала. Оказалось, que cette brute voulait me tires les vers du nez, concernant vous et Sophie! J'ai fait semblant de do
— К чему это?
— Ah que vous etes bete, mon cher![98] Неужели вы не понимаете, что Sophie jettera feu et flammes[99] при виде подобной свахи?
— Ну и что же?
— Сделает сцену Осокину… тот se mettra en quatre pour prouver son i
— Этого-то и не нужно.
— Как не нужно? Mais votre triomphe depend de leur mariage![101] Или вы, может быть, по-прежнему лелеете votre bete d'idee[102] заслонить дорогу Осокину?
— Лелею.
— Да, ну в таком случае возбуждайте ревность Софи, mettez en execution votre plan de campagne, — усмехнулась Соханская, — mais je vous previens: vous echouerez, mon cher![103]
— Увидим!
Вдовушка пожала плечами и встала.
— Brisons la-dessus[104]; я вижу, что не стоило и хлопотать: я думала, что вы практичны, а оказывается, что вы только самонадеянны!
Огнев хотел было что-то возразить удалявшейся Соханской, как вдруг к нему подлетала весьма разбитная дама, довольно смазливенькая, хотя совершенно уже поспевшая.
— Леонид Николаевич, — бойко атаковала она р-ского сердцееда, — что же вы не танцуете?
Тот с досадой взглянул на нее и небрежно проговорил:
— Лень!
— Для чего же вы тогда приехали? Tête-a-tête'aми заниматься?
— Только не с вами!
— А вот я кой-кому скажу!
— Говорите.
Дама повертелась немного.
— Ну, если вы не догадываетесь ангажировать меня, я сама приглашаю вас на вторую кадриль.
— А я отказываюсь.
— Что же это: дерзость?
— Нисколько; просто нежелание.
Дама обиделась.
— Так вам положительно неугодно танцевать со мной?
— Положительно.
— И с другими также?
— Не знаю.
— А я — так знаю! С одной особой вам всегда приятно танцевать, несмотря на то, что с другою, прежней, вы любите заниматься tête-a-tête'aми, — громко, так чтобы слышал Орест, сказала дама. — Да вот кстати и la perso
При последних словах разговора, Осокин также взглянул по направлению к входу и крайне озлобился: семейство Ильяшенковых, окруженное кавалерами, военными и статскими, дамами и девицами, беленькими, розовенькими, голубенькими и т. п., медленно подвигалось вперед, отдавая направо и налево поклоны и перекидываясь с знакомыми короткими фразами. Во главе выступала Анна Ильинишна, в черном бархатном платье и с великою важностью во всей фигуре, а за ней сияла красивая Софья и егозила маленькая Cle-Cle; рыбоподобная Юлия замыкала шествие. Орест раскланялся с Ильяшенковыми и подошел ангажировать Софи. Та, доселе смеявшаяся, при приближении молодого человека поспешила скорчить серьезную мину, и на приглашение его, заметно сухо проговорила:
— Третью кадриль — извольте… кстати, мне надо сказать вам несколько слов… — И гордая красавица отвернулась к подошедшему к ней Огневу.
У Осокина и руки опустились; рассерженный и встревоженный, отошел он в сторону и уселся на диванчике, в самом уединенном углу залы; но и туда долетали до него звонкий смех Софи и неясная болтовня Огнева. Злобная ревность вдруг охватила его: «Когда этот фатишка успел овладеть ее сердцем? — мучительно спрашивал он себя. — Что он интересует ее — это ясно: иначе она не бросила бы мой букет дома, не обошлась бы со мной так сухо… Все это сделано нарочно, чтобы унизить меня в его глазах… И о чем она намерена говорить со мной?»
— Бофрерчик! — раздалось вдруг над самым ухом Ореста, и тяжеловесная рука Бирюкова опустилась на его плечо, — в михлюндии?.. Или Печорина корчишь?
Молодой человек зло посмотрел на зятя.
— Что у вас за манеры! — раздражительно заметил он ему. — Неужели нельзя обойтись без этих казарменных замашек?
— Тю-тю-тю! Да это уж не михлюндия выходит, а бешенство в самом что ни на есть лучшем виде! Вот эдак же точно злился я, как в карты продуешься или какая-нибудь аппетитная штучка нос натянет!
— Идите вы в буфет, Христа ради! — умолял Владимира Константиновича Орест. — Или в бильярдную, что ли!
— А ты пойдешь?
— Может быть, и приду, — чтобы только отвязаться, пообещал Осокин.
— Так идем сейчас… полек ведь ты не танцуешь.