Человечность

— Эй, вы к кому?

На шапке у него была красная лента.

— К вам! — ответил Крылов, и больше он ничего не мог.

Партизан подошел ближе, потому что оба они не двигались с места. Один смотрел на приближающегося партизана и слабо улыбался, другой опустил голову и плакал. Позади них уныло тянулся ряд ветел, которые вели в антимир.

Партизан не удивился и ни о чем не спросил у них. Они видел, что эти двое пришли.

Книга четвертая. СРЕДИ ЛЕСОВ

1

ПАРТИЗАНЫ

Война обнажила отношения между людьми. Перед лицом опасности явными стали людские помыслы и поступки. Мелкое и эгоистическое утрачивало свою маскирующую оболочку, а неподдельные достоинства личности — мужество, самоотверженность, патриотизм — выступили на передний план. Общая беда высвечивала человека, безошибочно выявляла его истинную ценность. Уклонялись от долга перед родиной или использовали военные ситуации в личных интересах только люди второго и третьего сорта. Но такие Крылову встречались редко. В большинстве своем люди, которых он узнал, были бескорыстны и великодушны. Они постоянно поддерживали его физически и морально. Он убеждался: самое дорогое в народе — человечность. Она несовместима с подлостью, немыслима без любви к родине. Попирая человечность, гитлеровцы бросили вызов самому народу. Нашествие иноземцев с их грабежами, насилиями, стремление унизить национальное достоинство народа явилось мощным толчком к пробуждению естественного патриотизма в народе. Недовольство оккупацией Крылов замечал на всем своем пути от Сталинградской области до Брянских лесов. Оно зрело, искало выход и вылилось в партизанскую борьбу с врагами. Сопротивляясь оккупантам, люди покидали свои обжитые дома, уходили в леса, брали в руки оружие и сражались с врагами, как умели. Они и не могли поступить иначе: они защищали себя, свой дом, свою землю.

Никакие заранее спланированные акции по своей значимости не могли сравниться с естественным патриотизмом народа. Коммунисты лишь придали народному движению организованность и размах.

Естественность поступков партизан Крылов почувствовал уже в первые минуты своего пребывания в Старой Буде. Стоило новичкам ответить на самые общие вопросы, и партизаны заговорили о своих делах: в судьбе Крылова и Бурлака для них не было ничего исключительного. Но они приняли к себе новичков, а те сразу почувствовали, что пришли именно туда, куда им и следовало прийти.

Растерявшийся от радости, Крылов смотрел на несуетливых вооруженных людей и вдруг узнал. Антипина. В добротной зимней одежде Илья выглядел преуспевающим человеком, на ногах у него были щегольские новые бурки.

— Ты?..

— Почти месяц здесь! По железной дороге прикатил, с комфортом! — смеялся Илья. — Максимыч, этих давай к нам, я их знаю!

— Откуда идете? — спросил партизан в бараньей шапке, полушубке и валенках.

— Из Сталинградской области…

Эта область была так далека отсюда, что Крылов сам готов был усомниться в своих словах.

— Из пленных?

— Вместе бежали, Максимыч!

— Как бы Силаков не перехватил. Веди их в избу, потом разберемся.

— Что здесь? — партизан в лихо надетой кубанке, из-под которой выбивался рыжий вихор, напористо раздвинул стоящих. — Новенькие?

— Веди, веди, Илья.

— Погоди, — рыжий встал на дороге. — А почему к тебе? Мне на подводу не хватает.

— А мне на две. Эти — мои.

— Максимыч, отдай толстого! — захохотали партизаны. — Наши лошади его не потянут. Пусть Силаков возит!

— Ладно, один тебе, другой мне, а не хочешь — никого не дам.

— И лиса же ты! — ухмыльнулся Силаков и сразу наложил руку на Бурлака. — Пошли! У меня лошади не как у него доходные! — он попытался сдвинуть Бурлака с места, но потерпел неудачу.

— Ты меня не погоняй, — обратился к нему Бурлак. — Я от самого Сталинграда на ногах. Мне без Жени нельзя, он меня с того света вытащил.

Крылов ничего не сказал. Он подумал, что все это с ним уже было и повторяется опять. Тогда, в марте, он чуть не плакал от обиды, что Сашу Лагина зачислили в первый взвод, а его в третий. Ему и сейчас было обидно, что его разлучали с Бурлаком, но теперь он воспринимал это как неприятную необходимость. Да и о какой разлуке могла быть речь? Оба встали в один строй.

— Куда он от тебя денется! — вспылил Силаков. — На другую подводу лишь сядет!

— Ты не кричи, ты что — полицай?

Партизаны хохотали.

Илья Антипин привел Крылова в избу. Здесь топилась железная печка, на скамье под шинелью лежал партизан.

— Лавку протрешь, Марзя! — засмеялся Антипин.

Марзя встал, длинный, как жердь. Все у него было длинное: лицо, нос, шея, руки, шинель.

— Пополнение, Паш. Женька Крылов, вместе из плена бежали.

Марзя протянул руку. Пальцы у него были сильные, ладонь теплая, а взгляд отрешенный, словно Марзя витал где-то или еще не стряхнул с себя сон.

— Закурить нет?

Крылов протянул ему бумагу и кисет. Марзя начал закуривать.

— Плохо в калошах.

— Неважно.

— Холодно.

Разговор с Марзей не обещал быть увлекательным и Крылов промолчал. Он разулся. Отогреваясь, ноги заныли, он принялся портянками растирать их.

Марзя сунул в печку несколько березовых поленьев. Какой же он был нескладный, этот Марзя, все будто валилось у него из рук!

Новая страница в жизни Крылова опять начиналась, как в первый армейский день, — в деревенской избе, и опять за окном был снег. Невольно подумалось: сейчас стукнут в окно, послышится голос младшего лейтенанта Курочкина, Крылов выскочит на улицу, станет в строй рядом с Грачевым, Ляликовым, Малининым, Бурлаком, и этот строй будет подлинной реальностью, а остальное окажется лишь сном. И Крылов вздрогнул, когда раздался стук: это Марзя расщепил топором березовое полено.

— Надевай, — Илья поставил около Крылова яловые сапоги. — Все равно в мешке лежат.

Крылов стряхнул с себя внезапно овладевшую им иллюзию. Но и Илья Антипин был частью ее. Как он оказался здесь? Что произошло в его жизни за Днепром? Разве, приняв от него услугу, Крылов не примирится в чем-то с ним?

— Хорошие сапоги. — проговорил Марзя.

Такие же Крылов видел на полицейском за Днепром.

— Как ты сюда попал?

— Михайла помог. Он сам чуть было со мной не уехал. Дело тут непростое, как-нибудь в другой раз расскажу. Он мне документы достал и билет на поезд, в Брянск. У него до войны брат там жил. Ехал в пассажирском, с удобствами, чуть что — к полицаю. Принимали как своего.

Антипин закурил.

— Вы думали, я полицаем стал, раз с Михайлой связался. Немцы не дураки, с ними без хитрости нельзя. Пошли бы втроем — всем хана, а так живы…

— Сапоги-то не жалко?

— Врать не буду, жалко, даже не хотел давать.

— Найду себе — отдам.

— Я быстрее тебя найду.

— Пожалуй.

Нет, не все улеглось между ними, оба чувствовали это. Вероятно, Крылов сам в чем-то был несправедлив к Илье, но слишком уж тот ловчил. Хитрость дала ему быстрый и точный результат, только хитрость — палка о двух концах, один из которых бьет по хитрецу. Крылов испытал это на себе. Когда он и Федя нарвались на полицая Фомича, они боролись с ним его же оружием — хитростью, и он поверил им. Но именно его доверие к ним осложнило тогда их отношения к нему. А ведь они прибегали к хитрости лишь в исключительных случаях, когда им не оставалось ничего другого. Но если бы они всю дорогу пользовались услугами полицаев, смогли бы они потом видеть в них врагов?

Странная логика чувств: Крылову стало жаль Антипина, попавшего в силки собственной изобретательности. Он подумал, что внутренняя позиция Антипина расшаталась, что сейчас он, Илья, а не Крылов, больше нуждался в поддержке, в дружеском участии и что при всей своей ловкости Илья гораздо слабее его.