Человечность

Спасение теперь было только в тумане. Силуэты поблекли, скрылись в белесой пелене. Вышегор облегченно вздохнул.

Туман плыл над водой огромными рваными клочьями. Плоты опять выглянули из тумана, и опять загрохотала батарея. Опасность усиливалась с каждой минутой, а плоты должны были возвратиться еще раз и забрать последних бойцов.

Вышегор сузил фронт охранения, передвинул пулемет на фланг:

— Прикрывай, лейтенант!

Человек двадцать поднялись за Вышегором. Рядом, не отставая ни на шаг, бежал Алексей Лобов. Вокруг свистело и лопалось, у ног вырастали фонтанчики земли. Алексею обожгло ухо, он провел ладонью по обоженному месту, не заметив, что на руке осталась кровь.

В лощинке Вышегор перевел дух, оглянулся. Вниз скатились Лагин, Добрынин, Ляликов, Никиткин и еще человек десять. «Молодцы ребята…» — подумал Вышегор и бросил гранату. Она шлепнулась в стороне. Бросок Лобова был точнее — граната разорвалась на огневой площадке.

Потом Вышегор сшибся с гитлеровцем, подмял его под себя, а политрук с бойцами ворвался на соседнюю огневую.

Грузный солдат кинулся на Лагина. Саша отбил удар, перекинул солдата через себя, бросил на станину и в тот же миг увидел, как другой солдат расстреливал Малинина. Саша метнулся к автоматчику, сбил его, сдавил, а перед глазами у него стояло недоуменное лицо Малинина, пугающе близко напомнившее Женьку Крылова…

— Разворачивай!..

Саша навалился на станины — орудие разворачивалось. Грянули оглушительные выстрелы, разрывы взметнулись на третьей огневой площадке, и все содрогнулось, огромным фонтаном брызнула земля, посыпались комья, снарядные гильзы, вырванные с корнем кусты.

Кто-то сильно тряхнул Сашу за плечи. Саша узнал Вышегора, догадался по губам, о чем тот кричал.

— Отходить!..

Они отходили, только теперь их оставалось совсем мало: один, два, три… пять…

У берега их ждал изуродованный плот. Свесил в воду ноги, сидел Цыган, не выпуская из руки трос. Вторая рука бессильно опущена, с кончиков пальцев стекала темная струйка и смешивалась с донской водой.

Цыган оглядел подходивших к реке людей и, выпустив трос, тихо повалился на бревна.

Последние бойцы заняли плот. Здоровые взялись за трос и ждали Вышегора, стоявшего на берегу.

— Отчаливайте! — он махнул рукой.

На плоту не двигались.

— Отчалить плот!

Полоска воды, сначала узкая, потом все шире, разделила плот и трех человек, оставшихся на берегу.

Вышегор ничего не сказал парням. Он повернулся и пошел вверх. Немцы притихли, и он услышал отчетливую перестрелку справа. Так вот почему они не подошли берегом! Какой-то неизвестный друг заслонил собой переправу… Расслабляющее тепло согрело Вышегора. Здесь, в будни войны, простые, обыкновенные люди сделали много…

Занималось утро. Кроме них, троих, на берегу никого больше не было, справа уже не стреляли.

— Ну, пора, — Вышегор легонько толкнул обоих парней к реке. — Я тоже.

Лагин и Никиткин связали одежду в узел и вошли в воду.

Немцы приближались с трех сторон, но теперь это уже не имело значения. Вышегор встречал новый день, а новый день был выигран в трудной битве с врагами. В победе над ними была и его доля. Он сделал, что мог, — этого у него уже не отнять…

Он посмотрел назад: Дон был спокоен, над водой все еще плыл туман. «Хорошо, — подумал, — успею…»

Он откинул ненужный больше автомат. Шагнул раз. И еще.

Километрах в семи от переправы к реке подходила группа бойцов со старшим сержантом Дрожжиным.

Потребовались драматические события последних дней и ночей, множество непредвиденных случайностей, чтобы Дрожжин оказался вместе с разведчиками Шубейко, с Володей Плотниковым, Клюевым, Ющенко, Ванюшиным и еще с двумя десятками бывших десантников. Были с ними красноармейцы и командиры из других частей, но едва начиналась стрельба, попутчики неизменно исчезали, а группа Дрожжина сохраняла свой состав.

Дрожжин старался держать гитлеровцев в поле зрения. На первых порах такая тактика представлялась рискованной даже разведчикам. Но вскоре все оценили хладнокровие и осмотрительность старшего сержанта: наблюдая за немцами, можно было вовремя уклониться от встречи с ними.

Так было вчера. Немцы пообедали и затихли. Наступила послеобеденная пауза. Дрожжин спустился в овраг, выпил несколько пригоршней болотной воды, перемотал портянки. Рядом подремывал Володя Плотников…

— Ну как, брат, — ничего? — сказал Дрожжин.

— Ничего, товарищ старший сержант, терпимо… — устало улыбнулся Володя, и эта уже однажды слышанная Дрожжиным фраза напомнила ему о другом парне, таком же усталом и в чем-то похожем на Володю, — напомнила о Крылове.

— Да… Бывает и хуже…

— А Дон далеко?

— Здесь где-то. Стемнеет — пойдем прямо.

Но до темноты надо было еще дожить. Переждав полдневную жару, гитлеровцы лениво потянулись к оврагу. Здесь собралось уже не менее сотни человек — среди них полковник, подполковник, майоры. Началось поспешное бегство назад, в глубь оврага. Но Дрожжин удержал своих людей на месте, а потом повел в противоположную сторону, в степь. Это решение ему подсказывал трезвый расчет: немцам едва ли могло прийти в голову, что красноармейцы укроются в степи, да еще перед станицей. Солдаты, перекликаясь и постреливая, повернули вдоль оврага, а бывшие десантники часа четыре пролежали в неглубокой степной размоине. Мимо них ехали автомашины, потом провели военнопленных. Стоило кому-нибудь из конвоиров отойти метров на сто от дороги, и люди Дрожжина были бы обнаружены. Когда же стемнело, он повел группу в обход станицы. Около реки произошла случайность, которую нельзя было предвидеть: издалека прилетевшей шальной пулеметной очередью ранило Клюева. Охнув, он схватился за живот. О переправе через Дон с хода и нечего было теперь думать. В прибрежном овражке Дрожжин собрал людей, спросил:

— Кто может переплыть на ту сторону? — несколько человек ответили утвердительно. — Запомните: если кто из вас вздумает бросить товарищей, пусть пеняет на себя… Будем переправляться все вместе, даже если просидим здесь сутки. Ясно?

— А что делать-то?

— Вот что — искать, на чем переправиться. Шубейко, бери своих ребят и — берегом к станице: лодку, плот, вообще, что годится — тащи сюда. А ты, Плотников, пойдешь в другую сторону, с тобой еще Ванюшин, Ющенко, ты и ты. Действуйте!

Если бы на войне можно было не спеша принимать решения и выбирать лучшие варианты! Но на войне люди в постоянном цейтноте, и ничего нельзя исправить. Все в овражке считали задание Шубейко опаснее и труднее, но именно в этом направлении разведчиков ждала удача, да какая! Они встретили товарищей по взводу вместе со своим командиром лейтенантом Казеевым! Тот уже раздобыл лодку — большей удачи и представить себе нельзя было.

Тем временем группа Володи Плотникова продолжала удаляться по берегу. На пути попалась затопленная разбитая лодка, бревно, несколько старых досок — кроме бревна, ничего подходящего для переправы не было.

— Еще, что ли, пройдем? — спросил Володя.

Все-таки жутковато одним на берегу, да и ночь-то слишком коротка, всякое может случиться. Володя с опаской поглядывал на темную гладь воды: а ведь ему не переплыть…

— Давайте еще немного, — предложил Ванюшин, который совсем не умел плавать и со страхом думал о том, что ему предстояло переправляться через Дон на вертком бревне. Вырос Ванюшин на маленькой рязанской речке Непложе — там и плавать-то негде было.

Они пошли дальше и наткнулись на пулеметный огонь. Один красноармеец был убит, остальные повернули назад. Убило еще одного. Тогда Ющенко сбросил с себя сапоги и кинулся в воду. Володя Плотников и Валя Ванюшин остались вдвоем. Они отстреливались до утра. Оба понимали, что сопротивление давало им лишь отсрочку…

К утру у них оставалась только граната с оборонительным чехлом. Ванюшин лежал вниз лицом, по телу у него пробегала нервная дрожь. Володя тоже молчал, и его чувства слились в горький ком: «Жаль… Ничего ведь не успел, ничего…»