Страница 5 из 45
Я брезгливо скривился, от чего попавший было мне под ноги седой мажердом отскочил в сторону.
Александр… Сколько помню этого старого чёрта, он всегда любил жить на широкую ногу. Как король. Власть для него всегда была на первом месте. Потом деньги. Потом репутация. Потом шлюхи, а уж потом семья. Хотя нет. Важнее семьи было набить пузо красной икрой и хорошенько выпить. Семья была для него пустым словом. Да и его никто не любил. Все крутились вокруг него, пытаясь заполучить строчку со своим именем в завещании.
Перед массивными двойными дверями спальни Александра, которая размером с неплохую квартиру, стояли две фигуры в чёрном. Пиджаки их топорщились от холодного металла. Охрана? Совсем умом тронулся старый.
Уверенно я прошёл мимо них, не обращая внимания на их слабые попытки остановить меня. Двери с грохотом распахнулись. Я всегда любил эффектные появления. Дымовой завесы не хватало.
От шума столпившиеся вокруг большой кровати родственнички как один подскочили. В этом царстве всегда соблюдался этикет и тишина. По вытянувшимся рожам, я понял, что меня не ждали и не особо рады видеть. Взаимно. Только ради этого стоило сюда прийти.
Одарив присутствующих ледяной издевательской улыбкой, я прямым ходом направился к «умирающему королю». Настроение всем подпортил. Галочка есть. Теперь нужно поскорее покончить с этим спектаклем и заняться своими делами.
Я всем своим телом чувствовал волны негатива от окружавших людишек. Страх, ненависть, любопытство, алчность. Ничего нового. Я вырос среди этих эмоций.
Тишина затянулась. Подойдя к кровати, я увидел иссохшее лицо Алекса, похожее на древний папирус. Дотронься и рассыплется. Его веки были прикрыты тонкой, почти прозрачной кожей с мелкими венками. Руки, покоящиеся поверх одеяла, были как скрюченные вороньи лапы. Грудь еле вздымалась.
Сколько бы ни было у тебя денег, смерть придёт в назначенный срок. Можно лишь оттянуть её появление дорогими лекарствами и морским воздухом.
Кроме омерзения он ничего во мне не вызывал, кажется, с самого рождения. С первого осознанного воспоминания, я его знал, как высокомерного, алчного, жестокого и нетерпящего слабостей ублюдка, готового перерезать горло родной матери ради достижения своих целей. Именно его уроки жизни дали мне понять, что доверять ты должен только себе. Никакая «родная кровь» не должна затуманивать мозг.
Эти родственнички, как стая стервятников налетели на свеженький труп, готовые растерзать по кусочкам его состояние.
Я тоже здесь. Но мне нахрен это всё не сдалось. Состояние, статус и положение в обществе. От него и его семейки мне ничего не было нужно. Но старый козёл был прав. Я не мог доставить им такое удовольствие, отказавшись от причитающегося мне по праву. Я возьму своё. Даже если мне это не нужно. Лучше спущу на баб и выпивку, чем собственноручно отдам им.
— Ты на самом деле решил сдохнуть? — мой вопрос вызвал гул негодования. Трусливые ублюдки. Как всегда, не могут прямо сказать то, что думают или возразить. Только в группе они хоть как-то обретают смелость открыть рот. В основном всё за спиной. Клевета, домыслы, слухи. Дворцовые интриги, мать их… Только так они решают свои дела.
Тонкие веки задрожали. Бледно-серые глаза сфокусировались на мне. Эти глаза, только на почти шестьдесят лет моложе я видел каждый день в зеркале. Ещё бы. Я как две капли воды похож на него. Иначе и быть не могло.
— Роби… Ты пришёл, мальчик мой… — любой бы заметил, что старик явно переигрывал. Голос чуть слышен, рука, которую он попытался протянуть ко мне, задрожала и он опустил её обратно.
— К чему эта показуха? — меня честно воротило от этого бреда.
— Что он здесь делает, отец? — я медленно повернул голову на звук тёткиного голоса. Никогда не любил эту тварь. Помню, как эта старая карга на моих глазах забрала подобранного мной щенка, которого я лечил, и выкинула под колёса проезжающей мимо машины. До сих пор помню её торжествующий взгляд. Мне было пять лет, а я помню…
— Не знал, что у вас закрытая вечеринка, — уголок моих губ дёрнулся вверх, когда я увидел панику в её глазах и подергивающиеся руки. — Я всё ещё член этой семьи, как бы и не прискорбно было быть в родстве с вами.
Мой голос был, как всегда твёрдым и спокойным. А вот нервы собравшихся, похоже, были на пределе.
— Да как ты смеешь, сопляк! — я внимательно посмотрел на едва знакомого мужчину, без разрешения дедули подавшего голос. Если не ошибаюсь, это Карл — третий муж моей жирдяйки кузины Анжелы. Надо же… Всего ничего живёт с ней, а уже считает, что в венах течёт «голубая» кровь.
Я развернулся всем корпусом в его сторону и смерил самым презрительным взглядом, что был в моём арсенале. Карл вздрогнул и неосознанно отступил на пол шага назад. Забавно. Всего взгляд, а уже не такой смелый…
— Пошли прочь… Нам с внуком нужно поговорить наедине…
— Папа, тебе нельзя нервничать, — сама забота. По глазам тётушки Агнет видно, что она ждёт, когда старый откинет коньки. Но пока завещание можно исправить, играет роль заботливой дочери.
— Я и так скоро умру. Выйди.
— Папа…
— Пошли все вон! — голос старика на смертном одре приобрёл обычную твёрдость, от чего всех присутствующих, как ветром сдуло. Вновь вспомнив о своей роли «умирающего мученика», Александр с тяжелым выдохом откинулся на подушки и прикрыл глаза.
— Ну? Скажи, что тебе надо от меня, потом подыхай, — спектакль надоел, а моё терпение было не безгранично. Я посмотрел на наручные часы, в уме подсчитывая, сколько времени мне потребуется на обратную дорогу.
— Никакого уважения к старшим…
— Тебе ли говорить об уважении? Не тяни, старик.
— Я позвал тебя, чтобы попрощаться по-человечески.
— Прощай, — голос, как сталь, равнодушный. Впрочем, мне не было его жаль. Он заслужил.
— Я в жизни натворил не мало дел, за которые меня мучает совесть, — мне показалось или на его белых ресницах задрожали слёзы. Ни смерть своей дочери, ни убийство сына не заставили его пролить и капельки слёз.
— Что-то новенькое. Не ожидал, что у тебя есть совесть, — даже если бы и хотел, я не смог сдержать иронии в голосе.
— Заткнись и не перебивай. Я знаю, что не был примером для подражания. Слишком был занят своими делами. А теперь умираю, а деньги с собой не возьмёшь на тот свет. Все эти стервятники растащат и камня на камне не оставят. Бизнес этот недоумок Карл мечтает прибрать к рукам. Не зря же он на этой жирухе женился.
— К чему эта исповедь? Ближе к делу, старый. У меня не так много времени. А у тебя и того меньше.
— Я готов простить тебя за всё, что ты натворил. Простить и принять обратно в семью.
Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не сорваться и не прекратить мучения умирающего.
— Что Я натворил? А не страдаешь ли ты альцгеймером, старик?
— Роби… Давай забудем прошлые обиды… Я не хочу умирать с этим грузом.
— Так ты позвал меня, не чтобы попросить прощения, а чтобы очистить свою совесть? Чтобы сдохнуть со спокойной душой. Такой радости я тебе не доставлю. Катись в ад!
— Роберт! Не смей! — он схватился за сердце и продолжил уже более спокойно. — Я записал тебя единственным наследником моего состояния и имущества, чтобы хоть как-то искупить то, что ты пережил в жизни.
— Признаться, такого я от тебя не ожидал. А остальные в курсе?
— А ты как думаешь? Стали бы они тут лебезить передо мной? Подушечку поправлять, «судно» выносить…
Я рассмеялся так громко, что птицы, подслушивающие под окном, разлетелись по своим делам. Старик тоже поддержал меня хриплым не то кашлем, не то смехом. Старый чёрт и при смерти смог обдурить всех.
— Единственное условие, — ну вот началось. Я так и знал, что будет одно НО. — Остепенись, Роби… Повзрослей.
— А что не так? Я обеспеченный взрослый мужчина.
— Посмотри на себя. Статный, красивый, при деньгах, а в душе тьма непроглядная и сердце сковано льдом.
— Ты при смерти бредишь? О каком сердце ты говоришь? Не ты ли учил меня всю жизнь, что это просто мышца, разгоняющая кровь? Не ты ли на своём примере показывал, каким должен быть настоящий Льюис? Ты желал, чтобы я стал таким, как ты, таким, как… мой папаша, — я с презрением выплюнул последнее слово, чувствуя, как неконтролируемая ярость просыпается в груди. Я всю жизнь мечтал забыть ту тварь, что дала семя для моего рождения, но кусок жизни не вырвать из памяти.