Страница 2 из 18
— Товарищ Козлов, кажется? Герой гражданской войны! О, я вас знаю! Я счастлив познакомиться с вами.
Козлов почувствовал раздражение против этого назойливого субъекта.
— А вы кто такой? — спросил он сухо.
—Я? Я — Пайонк, Осип Пайонк к вашим услугам, сотрудник Минской газеты… Пожалуйста… вот мое удостоверение личности… вот. — Он вытащил бурый бумажник и стал рыться в нем лихорадочно дрожащими пальцами, роняя какие–то бумажки на землю.
— Не надо мне ваших документов, гражданин, — ворчливым тоном сказал Козлов. — Я не милиционер. Подбирайте ваши бумажки и катитесь дальше. Не мешайте мне.
— Я сейчас… сейчас… — заволновался Осип Пайонк, сотрудник Минской газеты. — Он торопливо шарил по земле, подбирая бумаги и испуганно поглядывая на Козлова.
Курсанту стало стыдно своего резкого тона.
— Идите, идите, — сказал он уже мягче. — Вы мне тут все дело испортите!
Журналист зашуршал бумажником, вздохнул и ушел, пригибаясь к земле, как побитая собака.
—А, черт, — выругался Козлов. — Теперь тут ничего не разберешь! Вся земля истоптана!
Подойдя к крыльцу, Афанасьев столкнулся с племянником. Он прерывисто дышал и зябко кутался в резиновый <плащ>.
— Ты это откуда? — странным голосом спросил военлет.
— А, дяденька!.. Да вот, мотоциклетку чинил… В сарае холодно, сыро, боюсь, как бы не простудиться.
—Наташа дома?
—Дома. Входи, дядя!
Тон его был не очень любезен, но Афанасьев с блаженством погрузился в раскрывшуюся ему навстречу теплую, светлую тишину.
ГЛАВА II. КТО СТРЕЛЯЛ?
— Побольше лимону, дядя Володя… Пожалуйста, пей и не разговаривай.
— Славная у меня племянница, — умиленно подумал, допивая четвертый стакан чая, Афанасьев.
Припадок пошел на убыль. Теперь он согрелся, и больше всего на свете хотел спать.
Николай Иванович раздраженно ходил из угла в угол, глотая язвительные слова, срывающиеся с его губ.
— В толк не возьму, — сказал Афанасьев, — кому это вздумалось меня по темечку тюкнуть. Вероятно, простое хулиганство… Милое наследие прошлого.
Николай Иванович не выдержал:
— У нас, кажется, и своего хватит, без наследства. Порядочки… Милиция тоже хороша! Такие номера почти среди бела дня! Прямо стыд! Что ж ты, дядя, не закричал, не побежал за ним?
Афанасьев насмешливо взглянул на племянника.
— Вот ты уж, наверное, побежал бы… от него. — Николай Иванович вспыхнул, хотел ответить, но суровый взгляд жены заставил его промолчать.
— Ты прекрати; знаешь, — продолжал Афанасьев, — что хулиганство — это несчастье, которое нельзя изжить сразу. У нас недостаточно средств, чтобы осветить и охранять все окрестности Москвы. Брось ныть, Николай Иванович, свою интеллигентскую печень испортишь…
Он встал и потянулся.
— Спать хочу. Если бы не Козлов, я, вероятно, и сейчас бы еще валялся
в парке. Жаль парнишку — как его исковеркало!
— Разве он не всегда был такой? — спросила Наташа.
Года три тому назад, в самое пекло гражданской войны, Козлов был в N-ой армии. Он числился летчиком–наблюдателем и готовился перейти в военлеты. В то горячее время особых специальных знаний не требовалось, каждый летчик был дорог, а Козлов, парнишка способный, ухитрился на практике основательно изучить летное дело. Было ему тогда не больше 19 лет. Так вот, получает штаб этой армии радиотелеграмму от командующего юго–западным фронтом, такого содержания:
«Последние дни противник широко применяет самолеты в бою с кавалерией, таким способом восполняя свои слабые силы. 16 и 17 августа отряды противника, в числе 9 самолетов кружились над наступающими частями Красной армии. Войска, атакованные не менее чем 3 раза в день, понесли большие потери в людях и конях.
Прошу распоряжения о немедленной высылке в мое подчинение одной противосамолетной батареи и одного истребительного патруля, в составе не менее пяти самолетов».
Значит, лоб в лоб! Что там противосамолетная батарея, самолеты — вот это так.
Собрали несколько аппаратов (гробы, старье), отрядили в штаб Юго- Западного фронта комиссара корпуса с инструкциями и очень важными документами.
Была осень. Август месяц. Ранний листопад, яблоки, холодок… Впрочем, к рассказу о Козлове это не относится.
Командовать патрулем назначили Яновского, бывшего офицера, опытного тактика.
Эта был лояльный человек, с красным военным стажем, ничем не запятнанный и очень приятный в общении. Один Козлов его недолюбливал.
Раненько утром отправились.
Комиссар сел к Яновскому на «Бреге», отбитому у белых, с приличным по тому времени мотором.
Итак, впереди летит Яновский, вторым летчик Угрюмов с наблюдателем Козловым, и далее еще два паршивеньких допотопных «Эльфауге».
Все шло благополучно. Стали уже приближаться к фронту, где предстояло сесть у штаба.
Но вот над местечком С., откуда рукой подать до польской границы — Яновский загибает крутой вираж и летит на запад. Весь отряд покорно следует за ним.
Козлову не по себе. Тут что–то неладно! На кой черт ведущему менять намеченный в штабе маршрут. Он следит за Яновским и старается понять, что бы это все значило. Вдруг, на глазах у замершего от изумления Козлова, «Бреге» начинает «развлекаться». Он ни с того, ни с сего делает крутую петлю. Из его фюзеляжа выпадает какой–то темный предмет и камнем летит на землю.
— Комиссар выпал, — кричит Угрюмов. — Забыл пристегнуться, черт его…
Но Козлов мгновенно соображает:
— Предательство! Яновский сбросил комиссара и собирается удрать в Польшу с документами нашего штаба.
—Догоняй паршивца, — орет он благим матом. — Дело нечисто!
Окончив мертвую петлю при выключенном моторе, Яновский постепенно набирает скорость, но это дает возможность Угрюмову подлететь к нему совсем близко.
Вдруг — над фюзеляжем «Бреге» беленькое облачко … еще… еще…
Будто горох барабанит по крылу… еще дымок… еще… и Угрюмов, с простреленной головой, сползает со своего сиденья.
— Хорошо, что перед полетом установили добавочное управление, — думает Козлов и выравнивает начинающий мотаться «Эльфауге».
Остальные самолеты отстают. Там до самого конца так и не могли понять, в чем дело.
Яновский сначала отстреливался из револьвера, потом затих. Пулемет его, установленный неподвижно, мог стрелять только вперед. Видно, он решил, что тратить время на револьверную стрельбу не стоит. Он делает ручкой Козлову и набирает высоту.
Козлов — летчик неопытный. Орудовать пулеметом, одновременно держа управление — для него вещь почти невозможная, но когда под ним развертываются пограничные леса, он делает героическое усилие, и начинает обстрел «Бреге». Он поливает его из пулемета так настойчиво, что Яновский начинает волноваться. Он снова стреляет в Козлова. Козлов, раненный в плечо, чувствует, что силы его покидают, скоро он не сможет больше следить за самолетом.
Под нами уже Польша. Яновский будет в безопасности, с важными документами в руках. Медлить нельзя. Осталось только одно — таранить.
Погибать, так погибать, но документы в панские жадные лапы не попадут. Козлов решается. Он напрягает последние силы, и слова обстреливает Яновского из пулемета.
Конечно, «Бреге» был быстроходнее гробоподобного «Эльфауге», и мог благополучно удрать.
Но Яновский, напуганный пулеметный обстрелом, на который он не мог отвечать, растерялся, и это его погубило. Он сделал переворот через крыло, чтобы встать носом к противнику и ответить ему своим пулеметом, но, не рассчитав высоты, очутился как раз под Козловым.
Через минуту шасси и колеса «Эльфауге» с силой ударились о его крыло.
«Бреге» покачнулся, бессильно повис в пустоте и мертвым штопором пошел в землю.
Но Козлову было не легче.