Мы под запретом

А пока… Пока она больше похожа на перепуганного котенка, сотворившего необдуманный поступок и прячущегося в уголок от неминуемого наказания.

Вдох-выдох… Мне надо успокоиться. Мне нужен здравый рассудок, чтобы принять правильное решение и выстроить четкую линию поведения. Но одно я знаю точно: я ее никуда не отпущу. Отпущу лишь на время. У нее стресс, ей надо прийти в себя, осознать и принять.

— Чего ты боишься?

— Вы, — бьет наотмашь незримой пощечиной ее переход на официальный тон и это «выкание», — мой дядя. Они не разрешат…

«Черт, бля, какой, нахрен, дядя?!»— мысленно взрываюсь я, но мягко говорю испуганной малышки мя:

— Во-первых, перестань мне «выкать», я тебе не дядя. Во-вторых, мы не делаем ничего противозаконного. и нас не в чем осуждать. В-третьих, я понимаю, что все это неожиданно, я сам в не меньшем шоке, но… — Я делаю глубокий вдох, чтобы перевести дух и не взорваться.

— Пусти меня, — всхлипывает она. — Я не могу, это неправильно…

Сжимаю челюсти так, что, кажется, слышу, как крошатся зубы. Что за идиотизм, что она вбила в свою маленькую головку?!

— Хорошо, — цежу сквозь зубы. — Ты знаешь, где меня искать.

Разжимаю ладони, выпуская ее из плена своих рук, и отступаю в сторону, давая ей возможность сбежать.

— Прости, — еле слышно произносит моя подавленная Белка и пулей вылетает из укрытия.

Ярость клубится черной дымкой, затягивая разум и лишая рассудка, оставляя одно желание: крушить все, что только под руку попадется. И ехать в таком состоянии на продолжение банкета — не лучший вариант. Поэтому я просто прыгаю за руль своего «железного коня» и больше часа наматываю круги по привычным с детства окрестным дорогам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В ресторан, где полным ходом идет гуляние, я приезжаю, немного усмирив свой пыл. Занимаю самый крайний столик и стараюсь не смотреть в сторону Белки. Это сложно, особенно когда ведущий мероприятия то и дело норовит собрать всю семью вместе. Стискиваю зубы, натягиваю улыбку и иду то тост поздравительный зачитывать, то участвовать в очередном незамысловатом конкурсе, а апогеем вечера становится танец.

И чтобы добить меня окончательно, в партнерши мне достается смущенно краснеющая Белка.

— Можно отказаться? — еле слышно предлагает она, стоя от меня на расстоянии вытянутой руки.

— Да с чего это? Так выпал жребий, — язвлю больше для видимости и притягиваю ее за талию к себе. — Потанцуем?

Дурею от аромата и только сейчас понимаю, что он не тот. Цветочный, легкий тоже ей подходит, но не так идеально, как сладкая груша.

— Ты поменяла духи? — чуть наклоняюсь в уху и втягиваю носом тонкий запах парфюма и теплых нот самой малышки.

— Что? — удивляется она. — Те закончились, — добавляет чуть позже.

Эти три минуты, кажется, тянутся целую вечность и заканчиваются так быстро.

— Спасибо за танец. — Голос Белки выдергивает меня из круговорота мыслей и чувств. — Я пойду. — она убирает свои ладошки с моих плеч и отступает, увеличивая расстояние между нами.

Я лишь киваю и, как только она исчезает в толпе, нахожу глазами брата, чтобы попрощаться, сославшись на долгую акклиматизацию, и свалить отсюда. Игорь понимающе жмет мне руку и напоминает про завтрашний день.

— У родителей будут только свои.

— Хорошо, я подъеду, — обещаю и с чувством выполненного долга покидаю этот вечер чужого счастья.

Так хочется нажраться и забыться!

Подруливаю к ближайшему бару. Сижу в машине минут пятнадцать, вглядываясь в неоновые огни разноцветных вывесок. Окунаться в праздный гудеж всеобщего разгула почему-то нет никакого желания, и я решаю залить алкоголем потрясения сего дня наедине с самим собой.

Долгий душ вымывает из тела скопившееся напряжение. Я оборачиваю бедра полотенцем и иду в гостиную к небольшому бару. Раскатистая трель дверного звонка нарушает тишину моей холостяцкой берлоги и вводит меня в легкий ступор.

Кого ещё черти принесли на ночь глядя?!

А этот кто-то настырно давит на кнопку, вынуждая меня отставить в сторону початую бутылку и направиться к двери, чтобы сообщить незваному гостю, куда ему стоит прогуляться.

— Привет. Впустишь?

Глава 11

*Кира*

Стою перед знакомой дверью и, занеся руку над кнопкой дверного звонка, медлю в нерешительности. Внутри все сжимается от волнения и обуревающих меня сомнений. И, как в той поговорке: и хочется, и колется, и мама не велит. А мама действительно как-то очень категорично настроена.

— Кира, — вкрадчиво спрашивает меня она, как только мы отходим от мужчин и делаем шаг вверх по лестнице. — Вы действительно не знакомы? — интересуется она, сжимая мою ладонь и, склонив голову набок, внимательно скользит взглядом по моему лицу.

Я никогда не умела врать, но тут, закусив щеку изнутри, хлопаю ресницам и с невинно-ошарашенным взглядом смотрю на нее, отрицательно мотая головой. Молчу, боясь раскрыть рот, иначе имею все шансы спалиться.

— Он мне дверь помог открыть, — негромко бубню я, глядя себе под ноги, а щеки пылают, и на душе словно гадливая кошка решила коготки поточить.

— Он тебе не подходит, — продолжает мама, окончательно выбивая меня из колеи.

К чему весь этот разговор? Что за подозрительность? Или она все же догадывается?

Я спотыкаюсь на очередной ступеньке, приостанавливаюсь и, сдвинув брови к переносице, кидаю на маму недоуменно-обиженный взгляд.

— Прости, детка, — извиняется она, и в глазах её плещется любовь и искренняя забота. — Я знаю, что ты у меня умная и серьезная девочка. Просто Саша… — Она запинается, не договорив, и чуть морщит нос.

— Что Саша? — Не замечаю, что произношу это с укором, но во мне бурлит необъяснимое желание выгораживать его перед родительницей.

— Да ничего, в общем-то, если не брать во внимание его возраст, стиль жизни и расставленные приоритеты, — перечисляет она все это, словно недостатки и веские основания считать его отвратительной партией для любой хорошо воспитанной девочки.

— Мам, — перебиваю ее, — я с ним только познакомилась, — напоминаю ей и даже не обманываю: ведь мы действительно только что узнали имена друг друга. — К чему этот разговор?

— Я просто заметила, как он на тебя смотрел, — смутившись, говорит мама. — Прости, милая, — притягивает меня, целует в висок. — Может это мои беременные гормоны и материнский инстинкт защитить свою повзрослевшую дочь от неправильных поступков. Не бери в голову, — машет она рукой и продолжает спешно подниматься по лестнице.

— Все хорошо, мам, — отвечаю ей вдогонку, натягивая вежливую улыбку.

— Но ты все равно держись от него подальше, хорошо?

— Хорошо, — обещаю, давя слезы.

— Ну, вот и умница!

И я внемлю маминым предостережениям, честно пытаясь выкорчевать из изнывающего тела это всепоглощающее влечение к «неподходящему» мужчине. Отталкиваю, бью наотмашь своим отказом, но таю, как шоколадка, в его ласковых руках, от его требовательных поцелуев и уверенности, переполняющей его взгляд в полумраке зашторенной ниши.

Я так хочу вцепиться в него, кричать: «Забери, увези, сделай своей!» Но пай-девочка во мне, обливаясь горючими слезами, твердит неустанно: «Так нельзя! Это неправильно! Он почти твой родственник! Что скажет общество? Он взрослый, а ты — наивная девятнадцатилетняя наивная студентка! Между вами пропасть, и мама права: он тебе не пара!» И я поддаюсь, убегаю, глотая слезы, считая, что поступаю правильно.

Но жду его появления в ресторане, замираю от каждого невольно брошенного взгляда в его сторону, млею, к оказываясь в его сильных руках на танцплощадке, и хочу. Хочу все, что может между нами быть. Хочу попробовать этот «запретный плод».

Вздрагиваю от звука остановившегося на этаже лифта и выныриваю из омута недавних воспоминаний. Нервно отдергиваю руку от двери и, смутившись, опускаю глаза вниз, когда мимо проходит пожилая пара.