Звезда Парижа

— Неплохая работа, — сказала Адель наконец. — Так о чем же все-таки мы говорили, господин банкир? Вы так многословны.

Делессер наклонился к ней и, багровея, проговорил свистящим шепотом, задыхаясь при каждом слове:

— Я вам заплачу, так, что вы не будете в обиде, но только это надо сделать умело и держать язык за зубами, вы понимаете?

— Ничего пока не понимаю, — произнесла она ледяным тоном. — Ничего.

— Надо убрать одного человека.

— Кого?

— Жиске.

Наступило молчание. Адель, при всем ее хладнокровии и наигранном равнодушии, не смогла выдержать роль до конца, услышав имя Жиске.

Сказать, что она была удивлена, — значило ничего не сказать. Кто мог бы предположить, что Делессер не любит Жиске? О том, что между ними скверные отношения, никто не знал. Помедлив, Адель негромко спросила:

— Что вам от него нужно? Вы что же, мстите ему? Или метите на его место?

Делессер молчал, весьма грозно поглядывая на вздорную девчонку, сидевшую напротив, и взглядом приказывая не продолжать расспросы. Адель усмехнулась:

— Впрочем, тут и говорить нечего: вы явно желаете стать префектом, это у вас на лице написано…

Он молчал, в молчании угадывалось презрение: дескать, что ты можешь понимать, жалкая проститутка, и как смеешь расспрашивать, тебе отведена только роль исполнительницы! И, хотя Адель не знала, зачем Делессеру понадобилось обращаться именно к ней и как вообще он надеется устранить Жиске с ее помощью, она не на шутку разозлилась. Нет, смотреть на нее, как на пустое место — это уж слишком. Этот толстяк, на котором едва сходятся его жилеты, не моргнув глазом, предлагает ей предать Жиске, заранее считая ее подлейшим существом на свете — что ж, возможно, это и так, но как он-то может знать наверное? Жиске дал ей много, а что дал он? Жиске — крестный отец ее дочери, а кто такой для нее Делессер? Жестокое желание посмеяться над банкиром охватило Адель.

Она подалась вперед и весьма хищно спросила:

— А что, если я направлюсь сейчас к Жиске? Делессер задышал чаще, сдвигая брови.

— Вы? Если вы, мерзавка, к нему пойдете, вам придется понять, что такое Делессер и что бывает с теми, кого он считает своими врагами…

— Пустяки! — прервала его Адель с усмешкой, не давая понять, то ли она шутит, то ли говорит серьезно. — Что, по-вашему, влияние Жиске не стоит вашего влияния? Или, по-вашему, если я пойду прямо к королю, то он не защитит меня? Вы хоть знаете, что я почти член королевской семьи: два брата, Орлеанский и Немурский, — мои любовники!

Ее зеленые глаза искрились непонятным блеском. Она добавила:

— Скажите мне лучше прямо, отчего вам нужно убрать Жиске.

Делессер помолчал, превозмогая гнев, потом ответил:

— Его не любит король.

— Король?

— Луи Филипп сам отправит его в отставку. Но если это случится, скажем, полугодом раньше, то пойдет только на пользу Франции.

— И вы станете префектом?

— Да.

Банкир рассказал ей кое-что о том, почему Жиске перестал нравиться королю: считалось, нынешний префект проводит странную непонятную линию в отношении левых тайных обществ и республиканцев.

По Парижу свободно разгуливали участники лионских мятежей, люди весьма опасные. Ни одну из организаций обезвредить не удалось, и так далее.

— Королю это напоминает заговор полицейских властей против него самого, если вам угодно знать, — заключил Делессер. — Жиске слишком давит на него. Для настоящего монарха это невыносимо.

Адель молчала. Понемногу соображая, она стала складывать в уме отзывы о Жиске, услышанные ею в обществе, и то, что говорил Делессер, и приходилось признать: да, Луи Филипп был недоволен. Это осложняло дело. Если Жиске вскоре полетит со своего поста, зачем ей такой враг, как Делессер, в качестве префекта полиции? Конечно, Жиске был добр к ней, но ведь добр-то с умыслом. Ее вины нет в том, что он стал неугоден. Конечно, то не могло быть для нее оправданием, но… но, черт побери, какие-то дьявольские чувства рождались в душе Адель, когда она снова и снова обдумывала предложение Делессера, смаковала его и даже начинала находить что-то пикантное в сложившейся ситуации. Что и говорить, Жиске она не любила и относилась к нему настороженно. Что ее сдерживает? Честь? Совесть? А что такое совесть — только жупел, которым задурманивают слабые головы! Почему бы не сделать того, о чем просят? Почему бы не предать? Ведь это будет забавно, а какая жизнь без острых ощущений?

Она сказала, снова опуская ресницы:

— Что ж, вы были достаточно откровенны. Дело действительно подлое. Конечно, вы, господин Делессер, понимаете, что я, согласившись, потребую плату…

— Я готов платить.

— Плату весьма высокую, не какие-нибудь тридцать сребреников. Предать своего приятеля, крестного моей дочери — это, знаете ли, стоит денег.

Делессер наклонился и прошептал ей что-то на ухо. Адель кивнула, но лицо ее осталось невозмутимым. Пауза затягивалась. Банкир, осознав, что сказанного недостаточно, добавил:

— А еще вы получите плантации на Мартинике — сахарные, ванильные, кофейные, плантации какао…

— Вы от себя напишете дарственную?

— Да.

— Отлично. Когда вы станете префектом, ваша подпись на дарственной может мне пригодиться.

— В каком смысле? — переспросил он багровея.

Она приятно улыбнулась:

— О, мы, господин банкир, безусловно, останемся друзьями, однако и от меня, и от вас всего можно ожидать, а посему мне будет очень удобно иметь при себе что-то такое, что подтверждает нашу с вами сделку.

Она слишком много на себя брала, в этом Делессер был уверен. Об этом он подозревал, когда обдумывал свое предложение.

Но, с другой стороны, не было ни одной такой стервы, которая могла бы с блеском выполнить подобное поручение: требовалась женщина исключительно красивая, умная, достаточно образованная и, кроме того, с ней должен был быть знаком Жиске. Ибо префект полиции — и Делессер это знал — стал в последнее время слишком подозрителен. В отношении Адель у него подозрений не возникнет: они давние знакомые. И, кроме того, кто может догадаться, что ее статус несколько изменится?

В который раз превозмогая раздражение, которое она в нем вызывала, Делессер спросил:

— Так что ж, черт побери, вы согласны?

— Да. Что я должна сделать?

— Скомпрометировать его. Проще говоря, надо, чтобы вас застали в одной постели, а уж я позабочусь о журналистах и полиции.

Глаза Адель расширились. Она и предположить не могла, что человек, покушающийся на место префекта, придумает такой нелепый план.

— Вы понимаете, что говорите, Делессер?

— Тысячу раз об этом думал, — проворчал он. Она расхохоталась:

— Но ведь Жиске можно застать с кем угодно и где угодно! Он множество ночей проводит в чужих постелях!

— Это не меняет законов, — напомнил Делессер. — Он женат, его поступки остаются прелюбодеянием, а посему скандалом.

— Но чтобы вызвать скандал и иметь возможность вмешать в дело полицию, надобно, чтобы мадам Жиске сама захотела засвидетельствовать измену мужа и попросила о том полицейских, а эта серая мышь никогда этого не сделает, никогда! — Адель даже хмыкнула: — Как вы могли подумать, что она пойдет на такое, и при чем туп, черт побери, я?

— А нам вовсе мадам Жиске и не нужна.

С придыханием Делессер заявил:

— Это вы выйдете замуж и это ваш муж, а не мадам Жиске, будет защищать свою поруганную честь.

— Я выйду замуж?

— Да, очень легко.

Уверенный, он сможет ее убедить, Делессер добавил:

— Я уже подыскал нужного человека.

Адель, хотя предложение Делессера казалось ей совершенно абсурдным, почему-то не посчитала возможным яростно возражать. Было видно, что банкир продумал детали, стало быть, это странное замужество может быть безболезненным и легко устранимым. Она приготовилась слушать, и беседовали они долго, пока не умолкла музыка, доносившаяся из зала, и не послышался стук отъезжающих экипажей.

Лакей принес мадемуазель Эрио ее манто. Набрасывая сверкающий соболиный мех Адель на плечи, Делессер негромко произнес: