Звезда Парижа

Оказавшись в ней, он помедлил, будто хотел ей дать почувствовать полноту и силу своей эрекции — это создавало иллюзию господства над Адель; потом, всё еще сдерживая страсть, он сделал толчок и продвинулся еще глубже, теперь уже до самого конца. Адель, судорожно дыша, прижималась к нему всё ближе, ее ноги сомкнулись у него на бедрах, потом сплелись с его ногами. Внутри она была лишь чуть-чуть влажная, но необыкновенно тугая и горячая. Морис двигался резко, ритмично, судорожные, дикие возгласы срывались с его губ. Пальцы Адель впились в его плечи, ее тело выгибалось, встречая его, а он проникал очень глубоко, почти весь выскальзывая наружу. Потом застонал, прижимаясь к Адель еще теснее, содрогнулся и замер, переживая наслаждение.

Через несколько минут, когда разум вернулся к нему, когда он всё вспомнил, ему стала страшна вся степень собственного безумия. Он посмотрел на Адель. Она, освободившись из его объятий, как ни в чем не бывало, поправляла чулки. Лицо ее было спокойно и чуть лукаво, волосы растрепаны, а одежда в ужасном виде. Вот такая, с разорванным корсажем и подвязкой, сползшей на колено, она показалась ему самой обыкновенной шлюхой, и он уже понять не мог, почему не сдержался.

Ему отвратителен был этот кабинет, этот стол, на поверхности которого остались следы совершенного ими бесстыдства. Да и вообще, Морис был отвратителен сам себе. «Тупой самец, — подумал он про себя. — Да, чертов глупец, ты потерял свои деньги. Поддался чарам шлюхи, вернее, вообразил себе эти чары, а она ведь только одного хотела — не возвращать долг». Его бесило то, что в теле жили и очень ощутимы были воспоминания о том, как восхитительна Адель на ощупь и каким бурным было удовольствие, испытанное благодаря ей. Ему было стыдно перед семьей, ибо впервые у Мориса возникло ощущение, что он предал Катрин и своих детей. Никогда раньше, даже когда он изредка пользовался услугами уличных девушек, весьма невежественных по сравнению с Адель, он не испытывал ничего подобного.

Адель взглянула на него, заметила странное выражение у него на лице и пренебрежительно проговорила, пожимая плечами:

— Вы выглядите зеленым, как мальчик, впервые выкуривший ей сигару. Очнитесь, господин капитан… Я просто помогла вам понять, насколько порок может быть завлекателен.

Он потер висок рукой. Из головы не выходила мысль о двадцати пяти тысячах, но требовать их сейчас, после того, как он переспал с ней, казалось чересчур нелепым. Да и векселя не было. Адель, ничуть не заботясь о тот, что его беспокоит, направлялась к двери и, лишь раз обернувшись небрежно сказала:

— И всё-таки за одну вещь я вам чрезвычайно благодарна…

— За какую? — тупо переспросил он.

— Вы, мой дорогой, помогли мне понять, какой уродливый след оставляют подвязки на ногах, так что, пожалуй, отныне я носить их не буду. И всё благодаря вам.

Она вышла, не прощаясь с Морисом и больше ничего не разъяснив.

6

Впервые у Адель Эрио появились деньги. Настоящие. Крупные. Такие, упомянуть о которых было не стыдно.

С тех пор, как лед был сломан и нашелся первый человек, готовый выложить за одну ночь с мадемуазель Эрио немыслимую сумму в сто тысяч, для многих известных людей стало делом моды посетить Адель и заплатить ей. По крайней мере, за месяц у нее побывало около десятка мужчин, и она без ложной скромности могла бы похвастать, что ее любовниками являются самые влиятельные люди: значительные чиновники, маршалы, генералы, депутаты и даже министры. К каждому она пыталась найти нужный подход, так, чтобы ему было как можно приятнее с ней и оставалось желание прийти еще раз. К счастью, ее репутация, хотя и была скандальной, никому не казалась грязной, скорее загадочной и завлекательной.

Фердинанд Орлеанский по-прежнему покровительствовал ей, а посему Адель получала приглашения на светские рауты, побывала даже на балу у королевы бельгийской Луизы, и везде старалась вести себя безупречно, так, чтобы к ее манерам невозможно было придраться. С насмешливым удивлением она даже стала замечать, что некоторые порядочные дамы, встречаясь с ней на подобных приемах, делают вид, что совершенно не в курсе, чем она занимается. Сама Адель никак на род своих занятий не намекала и старалась ничем не отличаться от так называемых порядочных женщин, ну, а возвращаясь домой, к Тюфякину, разумеется, вела себя уже иначе, ибо от своей деятельности пока отказываться не собиралась.

Ее четверги мало-помалу входили в моду. По крайней мере, Адель прилагала все усилия, чтобы сделать их интереснее и разнообразить. Помимо того, что она сама всегда выступала на них с танцем или песней, ей пришло в голову привлечь еще и проституток к этому делу и вскоре самые способные из них образовали что-то вроде эротического театра. Эти талантливые девы улицы составили основное ядро среди «помощниц» Адель, и их она уже не меняла. К началу декабря был побит абсолютный рекорд посещаемости «четвергов шлюхи Эрио»: явилось более сотни мужчин, и Адель получила сразу три предложения на ночь.

К ней ездили как в особо изысканный, чистый, роскошный бордель, хозяйка которого была самым главным призом, звездой вечера… и понемногу многие жены начинали догадываться, куда ездят их мужья, и роптать против «бесстыдства, которая творит эта падшая женщина, воображающая себя герцогиней».

Когда Адель только начинала свою карьеру, Тюфякин взял с нее обещание, что в обмен на полную свободу она будет устраивать всё так, чтобы он сам ничего не видел, — у старого князя, когда он видел ее с другим мужчиной, разыгрывался приступ астмы. Адель обещала, а поскольку Тюфякин в среду и в четверг встречался со своими старыми друзьями, то сдержать обещание было нетрудно, — старика ведь просто не было дома. Однажды в среду Адель сама поехала с ним, выразив желание познакомиться со старыми аристократами, и неожиданно имела среди них просто-таки оглушительный успех

Это были старые, даже очень старые люди, ведущие замкнутый образ жизни, почти никого не принимавшие и не бывавшие даже в театрах. Несмотря на это, некоторые из них еще не растратили запаса сладострастия, и, увидев, какую прелестную девушку ввел в их тесный круг старый Тюфякин, были в восторге. Адель соответствовала их вкусам и желаниям. Во время второго визита мадемуазель Эрио, переодевшись маркитанткой, в красной, довольно короткой юбке, с подлинным воодушевлением, но не без лукавства пропела им «Марсельезу».

Они стали требовать выступления на бис. Адель во второй раз начала «Вперед, сыны отчизны милой», потом исполнила собственный коротенький романс «Без папа, без мама, без огня». Старые аристократы, которым вместе было около пятисот лет, пришли в крайнее возбуждение, целовали Адель руки и, не обращая внимания на Тюфякина, сулили золотые горы. Знатнейший принц де Роган-Гемэнэ потянулся, чтобы целовать «очаровательные ножки мадемуазель Эрио», то же самое попытался сделать и принц Крой-Гавре, но чуть не задохнулся от кашля. Австрийский князь Дидерихштейн, приехавший из Вены, спросил у нее, сколько она хотела бы получить за один такой песенный вечер. Адель весело ответила, не воспринимая вопроса всерьез:

— Четыре тысячи франков в час с каждого слушателя, ваше сиятельство.

Она не могла поверить, когда на следующий день посыпались карточки с приглашениями на обеды.

— Верно, цена подходящая, — прокомментировала практичная Жюдит, пожимая плечам.

Таким образом, у мадемуазель Эрио появился новый источник доходов — пение. Кроме этого, конечно, приходилось позволять чуть ли не девяностолетним старикам гладить себя и ласкать, но за такие деньги на это можно было согласиться.

И даже тогда, когда австриец князь Когари в весьма туманных выражениях намекнул ей, что, хотя сам он мало что может, ему и его друзьям было бы чрезвычайно приятно посмотреть со стороны на утехи влюбленной пары — имелось в виду, не может ли Адель устроить им такое зрелище, она ответила, пожимая плечами: