Первая любовь королевы

— Я буду молчать, но ведь с тобой-то… с тобой можно.

Генри Бофор покинул Ковентри спустя два дня, уведомив своего шурина о том, что с Джейн надо обращаться ласково и почтительно, то есть так, как того леди Бофор заслуживает в силу своего происхождения, а не то Говарды не только ничего не получат, но и лишатся того, что уже имеют. Для Говардов, не пользующихся уважением Йорка и ненавидимых королевой, это предупреждение не было пустым звуком.

И особенно раздражен был старый граф. Ибо, будто на смех, этот щеголеватый хлыщ, братец его невестки, увез с собой местную красотку, служившую в замке экономкой, — красотку, с которой время от времени делил ложе сам лорд Томас. Ведь надо же мужчине когда-нибудь отогнать кровь от мозжечка! Поскольку иной женщины на примете пока не было, да и к прежней любовнице он привык, ярость старого графа с трудом поддавалась описанию.

Забот у молодой леди Говард было невпроворот. Хотелось, во-первых, хоть что-нибудь сделать с разваливающимся на глазах хозяйством. Была весна, время сева, и она приложила все усилия, чтобы убедить местных жителей в том, что прежние скверные времена не вернутся и что теперь жизнь в графстве потечет спокойно. Но ей мало что удалось — времени было в обрез, кроме того, Джейн была неопытна, да и люди не очень-то верили, что Говарды изменятся. Потребуется десяток лет, чтобы в Ковентри вернулись люди, — десяток спокойных лет, без грабежей и убийств.

И все-таки некоторые успехи были. Ростовщики, например, после расправы над своим коллегой ненавидели Говардов, однако появление в графстве новой хозяйки из рода Бофоров заставило их немного смягчиться. В частности, ей они согласились ссужать деньги не под безумные пятьдесят процентов, а под двадцать пять. Это тоже было чересчур, но что поделаешь? Утраченное доверие вернуть не так-то легко, а деньги очень нужны — без них и иголки не купишь.

Сущим удовольствием было для Джейн создавать уют в замке. За считанные недели угрюмое гнездо бандитов стало приобретать черты приятного и удобного жилища, достойного высокородных графов. Джейн приказала все вычистить и выскоблить, прогнала бродячих собак, принарядила комнаты. В главном зале пол теперь всегда был устлан свежим пахучим тростником. Камины прочистили. Появился повар, умеющий готовить. Прислуге дали понять, в чем заключаются ее обязанности. Чуть позже пол в зале выложили плитками розового и голубого мрамора.

Но очень скоро Джейн поняла, что, если в ее силах изменить облик Ковентри, то исправить мужа коренным образом ей не удастся.

Его можно было только слегка обуздать. О, он неизменно был почтителен с ней, прислушивался к ее словам, не перечил. Наконец, он никого больше не грабил — по крайней мере, до Джейн такие слухи не доходили.

Однако грубость так глубоко гнездилась в его натуре, что ее можно было лишь приглушить, а не искоренить полностью. Они были женаты только два месяца, а он, потеряв прежний страх перед женой, принялся исподтишка выпивать. Просиживал в компании отца и наемников до утренней зари, затем вваливался к ней в комнату и, даже не совсем понимая, с кем имеет дело, набрасывался на Джейн.

Он ругался, сквернословил, богохульствовал, вел какие-то темные делишки с заезжими подозрительными торговцами. И, будто упрямый мул, все враждовал и враждовал с соседом, графом Уорвиком, из-за какого-то рудника. Денег ему всегда не хватало — они уходили, будто сквозь пальцы, неизвестно на что. Это делало его омерзительно алчным и очень похожим на отца.

Джейн закрывала на это глаза, ибо в основном Уильям исполнял условия соглашения: не грабил путешественников, не вымогал деньги у своих подданных (хотя, впрочем, творя раз в месяц графский суд, оба Говарда брали взятки — то деньгами, то продуктами или иными подношениями). Но это были мелочи. И вскоре у Джейн появилась другая забота: очень быстро обнаружилось, что она в тягости. Забеременела, по всей видимости, чуть ли не в первую их ночь, так что ребенок ожидался к началу следующего года, ко дню Крещения Господнего.

Джейн была подавлена, хотя и скрывала это. Конечно, она знала, что это могло случиться, но не думала, что случится так быстро. Уильям же, напротив, был очень доволен открывшимся обстоятельством.

— Джейн, вы теперь настоящая моя супруга, — сказал он, — и да хранит вас Бог, дорогая! Я благословляю тот день, когда встретил вас!

У него, благодаря притворству Джейн, появилось убеждение, что она вполне довольна своей жизнью и ни о чем, кроме как быть леди Говард, не мечтает. Джейн ничего ему не ответила. Уж конечно не ей было благословлять тот день, когда Уильям ее встретил.

Старый граф был слегка раздосадован, узнав о беременности невестки. Не то чтоб он не хотел иметь внуков — очень даже хотел, но уж слишком много у этой леди Джейн было достоинств. Ее неожиданная плодовитость, казалось бы, заслуживала похвалы, а вот хвалить ее лорд Томас был как раз не расположен. И так она слишком много воли взяла — командует Уилом, как только вздумается. То есть не командует, а улыбаясь и ласкаясь, заставляет того поступать, как ей угодно.

Теперь, даже хорошенько повеселиться не всегда можно, а если хочешь выпить, как полагается мужчине, то делаешь это исподтишка. Вот и Уил скрывается от глаз жены, будто это и не его дом и он в доме не хозяин. А уж теперь эта белокурая штучка вообще заморочит ему голову!

— Конечно же, это будет мальчик, — только и пробурчал лорд Томас. — Говарды дочерей не делают, так что если это будет дочь, она не будет Говард!

— Придумайте что-то еще более странное, — раздраженно сказала ему Джейн. Старик так надоедал ей, что она едва его терпела.

— Вы действительно, не смейте тревожить Джейн, — заметил Уильям угрожающе. — Она нынче в тягости, так что зарубите себе на носу: она сейчас здесь главная, а не вы и ваши глупости!

Джейн переносила беременность в общем легко, но ее супруг обращался с ней очень осторожно и предупредительно, в этом ему нельзя было отказать. Даже в постели он стал осторожнее, хотя в душе Джейн предпочитала, чтобы он оставил ее вовсе. Со временем неприязнь, с которой она встретила известие о беременности, прошла, но особой радости тоже не появилось.

Она просто смирилась. В конце концов, за кем бы замужем она ни была, производить на свет наследников являлось бы ее обязанностью.

Оба Говарда заметно притихли. Ее не донимал даже свекр — очевидно, Уильям на него повлиял. Этой их покорностью и решила воспользоваться Джейн, чтобы однажды заговорить с ними о делах важных и серьезных — об Алой и Белой Розах, о политике.

Уже много раз она ненавязчиво намекала мужу, что неплохо было бы ему изменить ориентацию, оставить Йорка и перейти на сторону Ланкастеров. Уильям в целом был с ней согласен. Да и как иначе? Все его надежды на блестящее будущее были связаны исключительно с Джейн, а она происходила из Ланкастеров. Поэтому ей и вздумалось однажды поставить вопрос ребром и привлечь к делу лорда Томаса, который, как бы ни был ей противен, оставался тем не мене главой Говардов и единственным хозяином Ковентри.

Однако, выслушав невестку и услышав, как вторит ей сын, старый лорд будто с цепи сорвался.

— Я? Да чтоб я изменил Йорку? Вы с ума сошли, голубушка, или, может, желаете непростительно меня оскорбить? Черт побери! Маловато же у вас уважения к Говардам! Мы выбрали себе Белую Розу раз и навсегда, а вы что предлагаете? Служить королю, который рехнулся? Или, возможно, надеяться, что его величество вновь поумнеет? Ну, а уж ради шлюхи королевы, которая спала с вашим милейшим батюшкой, я Йорку никогда не изменю!

Отвратительно было слушать эти напыщенные выкрики старика — Джейн по опыту знала, что превыше всего он ставит выгоду. Не скрывая брезгливости, она сказала об этом вслух, уже не особенно церемонясь; Уильям что-то невнятно за ней повторял. В ярости старый граф обрушился на сына:

— Чтоб ты не смел об этом и рта раскрыть! Еще чего выдумал — переметнуться к Ланкастерам! Еще раз услышу такое от тебя — лишу наследства! Всего лишу, вычеркну из завещания! Вот тогда поглядим, обрадуются ли тебе Ланкастеры!