Страница 25 из 35
— Располагайтесь, хлопцы, — заспешила к ребятам невысокая женщина. Загорелое, еще не старое лицо ее обрамляли совершенно белые волосы, уложенные на затылке в небольшой узел.
Первым на гостеприимный голос хозяйки отозвался Лукашин. Он смело прошел к облюбованному еще с порога дивану и опустил на него рацию. Федя и тут захотел проявить свою власть, сказал:
— Вещи вон туда надо, Степан, — и показал в угол комнаты.
— Степан? — переспросила хозяйка. Вглядевшись в Лукашина, она со вздохом опустила руки и быстро вышла из комнаты. Ине показалось, что плечи ее задрожали. Следом за женщиной поспешил выйти и хозяин.
Ребята, как только остались одни, сразу почувствовали себя свободнее. Степанчик, послушный Фединому приказу, поставил в угол рацию и, не в силах даже разговаривать от усталости, положил на нее голову, задремал. Рядом, пододвинув под себя половик, примостился казначей отряда Касым Тажибаев.
— Странный дом, — зашептала Ина, присматривая себе местечко. — Хозяйка плачет, хозяин куда-то пропал. Пойдемте в сельуправу, а?
— Сельуправы тут нет, — почесал затылок Федя. — Хутор же…
— А если в школу?
В сенях послышался топот ног, и вскоре в хату вошли три хлопца. Одного из них ребята узнали: это был их проводник пионер Курупчинской дружины Тарас Чухно.
— Тараска? — не поверил своим глазам Федя, подавая руку. — Откуда?
Тарас сбросил у порога ботинки-кеды, заставил то же самое сделать своих друзей. Только после этого заговорил:
— Та мы ж писали… Были на могиле Героя Советского Союза Вали Котика. И с мамой его, Анной Никитичной, разговаривали.
— Вам большой привет от нее, — вставил один из хлопцев.
— А от нас передали? — вскочил Касым.
— Все сделали, не беспокойтесь. Вашу радиограмму нам в Шепетовке вручили… А Валек, как живой, стоит на гранитном постаменте. Одной рукой сжимает автомат, другой — приветствует всех нас. В кирзовых сапогах, таких же, как у Феди вот… Тысячи ребят идут к памятнику!
— А сюда, в Усачи, зачем?
— Как зачем? — удивился Тарас. — Ведь у товарища Хомчика, Сергея Харитоновича, где вы остановились, тоже сын погиб, четырнадцати лет. Степаном звали. Бандиты с парнишкой расправились. Теперь бы какой гражданин был!
— А мы ничего не знали! — вскрикнула Ина.
— Мы и сами об этом узнали только в Шепетовке, от матери Вали Котика. Много, сказала она, ребят-героев на Украине…
— Значит, школа его именем названа? — Лукашин локтем пихнул Федю, скорчив рожицу, шепнул: — Эх ты, «государственный деятель»!
Родители Степы Хомчика поставили перед ребятами два блюда с яблоками. Самое крупное Оксана Максимовна, — так звали седую женщину, — подала Степанчику Лукашину и погладила его белобрысую голову:
— Ешь, сынок…
Но ребята позабыли и об еде и об усталости. Окружили хозяев, пододвинули табуреты.
— Расскажите, пожалуйста, о Степе, — попросила Ина.
Сергей Харитонович задумался. Оксана Максимовна вздохнула, провела рукой по глазам и так сидела молча, не шевелясь, до тех пор пока Федя не опустился рядом с ней на пол и не поцеловал руку. Она была загрубевшей, теплой, такой же, как у бабушки.
— Беда-то наша после войны случилась, — медленно проговорила Оксана Максимовна. — Степа наш в ту пору в ваших годах был. В точности такой, как ваш Степанчик…
— Когда воевали мы с Гитлером, пришлось мне, хлопчики, партизанить, — начал свой рассказ Сергей Харитонович. — Степа помогал мне. Связь держал, в разведку ходил… И ни разу не попался! А предателей, гитлерчуков из бывшего петлюровского сброда у нас было тут предостаточно…
Он на минуту прикрыл глаза, помолчал.
— Как пришла к нам Советская власть в сорок четвертом году, учиться бы да учиться Степану. Снова школа открылась! А дел-то сколько прибавилось у хлопцев! Весной сажали деревья в садах, вырубленных фашистами, ходили по хуторам с плакатами — собирали средства на танковую колонну, помогали семьям фронтовиков: то дрова привезут, то огороды от сорняков выполют… Радовался я, видя как во всех ребячьих затеях первым наш Степан!
— А когда война кончилась, — продолжал Сергей Харитонович, — остались у нас в Галичине да и в Подолии запроданцы — недобитые бандеровские бандиты, гитлеровские наймиты. Прятались они по лесам, оврагам, убивали из-за угла коммунистов, вредили чем могли. Заметил я как-то в тетрадях у сына записку. Бандиты угрожали ему, требовали снять красный галстук. Не мог Степан снять этот галстук, никак не мог. Ведь еще во время войны его привезли возвращающиеся из госпиталя с Большой земли партизаны и надели своему связному… Пошел я в район доложить о записке, а когда вернулся… Черное дело свершили бандиты!
— А где сейчас галстук Степана? — спросил Тарас.
— Нету, хлопцы, — вздохнул Сергей Харитонович. — Как убили мальчика националисты, галстук забрали. А зачем он им?!
Тарас положил руку Феде на плечо и, привстав, снял с себя галстук. Федя Прибытков последовал его примеру. И вот фотографию Степана Хомчика, партизанского связного, первого пионера хутора Усачи, обрамили два красных, как знамена, пионерских галстука.
— Спасибо, друзья!
— Убийц, конечно, поймали? — спросил Касым.
— Поймали, да не всех, — глухо пояснил старик. — Главный бандит сховался. Говорят, утек в Западную Германию. Но все равно суда народного он не минет!
— Не минет, — подтвердили ребята.
Сергей Харитонович поднялся с табурета, подошел к фотографии сына. Приблизились и гости. Худенький и, правда, похожий на Степанчика-москвича парнишка. Глаза веселые, круглые; они словно спрашивали: неужели всем так жить нравится, как мне, Степану Хомчику? Концы пионерского галстука у юного героя аккуратно уложены на узкой мальчишеской груди. Левая рука прижата к сердцу. В руке что-то зажато.
— Покажи, что у тебя, — как к живому обратился Федя к портрету.
Оксана Максимовна сняла с гвоздя противогазную сумку. Осторожно, словно раненую птицу, извлекла из нее серо-зеленый матерчатый комок.
— Вот она, миленькая…
— Это же буденовка! — не помня себя, завопил Федя.
— Уж как любил ее наш хлопчик, хотел в музей послать. Не успел, — Оксана Максимовна не сдержалась, всхлипнула. — Ото таке наше щастя!
— Откуда здесь буденовка? — воскликнула Ина.
— Комиссара Прибылова, — ничего не подозревая, ответил Сергей Харитонович. — Рейд отряда Прибылова тут проходил в двадцатом году…
— Да что ж это такое? — совсем растерялся Федя. — Как же так?
Касым Тажибаев поднял стиснутый кулак к самому его лицу, зашептал:
— Старший группы называется. Начальник штаба экспедиции! Военное обмундирование носишь… А ничего не знаешь!
Федя шагнул к Сергею Харитоновичу и, запинаясь, сказал о цели экспедиционного отряда. Пожилой человек заметно растерялся, когда до его сознания дошло, что в гостях у него не просто путешественники, а исследователи. Они приехали из столицы дознаться о судьбе его, Сергея Хомчика, боевого товарища. А когда убедился, что перед ним и внук Игната Никитича Прибылова, то совсем сдал. Даже голос изменил ему, а из глаз брызнули слезы. Да как тут не взволноваться, когда рядом с твоим, уже порядком шалившим сердцем бьется молодое, горячее!
Прижимая к себе внука боевого соратника, бывалый солдат словно сам помолодел. И вспомнились походы, боевые песни на привалах:
Шабли ще у нас блищать,
И рушницы нови,
И ми ворога рубать
Хоч зараз готови!
Как живой встал в памяти Игнат Никитич — порывистый, легкий в седле, стремительный в атаке. За ним мчалась всегда готовая обрушить на врага удары клинков беспощадная конная лава. И в грозном «Ур-ра!» тонули жалкие выкрики «виват» панских улан, разрозненные голоса «слава» черношлычников из петлюровского охвостья. И всегда в самой гуще боя развивались на ветру нашлемники знаменитой буденовки. На ней, как огонь неугасимый, рдела пятиконечная звезда.