Любаша

— Сильно сомневаюсь, но буду надеяться, — проворчал мужчина и ушел.

Город встречал высокой стеной из толстых деревянных стволов, двумя сторожевыми башнями и стражниками бандитского вида около центральных ворот. Заплатив полагающуюся пошлину, беспрепятственно проникли внутрь. По пути после перекуса вынужденная соседка рассказала, что кроме нашего городка в разной степени удаленности располагается по меньшей мере с десяток поселений, исправно поставляющих свои товары.

Широкая центральная дорога привела прямиком на портовый рынок, расположившийся недалеко от доков, огороженных все той же деревянной стеной под неусыпным контролем стражников с дозорной башни. Город мог похвастаться двухэтажными домами из камня и дерева, постоялыми дворами, тавернами и узкими петляющими дорогами между ними. Одного взгляда на которые хватало, чтобы начисто отбить желание пройтись, чему способствовала грязь, нечистоты, мусор и валяющиеся люди.

— Да, — заметила Анна, — наш Амран хоть и меньше, да куда чище и лучше.

На берегу ближе к воде природа щедро отсыпала валунов, из которых предприимчивый градоначальник вытесал аккуратный небольшой круглый замок на два этажа и три узкие башни. Сие строение было видно из любой точки города. Руперт разливался соловьем, не забывая посвящать в местные реалии и отпихивать локтем чересчур приближающихся людей. Так я узнала, что здесь есть большой каменный храм, школа для местных малочисленных аристократов, несколько крупных лавок, даже одна ресторация, которую мы непременно посетим позже, здания суда, стражей и даже, барабанная дробь, большая каменная статуя градоначальника.

Крупную фигуру Анны людской поток обтекал сам по себе, чисто инстинктивно. Мне было интересно другое, посему передала и я список необходимых вещей, развернувшись в другую сторону. Так, с помощью неутомимого Руперта мы добрались до малочисленных рядов со знахарками и травницами, наперебой расхваливающими свой товар. Я хотела присмотреться, поэтому шла неторопливо, осматриваясь. Руперт что-то увидал и отошел, обещая быстро вернуться, оставив со мной трех воинов, что было очень кстати. От его непрерывной болтовни голова начала гудеть.

В самом конце стояла седая старушка, продающая товар прямо на куцем плаще, пестревшего заплатками. Гордая, она молчала и, казалось, ушла в себя, однако зорко следила за травками и ягодами, успевая загодя шлепать длинным гибким прутиком по грязным ручонкам детей, пытающихся спереть хоть что-нибудь. Старое, но свежее платье, опрятный внешний вид, чистые руки и ровно сложенный товар, в то время как у многих все было свалено в кучу. Местные кумушки кидали презрительные взгляды, но отчего-то побаивались оскорблять открыто, предпочитая обсуждать со своих мест.

— Отчего не зазываете? — спросила, остановившись напротив.

— Кому надо, тот знает, — пожала плечами старушка.

Я улыбнулась, боевая.

— Люба, пошли, — шепнул один из сопровождающих, тронув за плечо.

— Подожди, — отмахнулась от него, аккуратно снимая чужую конечность.

— Шли бы от нее, госпожа! — крикнула торговка напротив. — Да вот хоть бы и ко мне, — приглашающий жест рукой. А там одно поверх другого, свежее вперемешку с пожухлым. Черные полоски грязи под неровно обломанными ногтями. Мое платье и охрана ввели ее в заблуждение. — Колдунья она, все знают, — громко распалялась базарная баба, привлекая внимание остальных. — Отчаявшиеся только ползут, кто чует дыхание Безликой. Уважаемые господа обходят стороной! А как если травки того, заговорены? Чтобы люди значится и шли к ней!

— На три монеты дороже, — скучающе произнесла бабка. — Каждая травка, которую будешь закупать у меня в следующий раз.

— Что ты мелешь, окаянная?! — вызверилась торговка то краснея, то бледнея. — Чтобы я, да у тебя?!

— На пять.

— Люди добрые, чего это делается? — набрала побольше воздуха склочница.

— Разберемся, — жестко гаркнул знакомый голос за спиной. — Люба, ну почему? — уже тише мне.

— Я покупаю травы. Между прочим, самые лучшие в этой дыре, — перебирала листья. — И ягоды, смотри какие крупные.

— Пошли отсюда, — процедил мужчина, кидал косые взгляды по бокам. — Не делай капитану проблем.

От урчащего звука голодного живота у бабули заалели щеки. Скандал за спиной набирал обороты.

— Хорошо, — покладисто согласилась. — Я обещала обед этой уважаемой женщине. Она сделала скидку, за то, что купила у нее все.

Острый недоверчивый взгляд прошелся с ног до головы. Бабуля оглянулась и просто собрала плащ в мешок, собрав за концы, бормоча под нос ругательства. Приняла покаянный вид и побрела за нами, склонив голову.

— Так ей и надо, господин! Правильно! Уж вы не жалейте плетей! — торжествовала обиженная торговка, потрясая кулаком.

***

Все вокруг были недовольны. Руперт громко пыхтел из-за моей маленькой лжи об обеде, который был чистой воды экспромтом. Солдаты, что ослушалась их главного, так вовремя вернувшегося обратно. Травница раздраженно поглядывала исподлобья, ведь пришлось согласиться с моим грабительским предложением, дабы избежать худшей участи. Характер старушки бежал далеко впереди владелицы, рождая вопрос: как она исхитрилась дожить до седин?

Стучали ложки, работали челюсти, я смотрела на колоритное многокомпонентное засохшее пятно посередине стола, еле держа для вида щербатый бокал за ручку, чтобы не касаться липкой половины сосуды.

Задавая наводящие вопросы, сделала вывод: одинокая, неудобная и колючая, как шип вместо розы, но такая необходимая — умела найти редкие ингредиенты, могла поставить на ноги пять из десяти случаев, делала настои.

И я решила — надо брать.

На предложение ехать с нами получила категорический отказ с выпяченной нижней губой. Обалдевший Руперт облегченно выдохнул, резко засобирался, кинув монет, и вытолкал на улицу, не забыв прихватить так нервно доставшийся запас трав.

По пути встретили Анну. Мужчина сдал меня в тиски женщины, велев никуда не пускать, и ушел спустить пар. Ругаться не мог, ухаживает вроде как. Нервный. Это он еще не знает, что бабка наверняка поедет с нами, потому как деваться некуда, скандал вскрыл давний нарыв и теперь ее точно заклюют.

Взяла под локоток свой якорь и потащила ее в ряды. У меня был собственный список необходимого и много монет начальника, взятых взаймы. Цену на соль сбить не удалось, зато мед удешевили в два раза, пообещав брать только у них и поделившись слегка помятыми ягодами, шибко целебными. Остальных специй не нашла, но разжилась посудой, отрезами ткани, удобными небольшими корзинками и готова была повернуть обратно, когда заметила странное: посреди пустого пятачка стояла группа людей с непонятными табличками в руках, обреченно склонивших головы. Среди них были дети. Лишь одна женщина пыталась что-то выпросить у прохожих, но те убегали, стыдливо отводя взгляд, едва она приближалась. После очередной попытки раздался хохот. Повернула голову и увидела двух стражей, охраняющих вход в непонятный закуток, в который шли только хорошо одетые люди, преимущественно мужчины.

— Люба, тебе туда нельзя, — Анна перегородила путь, скрестив руки.

— Что там? Бордель?

— Нет, — мотнула головой сопровождающая и замолчала.

Пожала плечами и направилась к людям с табличками.

— И туда бы не ходила, — придержала за руку, недовольно поджимая губы.

— Приказа не было, значит можно, — высвободилась и ускорилась, пока жена Олафа не придумала причину.

На деревянных прямоугольниках были выбиты цифры, которые ни о чем мне не говорили, как и сопровождающие, демонстративно не слышащие вопроса.

— Размер долга, иначе — рабство, — пояснила невесть откуда вынырнувшая травница, сгорбившаяся под грузом огромной заплечной корзины, с двумя тюками в руках. Прям медведь, а за спиной спряталась Машенька и пирожки.

Слово «рабство» острым болтом ввинтилось в голову, мешая вздохнуть. Анна раздраженно сплюнула под ноги и отвернулась. Я заново огляделась по сторонам, но не увидела никого в ошейниках, робе или на веревочке. Других предположений их облика не было.