Любаша

— Да, Олаф, я все поняла, — улыбнулась, цепляя тесак на пояс. Встала и подошла, приобняв со спины. — Спасибо за заботу и участие. Ты самый настоящий друг, хоть и знакомы всего ничего.

— Чего уж там, — похлопал ладонью поверх моих рук. — Завтра же нацепишь чепец и улыбаешься Руперту, глазки в пол. Потом, через тую, две, три… Чего скажешь?… Другой люб скажешь. Укажешь на женатого, вроде как семью разбивать не хочешь, вздыхаешь в стороне. Влюбленным дурочкам закон не писан, они в своих мечтах витают, не замечая ничего. Книжки капитана читай, учись, и я немного расскажу, что помню… Не твое это место, Люба… мало оно для тебя, — тихо произнес Олаф, оборачиваясь. — Уезжай в Ганзу.

Мой первый якорь — мой первый друг.

Занудным голосом, продолжил, что женщина — хрупкий цветок. Ее задачи: сиять, вдохновлять и слушаться старшего — мужа, отца, брата или иную особь мужского пола, что несет за нее ответственность. Там уж мужчины, если не договорятся, могут и кулаками выразить свои претензии. В городке Амран есть специальное для этого место. Все строго по регламенту.

Если уж женщине не повезло родиться умной, надо сделать так, чтоб ее блестящие идеи пришли в голову супруга, вроде как сам додумался. И все счастливы. Намек был ясен.

— Кажется, Велдона не было на обеде, — нахмурилась.

— Верно, — всплеснул руками Олаф, — надо ему отнести! — подскочил и засуетился, собирая в корзинку снеди.

— Так и быть, я выполню твою просьбу, — хитро улыбаясь, подмигнула ему.

— Да, примерно так, — тихо рассмеялся.

Стоя на пороге импровизированного лазарета, было грустно: вонь, безнадега и тоска. Каменные стены, на много ниже, чем в другой казарме, полукругом нависали сверху, мешая дышать. Крохи света, проникающие сквозь узкие крохотные оконца под потолком, скупо освещали изможденные лица. На кроватях, сколоченных из грубых местами кривых досок, тяжелые случаи близко соседствовали с пустяковыми. Каменный пол пестрел мусором. Между бледными и серыми лицами сновали женщины, оказывающие уход.

Мужчины, женщины, дети… Пришлось посторониться, пропуская двоих с носилками, покрытыми старой тканью, с которых предательски свисала сбоку безжизненная рука. Их провожали обреченные взгляды, даже шепотки стихли.

Заметила Камиллу, змеей нашептывающей слова утешения. Судя по лицу бедолаги, от них хотелось повеситься. Многие сиделки смотрели на живых как на покойников, сочувствуя и вгоняя в уныние нытьем.

Грустно, как же это грустно.

Велдон так устал, что не смог сопротивляться насильному выходу на улицу. Пришлось дождаться, пока закончит вытаскивать практически с того света безнадежный случай. И не факт, что пациент задержится с нами на долго. Не пришел в сознание…

— Кушай, — вложила в его руки котелок и ложку, пристроившись рядом на чурбачке.

Дышать на улице было гораздо приятнее. Медленно орудуя ложкой, лекарь просветил интересующие моменты.

Это здание — самое первое, построенное наспех, оттого такие габариты и минимальные удобства. Надо было хоть где-то спать. Вторую казарму уже строили с умом. Здесь меньше места, поэтому лазарет — погорельцы бы не поместились.

Отвары закончились, мази тоже, коих было катастрофически мало. Народ расслабился иметь под боком лекаря, привыкнув к волшебному исцелению редких болячек. Знахарка съедена, Хильда, разбирающаяся в травах, уехала. Новые порции варили, но как-то бессистемно и мало.

Если можешь помочь — делай, тем более, когда искренне хочется самому. Второй шанс должен быть у всех. Может, не зря я сюда попала…

— Велдон, тут капитан кое-что передал, — главное самой верить в ложь, тогда убедительнее. — Отсортировать пациентов по степени серьезности и приготовиться к их переезду в другое место. Найти женщин, которые хоть немного разбираются в травах, снарядить их тарой, отправить на поиски сегодня же. С сиделками провести беседу о недопустимости причитаний. Они должны вселять уверенность в выздоровлении, заставлять верить и бороться, а не готовить к погребению еще живых.

Сонливость мгновенно слетела с лица парня, уступив место растерянности.

— Давай, по-быстрому всех поставь на уши. Я к капитану, узнать, куда кого распределять, он должен был решить.

Олаф показал большой палец на инициативу сбора и самостоятельной варки сборщиками простейших настоев. Подумал и предложил собрать на улице еще пару очагов для этих целей, чтоб были под присмотром. На кухне разобрали сломанную вторую печь, начали закладку новой, попутно латая дыры в здании. Камня было в достатке.

Пошла сдаваться Джонатану о его поручениях, мысленно надеясь на хорошее настроение. Сытый мужчина — спокойный мужчина. Возле его кабинета чаяния рассыпались песком на ветру: Мюррей орал так, что закладывало уши. Кажется, они нашли какую-то недостачу. Потом спрошу, если останусь жива после своих новостей.

Вспомнилась Аглая Ивановна, но уже как нечто… очень далекое. Решила проанализировать позже.

— Джонатан! — громко прервал поток бранных слов Руперт, увидев меня в дверях.

Кивнула благодарно, поздоровалась, попутно отметив еще одного, ранее не виденного молодого мужчину. Потом вспомнила науку Олафа — глазки в пол, ручки в замок на животик. Показное смирение не помешает.

— Говори, — отрывисто скомандовал Джонатан, раздраженно отхлебнув воды из стакана на столе.

Надежда поговорить вдвоем пошла ко дну. Пришлось тщательно подбирать слова, приписывая авторство инноваций ему, а я вроде как пришла отчитаться о проделанной работе и получить уточнения к оставшейся части. Украдкой взглянула на капитана. Он невидяще смотрел в одну точку, хмуро откинувшись на спинку кресла. Пальцы левой руки барабанили по столу в абсолютной тишине. Хорошо, что не отрицает. Перевела дух.

— Напомни, — резко и сухо.

Чувствуя, как иду по тонкому льду, тихо вывалила вторую порцию фантазий.

— Да.

Руперт и второй обалдело уронили челюсти. Из коридора послышался изумленный вздох. В моем личном восприятии людей стрелка Джонатана Мюррея взлетела вверх из ямы глубокой неприязни… сравнявшись с плинтусом. Смотрела, оценивая по-новому. Как только согласился? Ведь покусилась на святое!

— Можно в лес? — осторожный вопрос.

— Да, — все также сухо.

— А книгу?

Задумчиво провел указательным пальцем по корешкам, повернувшись ко всем спиной, резко вытащил книгу и, стремительно подойдя, впихнул в руки.

— Двадцать страниц. Расскажешь вечером. Свободна.

Сел и закопался — полнейший игнор. Улыбнулась, внутренне благодаря. Попрощалась и ушла. Караульный в коридоре выпучил глаза. Показала ему язык и в приподнятом настроении пошла вершить великие дела.

***

В кабинете после ухода

Руперт проверил, ушла ли неугомонная женщина, закрыл дверь с внутренней стороны и погрозил кулаком секретарю. Парень демонстративно провел ребром ладони по горлу — нем, как могила, но горящие глаза выдавали ворох вопросов, роившиеся не только в его голове.

— Это ее идеи, — констатировал Руперт, пристально сверля друга. — И узнал ты о них только сейчас.

Джонатан притворно вздохнул, всем видом показывая, как сильно отвлекают от важных дел пустяковыми вопросами, сдвинул бумаги в сторону.

— Да, — скрестил руки на груди.

— Почему…, - взъерошил волосы вопрошающий. — Нет, не так… О чем еще мне нужно знать? — прищурился Руперт.

— Через тую приедет мама. С невестами. Я женюсь, — поморщился Джонатан.

Отошедший было от шока секретарь упал на стул, машинально глотнув воды из стакана начальства. Здоровяк прикрыл глаза.

— Будет война: леди, Люба и Камилла. И твоя мать… Ты с ума сошел! — искренне хохотал Руперт, утирая выступившие слезы.

— Не скажииии, наоборот. Все будут заняты, — Джонатан встал и начал ходить, загибая пальцы. — Леди будут бегать за мной, я от них. В конце концов придется выбрать одну, жениться, зачать наследника. Надо уложиться в сжатые сроки. В это время ты бегаешь за Любой, она от тебя и голова на отсечение — будет лезть везде, куда только сможет. Сегодня — это только начало. Так что, не подведи! Окольцуй, да побыстрее. Всем будет легче дышаться, поверь, — секретарь икнул и повторно осквернил стакан начальства. — Примерно в это же время приедет Хильда. Они с матерью будут… громко конфликтовать.