Именем Республики

Здорово! А? Капиталисты умели свой товар расхваливать.

— Да-a, реклама была поставлена, — подхватил Судаков. — Я, знаете, в Питере жил. Оно, конечно, наш брат рабочий мало видел — недоступно было, как говорится, не по зубам. Мы курили «Тройку» либо «Цыганку Азу», десять штук на копейку. А видать приходилось папиросы, что стоили по двугривенному штука. Сигары, говорят, по пяти рублей были. И все это расхваливалось. Везде только и видишь надписи: «Покупайте гильзы Катыка!», «Лучшие папиросы Шапошникова!», «Ешьте печенье «Эйнем». Дешево, вкусно, питательно».

— Я видел эти надписи в Петрограде.

— Вы тоже петербуржец? — с подчеркнуто радостной улыбкой спросил Судаков.

— Нет, я служил на Балтийском флоте.

— A-а!.. А мне Питер — родной город. Работал на Путиловском слесарем.

Закурив, они продолжали беседу, настороженно посматривая друг на друга.

— А сейчас куда путь держите? — спросил милиционер как бы между прочим.

— Так, по деревням брожу, пока руки кормят. Жена и сынишка от тифа померли. Фабрики и заводы стоят, безработица.

— Сразу всего не наладишь. Через год-другой хозяйство подымется.

— Революцию сделали! — воскликнул Судаков. — И хозяйство наладим. Наши рабочие руки соскучились по работе. Нам только дай...

Милиционер ничего не ответил, он смотрел на тонкие длинные пальцы Судакова. Нет, не рабочие были у него руки.

— По работе иной раз тоскуешь, как по хлебу. Привычка, — продолжал Судаков размеренным неторопливым говорком.

— Ну, как табачок? — спросил Стародубцев, затаптывая окурок.

— Ничего, неплохой. Спасибо, выручили. А то у меня табак отсырел.

— А теперь покажите ваши документы! — строго потребовал Стародубцев.

— Пожалуйста! — с готовностью ответил Судаков, но вдруг принял позу обиженного. — А почему я должен показывать свои документы первому встречному? Сначала вы покажите мне ваши документы.

Стародубцев без разговора показал.

— А теперь давайте ваши!

Милиционер быстро просмотрел удостоверение на имя Судакова Василия Сидоровича.

— Документы я возьму, — сказал он, — а вас попрошу следовать со мной.

— Это по какому праву? — взвизгнул Судаков. — Я буду жаловаться!

— Там видно будет. Идите вперед!

Судаков на минутку задумался, потом покорно спросил:

— Разрешите вещи взять? В землянке...

— Берите.

— Вот шел человек, прилег отдохнуть, и гонят куда-то, документы отбирают, — заворчал Судаков, трогаясь с места.

Вдруг он повернулся, взмахнул рукой, и Стародубцев почувствовал резкую боль в глазах. Выхватив наган, он наугад, ничего не видя, выстрелил в ту сторону, где зашумели кусты под ногами убегавшего Судакова.

— Держи! — кричал милиционер, отчаянно ругаясь.

...Получив задание Стародубцева, Пантушка спрятался за кустами, шагах в двадцати от землянки.

Он понимал, что предстоит не игра, а настоящее боевое дело, в котором он должен получить, по словам Стародубцева, «крещение». Милиционер так и сказал: «Ну, Пантелей, идешь на боевое крещение».

Поблизости, рядом находился враг народа, враг Советской республики (это слово нравилось Пантушке).

Сжимая в руках винтовку, Пантушка посматривал на землянку, и ему не терпелось выстрелить.

Когда из землянки вышел Судаков и, закурив, стал показывать документы, Пантушка хотел подойти поближе к милиционеру, чтобы помочь в случае необходимости.

Но вот у землянки произошло что-то непонятное. Стародубцев закрыл руками лицо, а Судаков бросился бежать. И этот истошный крик милиционера: «Держи!» — и выстрел.

Словно подстегнутый, Пантушка кинулся догонять Судакова. Он не знал, что произошло, но для него было ясно одно: беглеца надо задержать.

Голова убегавшего Судакова мелькала над малинником. Пантушка бежал, не чувствуя, как сучья до крови царапают босые ноги, и скоро стал настигать Судакова.

— Стой! — крикнул он пронзительным голосом и, остановившись, приложил винтовку к плечу. Выстрел оглушил его, плечо дернуло. Он перезарядил винтовку и опять побежал.

Судаков даже не оглянулся на выстрел. Он думал, что стрелял милиционер. Продолжая бежать, он не подозревал погони, не знал, что зоркие мальчишечьи глаза не выпускают его из виду.

Прошло еще минут пятнадцать-двадцать. Судаков стал заметно уставать и бежал уже спокойнее. Это дало возможность Пантушке догнать его настолько, что он видел всю фигуру беглеца, не скрываемую ветвями.

У раздвоенной березы Пантушка остановился, положил ствол винтовки на развилку, прицелился в поясницу Судакову и спустил курок.

Грохнул выстрел. Судаков покачнулся, упал, тотчас же вскочил, сделал один шаг и опять упал.

А Пантушка стоял за толстой березой с широко раскрытыми от изумления глазами и тяжело дышал не столько от бега, сколько от нервного возбуждения.

Глаза Судакова обшаривали кусты, в руке у него чернел браунинг.

Пантушка ни малейшим движением не выдавал себя.

Судаков стал отползать, держа наготове пистолет, потом тяжело поднялся и, хромая, с трудом пошел, поминутно оглядываясь.

«Не упустить бы», — думал Пантушка, преследуя Судакова. У наступающего всегда есть преимущество перед обороняющимся противником. И у Пантушки было более выгодное положение преследователя. Он видел каждое движение Судакова, мог угадывать его намерения, в то время как Судаков не видел преследователя и каждую секунду ждал пули в спину. Поэтому он стал петлять, как заяц, спасающийся от гончей собаки.

Пантушка знал, что надо преследовать врага до тех пор, пока тот не будет пойман. Когда и где произойдет это, он не представлял.

Враг норовил уйти, скрыться. Раненая нога мешала, но все же он продвигался вперед, ковыляя, заметно слабея.

Погоня продолжалась уже больше часа, но противники отошли от землянки не больше километра. Судаков искал случая перевязать рану, но это ему не удавалось. Всякий раз, услышав позади шум, он стрелял. Несколько раз пули просвистели рядом с Пантушкой.

Однажды ему показалось, что наступил подходящий момент для того, чтобы ранить врага в другую ногу. Он выстрелил, но промахнулся и невольно вышел из-за дерева, которое его скрывало.

Судаков на миг увидел Пантушку и выстрелил. Пуля сорвала кору с березы чуть повыше Пантушкиной головы. Пантушка упал и со страхом, какого никогда еще не испытывал, отполз в чащу. Судаков стрелял наугад, пули пролетали совсем близко.

Потом все затихло. Казалось, в лесу нет ни души. Прошла минута, другая... Пантушка услышал легкие, удаляющиеся шаги. К нему вернулась смелость, и он пошел следом за Судаковым.

Напряженный до крайней остроты слух его вдруг уловил шорох. Сердце Пантушки дрогнуло от испуга, он залег, выставив вперед винтовку.

Неожиданно в десяти шагах от него появился Стародубцев.

— Дядя Игнаша! — Пантушка кинулся к милиционеру. — Он там!

— Ты цел? Ох, как я боялся за тебя!

Глаза у Стародубцева были воспалены и беспрерывно щурились.

Пантушка показал рукой в ту сторону, где находился Судаков, и снова сказал:

— Он там.

Они стали продолжать погоню. Судаков не успел уйти далеко, и догнать его было нетрудно. Заметив погоню и все еще думая, что его преследует только мальчишка, он крикнул из-за кустов:

— Слушай, парень! Брось винтовку, а то я сделаю из тебя решето.

Пантушка не отвечал.

— Будь осторожен, — шепнул милиционер.

Прошло немного времени, и они увидели Судакова. Он волочил ногу и продвигался медленно.

Стародубцев тщательно прицелился и неторопливо спустил курок. Судаков скорчился и перехватил пистолет из правой руки в левую.