Именем Республики

Степка рассказал про то, как мартовской ночью возил он попа в монастырь.

— Что же ты мне тогда не сказал! — воскликнул Судаков. — Балда!

— Не догадался. Думал, что отец Павел и Тимофей вас посвятили.

— Ничего они мне не сказали.

Судаков помолчал и задумчиво произнес:

— Значит, надо отца Илиодора потрясти.

Чуть не до рассвета проговорили они, придумывая способ захвата церковных ценностей.

— Как там насчет того происшествия? — спросил Судаков. — Не нашли убийцу-то?

— Трудно найти, — уверенно отвечал Степка. — Дело было ночью, разве увидишь, кто стрельнул!

— Да, пожалуй... Ну, иди! Значит, в пятницу. Сигнал помнишь?

— Помню.

— Иди!

Степка сгинул в чаще, а Судаков постоял еще, посмотрел на светлеющее небо и вернулся в подземелье.

Гаврила долго и пристально смотрел на него.

— Ты чего пялишься на меня? — хмуро спросил Судаков.

— Так... Чудно вы как-то разговаривали. Про попа, про лавочника. Всего и не поймешь — что к чему.

Судаков рассмеялся.

— Вот чудак! Степка же дурачок, с ним о чем попало и болтаешь. Юродивые, они добрые. Встретил я его вчера на озере, попросил принести еды. Надоели мне твои овсяные лепешки.

— Вы давно с ним знакомы?

— Нет. У попа самовар лудил, с тех пор и знакомы... Ну, давай спать.

Когда Пантушка проснулся, то сразу вспомнил ночное происшествие: два человека перекликались кукушками, потом встретились, заговорили и куда-то скрылись. Один из них Степка. «А другой... другой, наверное, — размышлял Пантушка, — бородатый, что с Авдотьей встречался. Значит, ценности спрятаны в каменоломнях, и теперь Степка вместе с какими-то людьми перепрятывает их или делит».

Эта мысль обожгла Пантушку. «Степка, Авдотья... Их надо арестовать. Только бы Стародубцев скорее пришел».

Но ни Стародубцев, ни Яшка не появлялись.

Пантушка злился на Яшку, подозревая, что тот что-нибудь напутал или просто поленился сходить в волость. «Может быть, Стародубцева в волости нет, он ведь все время по селам мечется».

Пантушка снова спрятался в густых зарослях напротив каменной плиты и стал наблюдать за входом в штольню.

Время от времени он глотал воду, поглядывал на бутылку и жалел, что посудина маловата. Выходить из засады за водой было опасно.

Рассчитав, должно быть, уже в десятый раз, сколько времени потребовалось Яшке на то, чтобы дойти до Успенского, побыть дома, сбегать в волость и найти Стародубцева, Пантушка приходил к одному и тому же выводу: милиционер обязательно появится, если уж не в полдень, то к вечеру.

Наконец наступил вечер.

И вот послышался шум раздвигаемых кустов. Пантушка приготовился выскочить навстречу долгожданному Стародубцеву, но успел лишь приподняться и... вдруг застыл, пораженный.

В нескольких шагах от него стояла Авдотья. Оглянувшись по сторонам, она быстро прошмыгнула за каменную плиту.

Едва удержав крик, готовый вырваться из груди, Пантушка сел и растерянно смотрел на камень, за которым скрывался вход в штольню. Злоба на Яшку душила его, сердце колотилось так сильно, что он слышал его глухие стуки, на висках взбухли жилы, все тело сразу покрылось липким потом. Авдотья не арестована. А это значит, что Яшка ничего не сообщил Стародубцеву, что он проболтался, наверное, Авдотье, одним словом, вел себя подло. Пантушка твердо решил расправиться с Яшкой при первой же встрече.

Вскоре Авдотья вышла из штольни, за ней бородатый. Они тихо разговаривали и торопились расстаться.

Как ни напрягал Пантушка слух, он ничего не мог разобрать. Лишь два слова расслышал: «Малиновая поляна». Что это могло означать — понять было трудно.

Авдотья ушла, а мужчина скрылся в каменоломне.

Опять Пантушка остался один. И решил, что Стародубцев, видимо, придет поздно вечером, чтобы никто его не заметил.

Но милиционер не приходил.

А двое мужчин — Авдотьин знакомый и тот, которого так искал Стародубцев, — вышли из каменоломни и скрылись в лесу.

Весь вечер ждал их возвращения Пантушка, но они не вернулись. Тогда он забрался в одну из штолен, переночевал там, а с утра снова занял свой наблюдательный пункт.

В штольне

День был теплый, по-весеннему прозрачный, Хорошо в такой день работать в поле, вдыхая запах свежевспаханной земли, отдыхать под березой, качающей гибкие зеленые ветви, или сидеть над прудом у мельницы, выуживая красноперых с темными полосами окуней, а еще лучше идти по родной земле навстречу делу, которое зовет тебя.

В прекрасном настроении подходил Стародубцев к Кривому озеру. В молодом теле играла непочатая сила, в душе пела радость.

Навстречу ему выскочил из кустов Пантушка. С расчесанными волдырями на лице и руках, с ввалившимися глазами, он производил впечатление тяжелобольного.

— Ты здоров ли, Пантелей? — забеспокоился Стародубцев.

— Здоров, дядя Игнаша! — бойко ответил мальчик.

— Вид у тебя неважный.

— Спать хочется. А потом с харчами плохо... Со вчерашнего дня не емши.

— На-ка, — Стародубцев вытащил из сумки хлеб.

Пантушка ел и рассказывал. Рассказывал со всевозможными подробностями, не имевшими отношения к делу. Ему казалось, что важна каждая мелочь, что ничего нельзя упускать — все может пригодиться.

— Ясно! — произнес Стародубцев, выслушав сообщение. — Спугнули.

— Я? — с волнением спросил Пантушка.

— Нет, не ты. Авдотья предупредила. Я допросил ее вчера утром и сразу же пошел сюда. Но случилось неладное. Сбился с дороги. Я ведь тут давно не бывал. Проплутал весь день и заночевал в лесу. Сегодня чуть свет начал распутываться в дорожках и тропинках. Авдотья-то меня опередила, успела предупредить мужа.

Подумав немного, Стародубцев спросил:

— Ты хорошо видел обоих?

— Ну, как на ладони. Я же говорю, один этот самый... на паперти был в тот вечер.

— Ну, а другой — Гаврила?

— Какой Гаврила?

— Муж Авдотьи...

Стародубцев ласково потрепал Пантушку по шее.

— Молодец ты! Навел на след. Человек этот причастен к убийству комсомольца.

Глаза у Пантушки округлились.

— Ну! — удивился он.

— Да. Если и не он убил, то все равно подозрителен. Откуда-то появился, никто не знает.

— Авдотью арестовать, она бы все рассказала.

Стародубцев рассмеялся, запустил пальцы в лохматые волосы паренька.

— Нельзя ее арестовывать.

— Почему?

— Как только мы ее арестуем, так из ее семьи кто-нибудь даст знать Гавриле, и они опять скроются. Значит, они про Малиновую поляну говорили?

— Два раза Гаврила сказал: «Малиновая поляна».

— Там у Гаврилы, наверное, запасное место есть, вот они там и скрываются. Гавриле невыгодно далеко от дома уходить. А тому, дружку его, нельзя никуда, кроме леса, податься — опасно, изловить могут. Гаврила его и подкармливает. Нет, не должны они далеко уйти.

— Вот и хорошо захватить.

— Ты горяч больно, как молодой кутенок. В нашем деле терпение важнее всего. Пускай обживутся день-другой, успокоются, что их никто не преследует. Пускай Авдотья харчи им таскает. Понял?

Пантушка не мог понять, как можно медлить с поимкой преступников. Медлительность Стародубцева казалась ему чуть ли не трусостью.

— Мы с тобой вот как сделаем, — продолжал Стародубцев, укладываясь на траве поудобнее.

Слова «мы с тобой» проникли в самое сердце Пантушки, подняли его куда-то высоко-высоко. Никто еще не говорил с ним так о важном деле. В ушах у него так и звучало: «Мы с тобой»... «я и ты»... «ты и я»... В эти минуты он готов был отдать жизнь за Стародубцева.

— Мы с тобой сделаем так, — продолжал Стародубцев. — Только мне надо знать, можно ли тебе доверять?

— Мне? — Пантушка задыхался от нахлынувшего на него чувства. — Мне?..

— Умеешь ли ты держать язык за зубами?

— «Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами». В букваре написано.

— Вот это самое. Значит, надеяться на тебя можно?