Повесть о Скандербеге

Что же касается некоторых подробностей жизни и деятельности Скандербега, имеющихся в статье русского хронографа, то их можно найти и в южнославянской повести, и в польской хронике, а чаще всего — в обоих источниках; в то же время попадаются детали, которых нет ни в одном из этих произведений. К последним относится, например, следующая, отмеченная П. А. Ровинским как отсутствующая в южнославянской повести, фраза: «Слышав же угорский король и писал Скандабергу грамоты, что он роду христианскаго и он бы помнил свою веру и пришел бы в Албанскую землю в свою отчину, стоял бы на поганых содново с верными».[376] Здесь обнаруживаются следы еще какого-то источника, быть может венгерского происхождения: дальше прямо говорится, что Скандербег «...учинил по воле короля угорского» и вернулся на родину.[377]

Самое же главное, что отличает статью об Албании из русского хронографа от польской хроники и сербской повести, заключается в ее стиле и языке! Статья о Скандербеге в хронографе изложена языком, типичным для русских историографических произведений начала XVII в., связанных своим происхождением с посольским приказом: в ней просторечная лексика уживается рядом с тяжеловатыми оборотами деловой письменности, что больше всего сказывается в речах действующих лиц. Приведем два примера.

«Кто ратного дела устрашается, — говорит Скандербег своим воинам, — тот бы со мною не ходил, а турскых бы людей слышачи многое число не боялися: в малых людех бывает крепость велика, а во многих — гордость, и таковым бог противится. И сего ради всегда бывает от малых победа на великия».[378]

«И воевода осадной Петр Пернатой[379] отказал: мы своему государю не изменники, а что нам сулишь, то и так у нас будет. Что еси к нам привез, того от нас не отвезешь».[380]

Все сказанное относительно статьи русского хронографа «Об Албанской стране и княжестве их» дает основание считать ее не просто вставкой из хроники М. Бельского, а самостоятельным произведением компилятивного характера. Автор последнего проявил хорошее знание доступных ему источников, содержащих сведения об описываемых им событиях, а также свою индивидуальную манеру в стиле и языке, чем и объясняется то обстоятельство, что статья об Албании не выпадает из всего изложения событий в хронографе 2-й редакции, являясь его составной и неотъемлемой частью.

V. Статья о Скандербеге в составе хронографа 2-й редакции, весьма распространенной в рукописной книжности XVII и XVIII вв., сделала имя народного героя Албании широко известным в нашей стране, — быть может, даже более известным, чем в западноевропейских странах, где выходили о нем печатные издания, далеко не всегда доступные широким читательским кругам. Она будила интерес русских читателей к истории далекой от России, но мужественно боровшейся с турками Албании и желание узнать подробнее о жизни и деятельности Скандербега. Этому же интересу и отвечало новое, наиболее полное и законченное произведение русской литературы о народном герое Албании — «Повесть о Скандербеге, княжати албанском», впервые публикуемая в настоящем издании.

В заглавии этого произведения указано: «Выложена с польския кроники на руское с Мартинова писма Бельскаго». Однако следует сказать, что если это добавление принадлежит не кому-нибудь из переписчиков повести, заметившему ее сходство с главой из хроники М. Бельского, а ее составителю, то он явно приуменьшил значение своего труда: в русской повести налицо значительная переработка польского источника. В ней прежде всего в значительной степени переосмыслено идейно-политическое содержание биографии народного героя Албании, который выступает в русской повести не как средневековый феодал и «идеальный христианский монарх», а как настоящий вождь своего народа, возглавивший его борьбу за свою свободу и независимость.

Если у Бельского опорой Скандербега внутри страны является «рыцарство», т. е. албанская знать, то в русской повести в этой роли выступает весь албанский народ, и это постоянно подчеркивается. Лишь только Скандербег появился в албанском городе Круе, «как то уведали тутошние люди — большие, и середние, и малые — с великою радостию пошли к Скандербегу, радуясь тому, что его милостивый бог привел на вотчину иво, и государем иво учинили на княжестве Олбанском».[381] Так описывает автор русской повести начало правления Скандербега в Албании. И только после того, как Скандербег с помощью местных жителей овладел Круей и поставил на турецкой границе крепкий заслон из двух тысяч своих «лучших людей» — продолжает свой рассказ автор русской повести, — к нему явились соседние феодалы, которые пока что только «прославили его ж выизволителем отчины своей из неволи» (об оказании помощи Скандербегу со стороны этих «окольных княжат» в русской Повести здесь еще ничего не говорится).

Все это рассказано автором русской повести не совсем по Бельскому: у того ничего не говорится, например, ни о «людях средних и малых», т. е. о простых албанских пастухах и земледельцах, ни об избрании ими вместе с «большими людьми» Скандербега «на княжество Албанское», хотя для Бельского это не было бы необычным — в Польше исстари короли выбирались. Введение в биографию Скандербега такой весьма существенной детали (а момент его избрания всем народом) в русской повести потом еще раз подчеркивается) говорит о несомненных демократических тенденциях автора русской повести.

Эти демократические тенденции в дальнейшем изложении биографии албанского народного героя в русской повести определяют многие моменты поведения Скандербега. Так, например, после первой победы над турками Скандербег, по словам автора русской повести, «за то людям своим кланялся» (у Бельского здесь сказано, что он обратился к съехавшемуся по его приказанию «рыцарству» с благодарственной речью), а в дальнейшем, после описания каждой победы албанцев над турками, автор русской повести не забывает отметить, что Скандербег всю военную добычу, кроме «наряда», т. е. вооружения и боеприпасов, раздает «людем своим». Ко всему албанскому народу, а не только к албанским феодалам обращены в русской повести и речи Скандербега, начинающиеся обычно фразой: «Милые соседи и люди мои». У Бельского Скандербег обращается с речами опять-таки только к «благородному рыцарству».

Наконец, демократическая тенденция автора русской повести сказалась и в описании отношения Скандербега к мирному турецкому населению освобожденных им албанских городов и к пленным туркам. Постоянно подчеркивая жестокость турецких султанов и их полководцев, беспощадно истреблявших не только пленных, но и мирное население захваченных ими городов, автор русской повести не забывает каждый раз отметить, что пленных Скандербег всегда возвращал на родину за откуп. Гуманное отношение Скандербега к турецкому населению албанских городов подчеркивается автором русской повести при описании возвращения его в Крую. И у Барлетия, и в южнославянской повести, и у Бельского здесь описан настоящий турецкий погром, когда албанские воины с криками: «Бейте! Бейте неприятелей наших!» — ночью врывались в дома турецких жителей и истребляли всех поголовно, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей.[382] Все эти подробности опущены в русской повести, автор которой, очевидно, заметил их несоответствие с его трактовкой образа Скандербега как народного вождя и полководца, методы ведения войны которого не могут совпадать с методами турецких агрессоров.

Можно привести еще много примеров, как автор русской повести пытается создать новый, отличный от описанного в источнике его произведения — хронике Бельского — образ Скандербега, который в отличие от портрета Скандербега в западноевропейских версиях получился наиболее близким к тому образу народного вождя и полководца, каким он навсегда остался в памяти своего народа и народов славянских стран — в их песнях, сказаниях и преданиях, вдохновлявших и продолжающих вдохновлять албанских писателей и поэтов на создание многочисленных литературных и поэтических произведений о жизни и деятельности Скандербега, о чем уже говорилось в начале нашей статьи.

376

А. Н. Попов. Изборник славянских и русских сочинений..., стр. 156-157. — У Бельского здесь кратко отмечается, что к Скандербегу писали и звали его на родину "княжата славянские" (М. Bielski. Kronika..., л. 242 об.)

377

Венгерская хроника могла быть известной составителю русского хронографа в польском переводе, о котором упоминалось выше (стр. 124).

378

А. Н. Попов. Изборник славянских и русских сочинений..., стр. 157.

379

Здесь любопытно осмыслено русским автором имя одного из албанских полководцев — Петра Перлата (об этом см. комментарий, стр. 190).

380

А. Н. Попов. Изборник славянских и русских сочинений..., стр. 157. — Эти фразы являются хорошими примерами той лаконичности, сочетающейся с максимальной выразительностью и точностью передачи речей действующих лиц, чем статья русского хронографа об Албании выгодно отличается от хроники Бельского и от сербской повести, в которых чувствуется тенденция к многословию (особенно в изложении речей действующих лиц), идущая от их общего источника — от Барлетия.

381

Наст. изд., стр. 14. — Эту фразу см. также на фотографии с листа публикуемого (Соловецкого) списка повести. Достойно внимания следующее обстоятельство: во всех без исключения списках повести, привлеченных к настоящему изданию, эта фраза совпадает слово в слово и в ней не отмечается разночтений. Переписчики, очевидно, понимали значение факта всенародного избрания Скандербега для его биографии и переписывали это место особенно тщательно.

382

М. Bielski. Kronika..., л. 243 об.