Мургаш

Я спохватился. Мы же решили, что спустимся по прогалине, а оттуда по поросшему лесом скату пойдем к Злой поляне, где стоят овчарни, в которых можно найти что-нибудь поесть и отдохнуть.

В это время колонна, двигавшаяся по Литаковскому хребту от Мургаша, открыла огонь. Мы стали быстро спускаться к реке и, перейдя ее, остановились в маленькой зазеленевшей буковой роще.

Хлеб, сладкий хлеб Мустафы, казался мне теперь горьким. Раны на руке болели, но сильнее этой боли была тревога за судьбу бригады.

Тогда я еще не знал, что батальон Ленко оторвался от врага, что группа Калояна и Стамо Керезова, хотя и плохо вооруженная, вырвалась из окружения, что после двенадцатичасового сражения из всей бригады погибли шесть человек: Латин, Прокоп Хаджихристов, Михаил Симеонов, Благой Харалампиев — Денчо, Илия Христов — Огнян Джотето и Здравко Иванов.

Тогда я еще не знал, что в этот день мы отбивались от наседавших на нас двенадцати тысяч солдат и жандармов, что еще восемнадцать тысяч ожидали нас в поле, что мы одержали настоящую, большую победу, что вечером в кабинете военный министр отчитывал подчиненных, позволивших «бандитам» выскользнуть из долго готовившейся западни, в которой должна была погибнуть бригада «Чавдар».

Солнце давно закатилось. Настала холодная снежная ночь, и опять — в поход. В темной дали угадывались очертания Мургаша.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Злая поляна встретила нас леденящим ветром. Мы уже восемнадцать часов вели бой и отходили, прошли десятки километров по горам, преследуемые вражескими пулями. Остаток ночи провели в хижине в горах, а на рассвете отправились к Прыдле, где намеревались дождаться вечера.

Вот и Прыдля. Это было 4 мая. Укрывшись в густом лесу, мы с тревогой прислушивались к стрельбе, отзвуки которой время от времени слышались в горах.

Рука сильно болела, меня все время тошнило, есть я ничего не мог.

Группа, с которой мы прорвались через вражеское кольцо окружения, была оформлена как чета, возглавляемая Мустафой. После полудня он и Миле подошли ко мне:

— Лазар, мы предлагаем…

Они предлагали перейти нам вдвоем с Миле через Витинскую реку и по дороге, ведущей к Чуреку, добраться до Осоиц, чтобы там найти врача. Я согласился с ними.

Мы наметили встречу на поляне Папратина, где уже бывали не раз до этого. Контрольная встреча назначалась у камарской сторожки, и я приказал Мустафе вывести чету в лес над Осоицами.

Начало смеркаться, когда мы с Миле спустились к Ботевградскому шоссе. Вокруг было спокойно. Осмотревшись, мы перешли Витинскую речку.

А в это время за нами следили десятки глаз. У начала дороги до Чурека, как и на противоположной возвышенности, были устроены крупные засады. Но нас спас… полевой устав. Устав предписывал беспрепятственно пропускать патруль из двух человек, чтобы на засаду напоролись основные силы противника.

Офицер решил, что мы и есть такой патруль из двух человек и что через десять — пятнадцать минут по уже разведанной дороге пройдут основные силы партизан. Поэтому он дал знак не стрелять.

Мы с Миле медленно поднимались по крутому склону. Здесь снег уже стаял. С двух сторон возвышался молодой буковый лес. Вечер выдался теплый, наполненный ароматом первой зелени, с неумолкающим пением птиц. От снега и ледяного ветра на Злой поляне, от пороховой гари остались только воспоминания. И вдруг со стороны речки раздались пулеметные и автоматные очереди, им ответили винтовочные выстрелы — завязался бой.

— Это наши!

— Не может быть, Лазар. Чета еще на Прыдле. Я же им приказал выступить только в полночь.

Чета Мустафы или еще какая-то другая, все равно это были наши!

Спустя четверть часа стрельба утихла. Перевалив через хребет, мы продолжили путь к Осоицам. Обычно это расстояние можно было покрыть за час, но сейчас нам потребовалось в два раза больше времени. В десять часов вечера мы вошли в село.

Я решил остановиться у бай Павла. Он жил на краю села, а его проворная жена тетя Йота могла меня перевязать не хуже врача.

Я знал, что бай Павел соорудил между двумя комнатами идеально замаскированное укрытие. Там я мог провести несколько дней, пока не спадет температура и не затянутся раны на руке.

Мы осторожно вошли во двор, я тихо постучал в двери. Никто не отозвался. Постучал сильнее — опять молчание. Нажал на дверь — она слегка скрипнула и подалась. Я посветил фонариком. Здесь, видно, недавно были люди — на столе стояла неприбранная посуда.

Мы решили прилечь на широкую лавку у стены, отдохнуть.

— Они где-то здесь. Может, зашли к соседям. Подождем, пока вернутся.

Миле зевнул и вытянул ноги:

— Хорошо бы похлебать чего-нибудь горяченького…

Нас разбудило петушиное кукареканье. Мы вскочили. Было пять часов утра. Кудахтали куры, мычала корова. А где же все-таки хозяева? Вдруг на ступеньках деревянной лестницы послышались легкие шаги. Мы посмотрели в окошко. Сверху, протирая глаза, спускался десятилетний Вецо, младший сын бай Павла. Он открыл дверь в кухню.

— Вецо!

Мальчик испуганно вздрогнул и отступил назад:

— Бате Лазар…

— Входи!

— Бате Лазар, бегите! Они сейчас придут сюда.

— Что случилось?

Глаза мальчика наполнились слезами:

— Вчера забрали маму, папу, бате Ванчо, бабушку. И меня взяли, а потом отпустили. Они сказали, что опять сюда придут…

— Не бойся. Не придут.

Мне хотелось как-то успокоить моего старого друга, с которым мы не раз вели серьезные «мужские» разговоры о гайдуках и партизанах, о битвах и войнах.

— Еще кого-нибудь арестовали в селе?

— Многих. Бай Райко, бай Георгия, бай Йордана, деда Коле, тетю Вецу, тетю Елизавету и еще… А меня отпустили к скотине.

— Ты молодчина. Не боишься?

— Нет…

— Кто в селе, солдаты или жандармы?

— Жандармы, бате Лазар.

— У вас есть что в доме поесть?

— Есть масло в миске.

Мы переглянулись с Миле. Масло без хлеба не очень приятно есть. Но все же нужно было хоть чем-то утолить голод. Мы густо посыпали масло солью и съели по две ложки, запив водой. Остальное завернули в бумагу и положили в ранец.

— Ты, Вецо, сейчас выйди на улицу, посмотри, нет ли кого, и вернись. А увидишь что не так — просвистишь песню о Елене и пойдешь вниз. Понял?

Вецо ушел и скоро вернулся. Путь был свободен. Мы с Миле поспешили к сосновой роще.

Вечером нам предстояло встретиться на Папратине с четой Мустафы. До встречи мы решили пересидеть в роще. Миле два раза перевязывал мои раны, предварительно смазывая их йодом и посыпая… аспирином.

Ведь когда глотаешь аспирин, он помогает. Значит, если и рану посыпать, тоже поможет.

Этой медицинской логике мне нечего было противопоставить, кроме терпения послушного пациента.

Контрольная встреча с четой Мустафы не состоялась. Товарищи не явились.

…6 мая мы остановились в сосновом лесу у Буново. Миле отправился в село и вернулся оттуда с половиной жареного барашка, хлебом и бутылкой ракии. Протягивая бутылку, сказал:

— Это для промывания ран. Спирту не нашлось.

Целый день мы отдыхали. Узнали, что в селе полиция и жандармерия начали обыски, шли повальные аресты. Ночью мы поднялись по крутому восточному склону у речки Буновштица. Было холодно, но нам все же удалось немного вздремнуть.

Проснулись в полдень. Осмотрели ближние и дальние вершины, но ничто не говорило об опасности. Я вытянулся и тут же вскочил. Еще немного, и я дотронулся бы до длинной змеи с коричневой зигзагообразной лентой на спине. Она грелась на солнце сантиметрах в двадцати от меня. А в двух шагах от нее переплелся целый клубок змей, образовав пеструю пряжу.

— Миле, змеи!

Он вскочил, уставился на меня сонными глазами.

— Смотри, сколько змей кругом!

Откуда нам было знать, что это место в народе называется «змеярник». Здесь словно собрались все ядовитые жала Стара-Планины.