Страница 23 из 48
– То есть, если придурков будет двое, тебе станет легче? – закатываю я глаза.
– Естественно, меня заставила страдать Элька, а я заставлю тебя. Это справедливо. И потом твои парадные наряды не лучше. Чего стоит только бархатная плащ-палатка.
Уел.
Ладно уж. Позориться, так вместе. В конце концов, он на место поставил Лосева. Будем считать, отдаю долг.
Но надевать уродца на свой джемпер – это гарантированно получить тепловой удар. Отопительный сезон в разгаре, а свитерок явно предназначен для сна на снегу в безветренную погоду.
Вздохнув, я капитулирую.
– Где я могу переоде…
Слова застревают в горле, потому что Герман, не заморачиваясь, снимает водолазку, вызывая у меня при этом слюноотделение.
– Тут. В свою спальню я тебя не пущу, а то ты опять начнешь свои динамо-штучки, – склочничает Бергман.
Я аж давлюсь от такой наглости. Во-первых, обвинения откровенно несправедливые, а во-вторых, просто не надо ходить за мной в спальню, когда я там переодеваюсь! Похоже, такой вариант Гере в голову вообще не приходит.
– Ну без спальни я обойдусь, есть же ванная и ещё одна комната. Это же, очевидно, трёшка.
– Разведываешь? Или ты там опять голая? – взор Бергмана буравит джемпер на груди.
– Не голая, – фыркаю я.
– Тогда тут переодевайся. Я не верю тебе на слово.
Ах ты говнюк! Смутить решил?
Психанув, отворачиваюсь и стаскиваю джемпер.
– У тебя до сих пор следы от купальника, – задумчиво комментирует Герман, судя по всему и не подумавший отвернуться.
– Что тебя удивляет?
– Я думал ты на пляже в гидрокостюме загораешь…
– В следующий раз буду без купальника, чтоб тебя не смущать, – ржу я и тянусь за свитером.
– А мой подарок почему не носишь? – слышу я в недрах вязаного кокона.
Ну, писец вообще.
– Я чередую подношения поклонников, – рявкаю я.
Вопросики у него, конечно.
Бергман затыкается.
Натягиваю свитер, и меня почти прибивает к полу, как одинокую камышину.
Обернувшись к Герману я честно обещаю:
– Я сдохну.
Зверюга жутко колется, и от нее все чешется.
Поскрёбывая перси, я уныло смотрю на Бергмана, который в отличие от меня даже в этом ужасе выглядит охренительно. Такой себе суровый мамин пирожочек, который сейчас скинет шкурку, под ней… Ой. Об этом не будем.
– Мы быстро. Я не в том настроении, чтобы это все затягивать.
Пока Гера закрывает квартиру, из соседней двери высовывается давешний пацан.
Я к этому готова и с интересом жду его очередного пассажа.
Окинув меня взглядом, он пялится в район моей груди, которая благодаря свитеру выглядит, как будто я полродины вскормила.
– Какие тыквы! – искренне восхищается он.
– Так, – рычит Бергман. – Это мои тыквы, и я их ем. А ты по своей тыкве сейчас у меня получишь.
Ойкнув, пацан скрывается за дверью, и до нас доносится:
– Мам, Гера совсем плох. Он теперь сыроед!
Бергман медленно закрывает глаза, делает долгий выдох и под мое хихиканье толкает дверь к Розе Моисеевне.
Она не заперта, и нас сразу встречают вкусные запахи выпечки и специй.
Снует деловито Элька, похожая на мандаринку, в рыжей замшевой юбке и оливковой рубашечке, плывет нам на встречу Роза Моисеевна, тоже ограничившаяся скромным декором в виде кирпичного цвета шарфа.
– Хорошо, что хоть вы вовремя, – радуется она, пока я сверлю рыжую ненавидящим взглядом. Вот что я ей сделала? Все люди как люди, одна я как бахчевая грядка. – А то некоторые Федорасы так до сих пор и не приехали…
Эля, строя невинный вид, лишь молча разводит руками. Мол, ты попала под раздачу.
– Что за Федорасы? – шепотом уточняю у Бергмана.
– Раевский.
– Он же Олег, – удивляюсь я.
– Он многогранный.
Элька встревает, чтобы тему ее парня оставили в покое:
– Пока групповое фото откладывается, давайте я вас вдвоем пофоткаю.
– Не надо! – в один голос мы с Бергманом открещиваемся.
– Надо-надо, – Роза Моисеевна сверлит нас своим прищуром. – И что это мы упираемся? Неужели стесняшки?
Герман, как главная стесняшка, закашливается, а я покрываюсь красными пятнами, вспоминая нашу последнюю встречу.
– Идемте, – ржет уже в голос рыжая. – Я там кресло украсила, сейчас на нем и отснимем.
Переступая через тыквы, мы обреченно плетемся к фотозоне.
Кресло украшено шикарно: уютный плед, красивая думочка в осенних оттенках, на спинке кресла, распушив шерсть, сидит рыжий котенок.
– Мам, ты же говорила, у тебя аллергия, – ехидно вопрошает Бергман.
– Прошла, – невозмутимо отвечает Роза Моисеевна. – Вы пока сфотографируйтесь, а я нам чаю сделаю. С настоечкой.
А я все смотрю на кресло и понимаю, что настоечка мне необходима.
Оно слишком узкое для двоих.
Подтверждая мои подозрения, рыжая стерва командует:
– Дядя, садись в кресло и бери Яну на коленки…
– А может, он за спинкой встанет, – жалобно блею я.
– Тогда не будет видно красивый свитер, – злорадно пресекает мои надежды Эля, стремящаяся запечатлеть позор дяди.
И начинается наше мучение. Меня заставляют елозить на коленях Геры, который с каждой минутой сопит все сердитее, обнимать его за шею, Бергману приходится класть руки мне в разные труднодоступные места, прижиматься губами к моему виску…
В общем, через десять минут, когда на горизонте появляется Роза Моисеевна, мы с Герой взмыленные, злые и готовы начать убивать.
Роза Моисеевна же, ставя чашки на столик рядом с креслом, отвлекается на кота и неловко повернувшись, выплескивает чай на проклятущий свитер.
Я сначала взвизгиваю, потому что ожидаю кипятка, но то ли чай не так горяч, то ли свитер спасает от всего, так что обходится без травм.
– Деточка, прости старую. Я дам тебе сейчас рубашечку переодеться… – хлопочет Роза Моисеевна.
Элька за ее спиной ржет как конь, уронив лицо в ладони.
– Да не надо… – теряюсь я. – У меня джемпер есть…
– Ты соглашайся, а то опять, что-нибудь прольется, а так хоть будет в чем домой ехать, – завывает рыжая в обнимку с фотоаппаратом.
– Да-да… Мало ли, – поддакивает Роза Моисеевна. – Я в комнату занесу рубашку. Гера помоги девочке переодеться…
– Девочке уже много лет, она справится! – отзывается Гера, который безнаказанно щупает мокрое пятно на мне.
– Я могу помочь, – раздается внезапно откуда-то из угла комнаты.
Я приглядываюсь, а там скукожился прыщавый очкастый вьюнош лет девятнадцати, незамеченный мной ранее, по причине абсолютного слияния с интерьером.
– Я сам! – взвивается Бергман и под одобрительным взглядом матери тащит меня за руку в другую комнату, ворча: – Развелось охотников на чужие тыквы, блядь…
Это все так нелепо, что меня начинает душить смех. Я смеюсь всю дорогу до комнаты и даже тогда, когда Герман закрывает ее уже изнутри. Смеюсь и не могу остановиться.
Не сразу я замечаю, что Бергман разглядывает меня со странным выражением.
– Что? – все еще хихикая, спрашиваю я.
– Левина, а Левина…
– Да?
– Мне нужна компенсация. Прямо сейчас.
Глава 29. Вся грядка в сборе
– Почесать тебе спину? – похохатываю я.
– И это тоже, – соглашается Бергман, делая шаг ко мне. – Но этого недостаточно.
Мне драпать некуда, я и так стою, прислонившись к двери.
Да и прямо сейчас мне совершенно не хочется убегать.
Магия момента, и в кои-то веки Бергман ничего не портит.
На задворках сознания зудит мысль, что не надо нам целоваться, но её запинывают гормоны. Все еще улыбаясь, я сквозь опущенные ресницы наблюдаю, как Герман склоняется ко мне, и…
Дверь за моей спиной начинает содрогаться от стука...
Выражение лица Бергмана непередаваемо!
– Полиция нравов, чтоб ее… – досада настолько неприкрытая, что я опять смеюсь.
– Я принесла рубашку на смену, – извещает нас Роза Моисеевна.
Я отлепляюсь от своего места, чтобы пропустить ее, но Герман приоткрывает дверь лишь только на узкую щель, достаточную только для того, чтобы просунулась рука с вешалкой.