Ставка на невинность

А в четверг вечером мне звонит Эля с телефона Геры.

Я, приготовившая пару гадостей на такой случай, жестоко обламываюсь.

– Привет! Есть пару минут? – спрашивает она.

На заднем фоне бубнит Бергман:

– Вы меня зае… задрали вы меня! Какой нахер фотосэт?

– Ну, пара минут есть, – настороженно отвечаю я, мрачно разглядывая мыски сапог на шпилярах.

Я только заползла домой и никуда ни при каких обстоятельствах не попрусь. У меня болят ноги, задница и поясница. А все потому, что вчера мне показалось, что я видела Германа на улице возле клиники, и сегодня я выпендрилась, как на парад.

Зачем я это сделала, внятно объяснить не смогу, но, думаю, любая женщина меня поймет.

– Завтрашний вечер ничем не занимай. Если были планы отменяй, – велит это рыжее чудовище. И нотки в голосе знакомые такие. Повелительные. Явно дядя приложил руку к воспитанию. Даром, что подкидышем зовет.

– Зачем это? – напрягаюсь я еще больше, подозревая, что не просто так там Бергман воет на болотах.

– Ба решила отправить семейные фотографии родственникам в Израиль, но вышел конфуз. Семейные фотки, где бы фигурировали все нужные морды, отсутствуют. Ни в профиль, ни в анфас нету. Так что меня припрягли всех отснять в красивых разнообразных позах.

– Ну а я для чего? Зонтик подержать? – все равно не въезжаю я, но чую подставу. С чего бы это Розе Моисеевне прям задымилось осчастливить израильских родственников? Они много лет, судя по всему, обходились без светлых ликов дальней родни.

– Нет, – ржет Эля. – Тебя тоже представят родичам. Наравне с моим Олегом. «И гнусного совратителя приведи», – сказала ба. У него, кстати, реакция типа твоей была на новость. Правда, потом он гадко улыбнулся, и я думаю, он что-то замыслил.

– Погоди, я не гнусный совратитель. Олегу положено, пусть он и отдувается. Я-то тут с какого бока?

– Лучше не спрашивай. Дядя и так отказывался тебе звонить. Я спиз… Я одолжила у него телефон. Он еще не видел.

– Твой дядя местами разумный человек. Ну ты-то в курсе, что все это постанова. Какие фотки родне в Израиль?

– У ба, сто пудов, есть коварный план, и тебе не отвертеться, – прямолинейно отвечает Эля.

На заднем фоне опять раздается рев Бергмана:

– Да идите вы в жопу со своими тыквами!

Мне становится совсем нехорошо.

– Если мы знаем, что у нее есть коварный план, на фига приходить? – изумляюсь я. – Герман вроде неплохо отбивается…

– Потому что ба все равно его согнет. Сейчас она ему что-нибудь припомнит. Или на худой конец сляжет с каплями и своим сердцем космонавта. Я просто посчитала нужным сообщить тебе заранее.

– Ну хорошо. Бергман дрогнет, а я нет. Я скажу, что занята!

– Ну-ну. Я предупредила, а там как знаешь.

Несмотря на твердую уверенность в своей неколебимости, я до самого сна нервно поглядываю на телефон в ожидании звонка от Геры, но, видимо, он смог настоять на своем, и мне никто не звонит.

Только пара стремных сообщений приходит от Лосева с незнакомого номера.

Это он уже от Натахи скрывается? Огонь у них семейная жизнь будет.

А от Германа ничего.

И вроде облегчение, и я понимаю, что на семейных фотках меня увековечивать ни к чему, а все равно обидно.

Отказался мне звонить! Надо же!

Ну и ладно. Ну и все равно я не хотела. Там еще тыквы какие-то.

А на следующий день, когда отпускаю последнего клиента и выхожу на ресепшн, я замечаю на диванчике для посетителей знакомую фигуру.

Сложив руки на широкой груди, нога на ногу в распахнутом пальто сидит падишах Герман Александрович. Рядом на столике стоит остывший кофе. А на челе Бергмана бегущей строкой видно, что в Датском королевстве опять что-то сдохло.

Если б не Эля, я б даже струхнула, так Гера суров и недоволен.

– Ты все? – сварливо спрашивает он. – Я тут уже сорок минут торчу. Поехали.

– Здравствуйте, – намекаю я.

– Левина, у нас мало времени. Перед расставанием поздороваемся.

– И куда мы так спешим? – делаю я недоуменный вид.

– Я видел, что рыжая тебе звонила. Не прикидывайся. Нас ждут через час, а у нас еще, мать его, «наряды в образах, соответствующих тематике», – передразнивает кого-то он, подозреваю, что Элю.

– Я вынуждена тебя опечалить, мой дорогой. Я никуда не еду. Я не в настроении, у меня болит голова… Ну или сам что-нибудь придумай.

– У нас договор, – угрожающе напоминает Бергман.

– И именно по этому пункту у нас с тобой возникли разногласия, не так ли? – елейным голосом сыплю я соль на рану.

– Ты собралась трепать мне нервы, – понимает он.

Ну как бы… Если есть такая возможность, чего ж отказываться-то? Герман моих нервов не жалеет. Даже во сне. Я там была вся в растрепанных чувствах.

Делаю невинный вид.

– Что ты хочешь? – тяжело вздыхает он.

– Пересмотра спорного пункта.

– Прямо сейчас? Может, потом? И какая тебе разница… – злится Бергман, но видит, что я непреклонна. – Ладно. Но только этот пункт!

Тут-то я понимаю, что прозевала что-то еще, и уже открываю рот, чтобы сказать, что я сначала все пересмотрю с Медведевой, но Гера уже открывает шкаф и выуживает мое пальто.

– Левина!

И снова в его голосе та интонация, когда становится понятно, что дальше я уже ничего не выжму, и лучше бы мне побыстрее одеться.

Гера сильно не в духе из-за того, что приходится мне уступить, и я временно сбавляю обороты.

Ну и ссыкотно, да.

В такие моменты очень быстро вспоминается, что это не Ленчик и не Артемьев, и уж точно не Лосев. Аура у Бергмана сейчас чутка пугающая.

Так что мне и несложно с ним скататься пофоткаться.

До самой Ленинской я благоразумно помалкиваю, и голос у меня прорезается только когда вместо того, чтобы позвонить в дверь Розы Моисеевны, Герман запихивает меня в соседнюю квартиру.

– Что происходит? – хлопаю я глазами, глядя на то, как Бергман разувается.

– Раздевайся, дорогая, – и язвительно добавляет. – Совсем.

Глава 28. Овощной день

Это что еще за заявления?

Я застываю и, как террористы на ликероводочном заводе, не могу внятно сформулировать свои требования.

– Чего застыла? Шустрее!

Охренеть!

Кто-то совсем берега попутал!

– Может, так справимся? Не раздеваясь? – мой голос сочится ядом. – Ты же говорил, у тебя обширный опыт.

– Ты это будешь надевать прямо на пальто? – изумляется Герман.

– Что это?

Честно говоря, у меня в этот миг перед глазами проносится калейдоскоп нарядов из секс-шопа: горничная там, медсестра, полицейская…

– Сама полюбуйся. Оно там, – и тычет пальцем в сторону комнаты.

Что ж, там такое?

Снимаю пальто и сапоги и, крадучись, иду на разведку, опасаясь подставы от Бергмана.

А в гостиной на огромном бежевом кожаном диване разложено реально Оно…

Хрень приковывает к себе все внимание, не позволяя даже секунду его уделить интерьеру.

Два очумительных свитера.

Огромные рыжие вязаные монстры оттенка бешеного апельсина с аппликацией на груди. На первом какой-то гном, а на другом – тыква. Подцепив последний на палец, я понимаю, что он ещё и тяжеленный нехило.

Шкура с жопы дракона, не иначе. В нём стрела лучника застрянет.

Я перевожу скорбный взгляд на Бергмана:

– За что?

– Не за что, а для чего, – ехидно поправляет меня он.

– И нах.. гмх… и зачем? – тоскливо переспрашиваю я.

– Чтобы «соответствовать выбранной тематике». Там вся квартира в тыквах.

– Роза Моисеевна, – догадываюсь я.

– Нет. Подкидыш. «Я художник, я так вижу» …

Ну, я в этом участвовать не собираюсь и уверенно озвучиваю свою позицию:

– Я это не надену.

Хотя бы потому что оранжевый мне не идет ни в каком виде.

– Наденешь, – рявкает Герман. – Я не собираюсь один, как придурок, стоять в этой похабщине.

С самым грозным видом подходит и нависает надо мной. Авторитетом, блин, давит.