Бывший. Сжигая дотла

– А то что? – смотрю в лицо этого прожженого циника. – Что? Что ты мне еще сделаешь? Ну? Давай! Тебе меня не удивить! Я вижу, у тебя фантазия уже заканчивается! После всего того, что ты мне устроил, все остальное – детский лепет!

– Я устроил? – желваки на скулах играют. Надо же, какая отличная актерская игра! – Я дал понять, что все знаю, что не хуй из меня делать лопушка!

Не верю своим ушам! Какого хрена он мне заливает? А ведь если б не Маська, я могла бы купиться. Мне все еще больно, но это как раз от того, что глупое сердце не смирилось до сих пор.

– Давай не будем, – шиплю я ему в лицо, – раньше ты хотя бы не притворялся, что ты лучше, чем есть. И то, что ты сделал, в общем-то вполне ожидаемо для тех, кто тебя знает. И даже для меня! Просто я носила долбаные розовые очки. Не надо прикидываться пострадавшим!

– Беру с тебя пример! – выплевывает он с ненавистью, а его руки продолжают давит на поясницу.

– Ты – моральный урод, питающийся чужой болью! – выкрикиваю я. – Я думала, что моего письма хватит, чтобы ты ей захлебнулся, нажрался! Но даже это тебя не берет. Я тебя презираю…

– Письма? – переспрашивает Демон, хмуря брови, чем еще больше меня заводит.

– Ах ну да! Мы же просто творим, что хотим и плевать, что у кого-то есть, что на это сказать. Да, Димочка? Убирайся! Ненавижу! – меня знобит от адреналиновой атаки, мне грозит кортизоловый шок.

– Нет, – его твердый ответ меня убивает.

– Мне плевать, что ты там для себя решил. Ты, Рэм, Зверев… вы все неполноценные, а ты – самый ущербный! Полгода без тебя были раем, пропади ты пропадом!

– Теперь только с тобой, малыш, – цедит он. – Надо будет, я тебя запру или…

Я не даю ему договорить, ничего хорошего не скажет, а я и так уже захлебываюсь. На сверхусилии вырываюсь.

– Ты – чудовище! – я в ужасе пячусь от него.

– Таким меня сделала ты, – ненависть в его взгляде испепеляет.

– Убирайся! Ты уже растоптал меня! Потешился! С меня хватит!

– Еще не до конца.

Меня трясет:

– Не до конца? Лишить меня работы, выгнать из универа, почти оставить без жилья, окунуть в помои… Не до конца? – гордо душат подступающие слезы, но я не заплачу.

Хватит. Баста. Он токсик, абьюзер, долбанный альфач, а у меня, походу, стокгольмский синдром.

Горелов смотрит на меня с каменным лицом. Его не прошибить ничем.

– Поверь мне, ты можешь собой гордиться, – усмехаюсь я. – Ты сделал более, чем достаточно. Не подходи ко мне больше.

Глава 17

Демон

Инга смотрит с таким искренним презрением, что меня пробирает до печенок. Раздает свою ненависть на мой вай-фай с горочкой.

Телефон в кармане ее куртки звонит, и она уходит, пригвоздив меня к месту яростным взглядом. Отворачивается, словно стирая меня из реальности.

Возвращается туда. К этому гандону, который только и ждет, как забраться к ней под юбку.

– Арс, я иду, – достается ему милый голосочек.

В отличие от шипения гадюки, предназначенного мне.

Только что была в руках и утекла. Пальцы до сих пор жжет, словно угли в них держал, а не эти ведьминские плети ее волос.

Я навечно привязан ими к ней.

Болезненная нездоровая страсть.

Никаких, сука, берегов не видно. Я, блядь, сто железных башмаков стопчу и все равно вернусь в это проклятое королевство, к своей злой Принцессе.

Кровь, вскипевшая от горького поцелуя, не хочет остывать.

В голове бьется: «Останови, забери, не хер ей никуда ходить!», гонит за ней… но что-то останавливает, свербит.

Сейчас завернет, и я не увижу, поцелует ли Инга мудака, обнимет ли его.

Одно желание – ломиться за ней, сломать руку ушлепку и забрать ее. Пока целовал ее – жил, это больно, но так лучше, чем не жить совсем. Я готов был ей платить, готов запереть… Горячка.

«Я больше не ручная девочка». Жалит.

«Я тебя презираю…». Раздирает в клочья.

«Ты сделал более, чем достаточно».

В ее обвинениях нет фальши. Что за нахер?

Полгода назад я хотел ее растерзать, лютый зверь во мне бесновался, но я и пальцем не тронул, просто выкинул из своей жизни, бросил все силы, чтобы забыть змею. Разбивал кулаки в кровь, отдал ключи от тачки Рэму, накачивался в доме, устраивая беспредел.

Делал все, чтобы не поползти за ней.

О какой, блядь, работе она сожалеет? Проститутка в борделе?

Даже при мысли об этом меня люто корежит, кажется, вены сейчас лопнут. Моя нежная девочка, у которой я был первым, и какие-то ублюдки…

Да я не церемонился с ней в ту ночь, но с тех пор я ее больше не видел. И в компании тема Инги – табу. Что она несет?

Или это – очередной спектакль?

Смотрю в след, а в ушах стоит ее «ты – чудовище, моральный урод».

Ты даже не представляешь насколько права… Сильнее, чем ты можешь вообразить.

Звонок Рэма приводит меня если не в себя, то куда-то на орбиту рядом.

– Ты где? Мы уже два часа ждем…

На заднем фоне раздражающий гогот Зверя и бесячее музло.

– Скоро буду, – задрали уже торчать у меня. Отдать им что ли плойку на хер? Такое ощущение, что нет ничего кроме видеоигр и стримов.

Шагаю к тачке. Приеду и всех разгоню к ебеням.

Или не ехать? Погонять по трассе?

Двести двадцать по встречной меня отвлечет.

О каком письме говорила Инга? Перерываю почту – зироу. С почты ее бюро переводов тоже ничего.

Бля.

Меня озаряет, и я лезу в черный список, а у самого пальцы дрожат, будто разблокирую я Воловецкую, и все. Все вернется. Сердце жжет, когда я смотрю на аватарку. Я сам ее снимал.

Сука. Яд воспоминаний проникает в черную душу и разъедает едва зарубцевавшиеся раны. Тонким Ингиным пальчиком вспарывает шрамы.

И я вспоминаю, почему уничтожил все фотографии, все рилсы, сторис и видео. Все, до чего смог добраться, а потом, напившись, клянчил у малой ее телефон, чтобы посмотреть еще разок.

Сестра, обиженная за разрыв с Ингой, которая стала ее иконой, телефон мне дала всего один раз. А когда поняла, что я не стану Воловецкую возвращать, больше не соглашалась.

И к лучшему, а потом я свалил к отцу…

Плюхаюсь за руль, оставляя дверь открытой. Воздух. Мне нужен воздух. Кислород.

Но кислород пошел на карусельки с ушлепком.

Письмо.

Одно.

Виски сдавливает так, что голова вот-вот взорвется. Хлопаю бардачком и, нашарив обезбол, закидываюсь.

Открываю мэйл и пытаюсь читать. Смысл слов до меня доходит не сразу.

Некоторые предложения я перечитываю по нескольку раз, чтобы понять.

Это сюр.

Это блядь, что?

Меня прошибает током, я бросаю телефон на заднее сиденье, но через минуту лезу за ним опять.

«И этого мало? Так на! Жри! Вонючий жирный препод с потными ладошками зажимал меня, зная, что без его зачета степухи не будет. «Раздвигай ноги, паскуда! Все знают, что ты даешь за деньги! Зачет у меня стоит чирик, так что ты идешь на повышение», и убежав, я скрючилась под лестницей у гардероба, размазывая слезы».

Что?

Я его убью. Я не знаю, кто это, но догадываюсь. Уничтожу урода!

«Я не знала, куда мне идти. Соседка закинула мне яйца и рыбьи хвосты в форточку. В замок насовали спичек и залили воском. Я три часа ждала на морозе взломщика, а потом осталась до утра ночевать с незапертой дверью, подпертой креслом, а ко мне ломились местные алкаши, потому что рядом с квартирой написано «Здесь живет давалка». Еще недостаточно? Но ведь уже понятно, что я могу не спать долго?».

Я слепну. Читаю и слепну. Закрываю глаза, а под веками отпечатывается больной текст. Пульс частит, потому что следующие предложения взрывают мне мозг.

«Инга, а ты почему больше не приходишь? – серьезно спрашивает моя семилетняя ученица. – Это потому что ты – блядь? Мама так сказала». У меня оставалось денег только на банку кильки и бутылку кефира».

Ебать. Что это? Что здесь написано? Мне хочется орать в горло. Убить кого-нибудь. Пытать, и чтобы кто-нибудь мне все объяснил. ЧТО ЭТО?