Время созидать

– Всегда к твоим услугам, моя госпожа. – Саадар остановился, посмотрел на них с Ароном и вдруг отвесил неуклюжий шутливый поклон, снимая воображаемую шляпу. Тильда, сама не зная почему, ответила ему грациозным реверансом. И оба расхохотались, глядя на усталые чумазые лица друг друга.

– Замечательно! Теперь меня вряд ли кто-то узнает.

– Особенно ежели ты не станешь болтать, как ученая, – заметил Саадар.

– А как? Так, шоль? – Тильда усмехнулась. – Получше твово умею, ты не боись. Справлюсь!

Саадар только покачал головой.

– И все-таки надо бы поостеречься. Серой заразы тут много. А ты баба заметная. Рано или поздно эти остолопы смекнут, что к чему, когда труп не найдут, и тогда мы отсюда не выберемся. Ну хоть одеты неприметно. – Он хмыкнул, оглядывая их с сыном. – Сойдет. А пока на-ка, прикрой голову. Извиняй, что грязный, другого нет.

Саадар выудил откуда-то кусок клетчатой ткани, засаленный до блеска, велел повязать вокруг головы, спрятав волосы. В иное время она бы побрезговала подобным, но сейчас, когда юбки пропитаны сажей и грязью, это не имело значения.

– И куда мы?

– К одному человеку. Переждем немного, чтобы не отсвечивать, и двинем ввечеру. Он нас выведет за город. Я ж это… заранее подготовился – ну, на всякий случай, всякое ведь бывает… Да ты его знаешь, это Бертрам со стройки. Никто там вас пальцем не тронет. Слово.

И столько силы было в этом его простом «слово», что Тильда поверила. Да и Берта вспомнила: неглупый работящий парень, честный и смекалистый – во всяком случае, казался таковым.

Держа ладонь на рукояти шпаги, Саадар пробирался по узким проходам, оглядываясь и проверяя, идут ли они с Ароном за ним. Потеряться здесь – удовольствие не самое приятное и, возможно, последнее в жизни.

Тильда редко бывала в Застенье. Когда-то давно здесь жили уважаемые, богатые люди, но постепенно из-за обилия мануфактур рядом район перестал быть модным, и его заселили сначала рабочие, потом, когда мануфактуры перенесли вниз по реке, бедняки. Красивые некогда дома ветшали и разрушались без надлежащего ухода. В кучах мусора, покрывающих древние плиты парадных залов, рылись отощавшие псы, среди мраморных колонн сушилось белье, а ничуть не потускневшая мозаика служила холстом для многочисленных поколений юных художников.

Это был район домишек, скроенных из чего попало, кривых, скособоченных лачуг, в которые кучно набивались бедняки. Вот дети смотрят из гнилых пастей жилищ, которые и домами назвать нельзя, сверкают голодными и злыми глазищами. От этих липких взглядов Тильда все сильнее сжимала руку Арона, а тот шел следом покорно и устало. Она думала, что надо отдохнуть, найти еду и хоть какой-то уголок, где Арон сможет поспать. Сын выглядел бледным и измотанным, и сердце у Тильды было не на месте.

– Вот ты такая шишка была, а занималась только своим храмом, – вдруг произнес Саадар, пнув задержавшуюся на его дороге крысу.

Тильда ответила не сразу:

– Что же я должна была делать со всем этим?..

Рассадник жутких болезней, преступное «дно», где люди – уже не люди, хуже. Застенье расползалось за пределы Дарреи, как вытекший из стухшего яйца желток. Будь она на месте Дорана Айхавена, то непременно бы расселила обитающий здесь народ – хотя бы потому, что город рос и ему нужны были эти земли. Но, кажется, у господина Айхавена были надежные друзья в Сенате, получающие с Застенья немалую выгоду.

– Не знаю. – Саадар пожал плечами. – Это тебе виднее. А я знаю, что людям тут хуже, чем в хлеву.

– Достаточно того, что я давала им работу, – резко ответила Тильда и осеклась. Оказаться на месте униженных просителей, что приходили, вымаливали, готовые на все… Могла ли она об этом думать?

И честно ответила себе: нет. Как бы ни прижимали ее долги, как бы ни строил козни Доран Айхавен, у нее в руках всегда было дело, которое может прокормить.

Саадар махнул рукой, не желая спорить.

Улицы становились все теснее и темнее – кривобокие домишки сходились вверху, скрывая солнечный свет. Несколько раз на них безо всякого предупреждения едва не опрокинули содержимое ночных горшков, хотя выливать нечистоты из окон строжайше запрещалось Сенатом. Потом на их пути вырос какой-то человек, собравшийся было затеять ссору, но у Саадара оказались убедительные доводы этого не делать: кинжал и шпага.

Наконец он привел их с сыном к руинам большого дома. Дом давным-давно выгорел, и в его каменном закопченном остове роились лачуги. Что же, «и на пепелище живут бездомные и бродяги», – так писал поэт Като. Сердце кольнуло: Бертрам получал достаточно, чтобы обеспечить себя хорошим жильем. Возможно ли, что ловушка?..

Саадар откинул тряпку, служащую дверью. За нею – темная и грязная комнатка. На входе Тильда больно ударилась лбом о притолоку.

Она поморгала, привыкая к темноте, и растерянно потерла ушибленный лоб.

– Тише, тише, так и убиться недалече, – донесся чей-то голос из глубины. – Давай-ка посвечу.

Тильда изумленно смотрела на неяркий волшебный свет, разгоревшийся между ладонями старухи, сидящей на грубо сколоченной скамье. Старуха свела сморщенные пальцы вместе – и сгусток света взмыл вверх. Он был похож на болотный огонек, от него шло шипение и странный запах.

Теперь Тильда могла рассмотреть темный закопченный потолок, полусгнившие балки над головой, связки кастрюль и сковородок, подвешенные на крючья. Неподалеку из темноты выступали некрашеный стол и пара табуретов – все ободранное и ветхое. На столе – куча бумаг, огрызки мела и грифельные доски с расчетами. А в углу, на ворохе соломы, кто-то ворочается.

– Верск! – радостно воскликнули оттуда. Старуха смотрела немигающим взглядом. Потом встала и подошла ближе.

– Ну-ка, неужто ты из господ будешь? – Пальцы старухи – сильные, ледяные – взяли ее за подбородок, а в лицо пахнуло крепким духом давно немытого тела. – А по виду не лучше нашего брата – много дерьма-то прилипло! – Она добродушно расхохоталась. – Ну ничего. Главное, чтоб не внутри, а? А снаружи-то все смоется. Кто ты, от сына знаю, а меня Токи звать. Мальчонка-то что зенки лупит? Садись, не гость, что ли? – Она поманила Арона к столу, смахнув с него бумаги.

– Стойте, – ошеломленная напором старухи, Тильда едва могла хоть слово вставить в ее быструю речь. – Я не понимаю…

– А с людьми всегда не поймешь сразу, девонька, – прошамкала старуха – будто мысли прочла. – Не разобрать, какие они.

– Госпожа Элберт?! – раздалось откуда-то из глубины каморки, и на свет вышел заспанный Берт. Потер глаза. – Это и в самом деле вы… – выдохнул он. – Не думал…

Выглядел он ошарашенным и каким-то потерянным.

– К сожалению, господин Эстин. Рада знать, что вы невредимы.

– А… – начал было Берт, снуло моргая.

Саадар вдруг сделал странный жест – поднял вверх правую руку, растопырив пальцы. Берт, помедлив, ответил тем же. Тильда рассмотрела какую-то белую метку на ладони – вроде звезды.

Понимать происходящее она перестала окончательно.

– Верск, – опять выкрикнули за спиной Токи, Тильда подскочила и снова ударилась лбом о дырявую кастрюлю.

Было отчего испугаться: из-за спины старухи выглядывала девушка такой впечатляющей внешности, какой Тильда и не видела раньше.

Пол-лица девушки обезображивал ожог. Другая половина была миловидной, хоть и донельзя грязной, в волосах торчали перья, в тонкие косицы вплетены глиняные бусины. Девушка недоверчиво смотрела на Тильду, боясь выйти из-за спины Токи. На руках она держала пеструю курицу.

– Ну что, оголодали? – Токи ощерилась беззубым ртом. – Тогда неча клювом щелкать – садись за стол. Как раз сготовила. Легкой дороги и мягкой травы под ногами.

Тильда, все еще недоумевая, села рядом с Ароном, а Саадар – напротив нее. Кисло запахло тушеной капустой и жареным луком.

– Хлебушек? – как ни в чем не бывало спросил Саадар. В его ладони оказался ржаной ломоть, и он протягивал ей этот кусок, а она смотрела на его черные от копоти руки, на измазанное лицо, и не могла сказать ни слова.