Страница 31 из 41
— Кто я? — Он прокашлялся, и голос вновь вернул свою прежнюю звонкость.
А дальше был рассказ о нападении разбойников и мучительные болезненные попытки вспомнить хоть что-то.
— Имя, не знаю даже. Ведь у каждого человека оно должно быть. — Он задумался на несколько секунд. — Пусть будет Нель, возможно, оно и не то, что было дано мне при рождении, но мне нравится, как звучит.
— Ну что же, Нель. Я Лина, и добро пожаловать в наше поселение. — Девушка пожала ему руку и вышла из комнаты, оставив его наедине со своими мыслями и размышлениями о том, как жить дальше.
После был переезд в старый пустующий дом и долгое привыкание к новой жизни. Трудно не было, но всё внутри Неля противилось тому, что сейчас происходило. Руки словно сами знали, как нужно держать топор и насколько сильно надо размахнуться для удара по полену. А когда он шёл в лес, то по непонятной ему причине всегда возвращался с тушкой какого-нибудь небольшого зверя. Но, смотря на себя в отражении глади воды, он видел другого человека. Того, кто не должен провести всю жизнь в погонях за лисицами, он видел человека, способного на большее. Мужчину, что должен защищать любимую женщину, быть верноподданным короны и своих принципов.
К Лине у него было особое отношение. Иногда они даже говорили в унисон, словно продолжая мысли друг друга. И иногда, он мог поклясться, Нель чувствовал её настроение, даже если находился далеко. Хотелось видеть её чаще и выглядеть при этом лучше, чем обычно. Ради этого пришлось даже выменять зайца на красивый в прошлом кушак у старосты села да сделать ему небольшой ремонт крыши, что протекала в дождь. Он долго придумывал, как стать к Лине ближе, пока не нашёл однажды способ.
Придя как-то поутру к её калитке, он кинул гальку в окно и, как только она открыла дверь, крикнул, пока оставалась смелость:
— Я поставлю тебе забор, твой совсем плох. — Нель перебросил из одной руки в другую топор. С виду казалось, что он сделал это так легко, будто бы топор не весил ничего. А на деле еле успел поймать его, чуть зацепив палец лезвием.
Она стояла на пороге дома и интересом его разглядывала. Милое лицо, загоревшее от работы на солнце, упрямый взгляд голубых глаз, которые, казалось, видели людей насквозь, тоненькие ручки, которые сжимали кружку.
— Чем же отплатить тебе, сокол мой ясный? — Звонкий девичий голосок разрезал тишину раннего утра.
— А я к тебе на ужин приходить буду, а то сам не умею готовить. А кашей да капустой сыт уже. — Громкое урчание его живота не только напомнило о том, что Нель не завтракал, но и поставило точку в обсуждении.
— Только дичь сам добывай, а то щи пусты будут! — Дверь за ней захлопнулась, а он ещё долго стоял у её ограды, не смея поверить, что всё получилось и она согласилась.
С того самого момента что-то в жизни мужчины, потерявшего память, изменилось. Появился смысл вставать по утрам. Дни, как и прежде, походили друг на друга своей рутиной, но сейчас он был этим доволен и ничего не хотел менять. Уютные вечера в компании Лины, душевные разговоры ни о чём и обо всём сразу давали ощущение, что так и должно быть. Будто бы все дороги, все несчастья и перипетии в жизни были лишь для того, чтобы встретить её. Ту, при мыслях о которой сердце уносилось прочь. Тот момент, когда она не оттолкнула его, а сама потянулась за поцелуем, был самым ярким моментом не только за то время, что он был здесь, но, казалось, и за всю его жизнь.
Утром, когда солнце только начало всходить и рассвет окрасил комнату робкими лучами, Нель проснулся как от толчка. Отточенным движением он пытался нащупать под подушкой рукоятку ножа, когда понял, что находится не у себя в комнате. Лишь после этого он обратил внимание на ту, что лежала рядом с ним, прижавшись всем телом.
— Привидится же такое. — Нель с нежностью посмотрел на Лину и, чтобы ненароком не разбудить, осторожно встал с постели.
Остановившись у окна, он долго смотрел вдаль, мысленно благодаря всех богов за то, что даровали ему эту женщину. Он хотел было вернуться обратно, когда его взор привлёк набросок, лежащий на столе. Старая бумага, чуть порванная по краям, хранила рисунок большого ящера. Таких Нель ещё не встречал. Чёрный, как самая тёмная ночь, с разноцветными глазами, он смотрел прямо на него и будто бы следил за каждым его движением. И было в изображении нечто неуловимо знакомое, словно он уже всё это видел.
Воспоминания навалились разом, открытой плотиной хлынули, сметая всё на своём пути, заставляя вспомнить каждую деталь с рождения, прожить заново каждую минуту и испытать снова всю ту боль, что была в его жизни. Он упал на колени и схватился за голову в надежде замедлить фрагменты жизни. Голова разрывалась от боли, и Лайонелю пришлось медленно отползать из комнаты, чтобы не разбудить Амалию. Теперь он знал, кто это. В ту же секунду, как образы прошлого стали ему доступны, он вспомнил её. Невероятную девушку, что видел лишь раз на балу. Женщину, ради мести за которую он проделал такой путь. Его Амалия, его Ами, его Лина. Быстро написав сообщение для своей истинной на обратной стороне рисунка, вернувшего ему память, он сразу же перенёсся порталом во дворец.
Но вместе с воспоминаниями о ней пришли и те, что он бы хотел вновь забыть. Он вспомнил, как его кулак раз за разом врезался в лицо герцога Андорского, вспомнил, как Виктор увёл его из комнаты, пока он не совершил непоправимое. А дальше начался ад.
Глава 19.2
Лайонель, день пропажи Амалии
Допросы, задержания, снова допросы и аресты.
Он вспомнил, как медленно, сдерживая и останавливая себя, спускался в подвал пыточной. Туда, откуда заключённые не возвращались, либо возвращались совсем другими людьми. Обычно он присутствовал на пытках как наблюдатель, задавал нужные вопросы и смотрел. Смотрел, как стирается улыбка с лица людей, уверенных в своей безнаказанности. Смотрел, как появляется страх в глазах заключенных, понявших, что всё серьёзно и их не по ошибке доставили сюда. Он шёл в место, где стены видели больше мучений и раскаянья, чем все служители храмов вместе взятые. Место, где последним, что видели узники, был лишь сумрак и лицо палача, приводящего в действие приговор. Сейчас он хотел им быть. Быть тем, кто выбьет из Дерека Андорского всю правду, тем, кто порвёт тот призрачный волос над дамокловым мечом и свершит правосудие.
— Он готов? — Лайонель вошёл в каземат, сморщившись от запаха крови и страха, что излучал задержанный.
— А ты? — Виктор не хотел верить, что его друг, старающийся без необходимости не касаться грязи и беспощадности допросов, в этот раз решил сделать всё сам. Отчасти он понимал, что, потеряв свою истинную, Лайонель лишился части себя и теперь вынужден будет мучаться всё оставшееся время, пока не найдет её.
— Как никогда прежде. — Лайонель закатал рукава безупречно белой рубашки, так неестественно смотрящейся в этом месте, и начал подходить к связанному пленнику.
Занесённый над ним кулак остановил страж, резко ворвавшийся в дверь:
— Срочное донесение для герцога Ланкастского от его величества. — В руки Лайонелю легла депеша, а сам посыльный, убедившись, что конверт вскрыт, отправился вон.
— Чтоб тебя! — Лайонель, в гневе глядя на Дерека, смял бумагу и отошел в сторону от пленника.
— Просит тебя не вмешиваться и дать сделать мне всю грязную работу? — Виктор понимал, что король не допустит, чтобы его сын замарал руки. Видеть — это одно, а принимать непосредственное участие — совсем другое, не по статусу сыну правителя.
— Не просит, приказывает. — Лайонель устало протёр глаза, ставшие за последние сутки красными от недосыпа, и взлохматил волосы.
— Не припомню, чтобы он именно приказывал. Обычно ограничивался простой беседой.
— Знал, что не послушаю. А нарушить приказ не имею права. Что ж, Виктор, приступай. Я с удовольствием посмотрю.
Лайонель отошёл в сторону, уступая место другу. Хоть на вид Виктор и был довольно маленького роста, с чёрными бегающими глазами, часто улыбался и создавал впечатление добродушного человека, на самом деле всё было наоборот. Имеющий редкий даже для драконов дар менталиста, он мог сделать то, что по мнению многих чиновников было хуже смерти — вывернуть наизнанку все воспоминания, пройтись в грубых грязных сапогах по всем закоулкам памяти, не заботясь, что будет после, и оставляя после себя лишь пустошь из осколков жизни человека. К его услугам прибегали, когда решение о судьбе допрашиваемого уже принято и не надо расшаркиваться перед последним аккордом жизни преступника. Таким для него сегодня и был герцог Дерек Андорский, седьмой сын основателя рода, лишённый ныне не только земель, но и титула, состояния, права на защиту. Можно было сказать, что два человека, стоявшие сейчас в допросной, были последними, кого он увидит перед смертью.