Неждана

Все не нравилось в них Прозору: полосатые стеганые халаты, подбитые лисьим мехом, лисьи шапки с длинным хвостами да хитрые лисьи взгляды исподлобья.

Кнуты. Особенно не понравились ему кнуты, которыми они управлялись с лошадьми. Степные кнуты — хитро плетеные ремешки. Не торгуют у нас такими даже на южных окраинах.

Помнил Прозор, как наплел себе Коркутхан тех кнутов еще в самый первый год в терему. Бывало, с утра до вечера крепко вяжет узоры из тонких полосок кожи. Успокаивала его та работа, поди, помогала смириться с новым положением.

Рассказывал потом княжичам степняк, что кажный узелок со смыслом вяжется — энтот солнце прославляет, следующий — небо, потом уж богатства, шатры, овцы, степи, тюльпаны… Красны девки там тоже где-то вплетены — примерно после овец да перед тюльпанами.

Днем лисьи торговцы по-русски со всеми и меж собой толковали, настойчиво убеждали стражу в Град их пропустить, товар свой нахваливали, шкурами у ворот трясли, дары сулили.

Да, уж видит Прозор, что не в том вовсе дело.

Энти лисьи шапки в санях у ворот ночевали, да промеж собой ночью спорили на чужом степном языке — все уж Прозор об них знал.

Не открыли им ворота для проезда ни в первый, ни во второй день, да они не отступались.

На третье утро вышел к ним сам Прозор.

— Кто главный? — с башни сурово спросил.

Выступил вперед один пожилой лис, толстый да в себе уверенный.

— Коли дозволишь себя лично досмотреть моим людям, кинжалы, кнуты все на воротах оставишь, так тебя одного приму — потолкуем, ежели очень уж надобно.

Брови свел сурово гость незваный, да кивнул лисьей башкой — уж согласился.

Через час привели к Прозору четверо малиновых одного толстяка в узорном легком халате. Три верхних теплых халата, видать, снять заставили, чтоб не пронес в рукаве али за пазухой зла какого — ни кинжала тонкого, ни склянки с ядом.

По красной роже понял уж Прозор, что возмущен тот степняк и недоволен таким обращением. Да, уж все стерпел, назад не поворотил, — значит, на самом деле разговор серьезный будет.

Указал Прозор лису на скамью с мягкими подушками — садиться пригласил, хоть так уважил.

— Почто приехали? — сразу спросил.

— На ярмарку прибыли шкурами овечьими… — начал, было, толстяк.

Прозор от ерунды такой уж молча отмахнулся.

— К делу сразу давай, — сурово велел. — Нету у меня ни времени, ни желания твои байки слушать.

Огляделся степняк недовольно по сторонам, четверо малиновых столбами вокруг встали, да за дверью еще, поди, столько же — слишком много чужих ушей.

— Разговор у меня к самому князю, — прохрипел. — С глазу на глаз… Предложение ему щедрое сделать хочу от имени… Ему и скажу, от чьего имени.

Запустил Прозор ручищу в бороду свою, исподлобья на старую лису в узорном халате глянул.

— То, что ты со мной сейчас в терему говоришь, в Град тебя пропустили, — то уже успех великий, — мрачно сказал, как отрезал. — Выкладывай все начистоту, дальше уж я решу, стоит ли князю об том докладывать.

Молчит степняк, хмурится. Понимает по-русски хорошо, да условия предложенные ему не нравятся.

Дал ему Прозор обдумать свое положение, потом уж спросил:

— Ну, что будет у нас с тобой разговор, али назад воротишься?

— Будет, — резко ответил тот. — Секретный то разговор.

— Давай, уж я сам решу, — Прозор пояснил. — Отошлю людей своих за двери, коли убедишь меня.

— Четыре черных камня, — сказал степняк да молчит дальше.

В Прозора взгляд упер, прямо в глаза смотрит, понять хочет — догадается ли тот, об чем речь, али еще подсказки нужны.

— Подите, — махнул Прозор малиновым, на дверь показал.

Выбежали все тут же, еще и толкались меж собой, кто первый из горницы вон пойдет. На семь шагов от покоев отошли, как уж полагалось в таких случаях.

Кивнул степной лис — поблагодарил, значит, за такое понимание.

Сразу догадался Прозор, об чем разговор пойдет. Кто уж тот черный шелковый мешок с головой Коркутхана видал, тот четыре черных камня в золотом шитье вовек не забудет.

— Безутешен хан Кайдухим, хан Тюльпановых Степей до самого горизонта и на тысячу сто двадцать верст за горизонт во все стороны до трех морей….

«Хм, уже „тыщу сто двадцать верст“, а не „тыщу“ всего, как давеча писарь перевел,» — про себя Прозор отметил.

Как пошли подробные описания морей да степей, отвлекся уж Прозор, в окно посмотрел. Там князь Владивой с малыми княжичами на горке ледяной во дворе катаются. Нда…

Просила его княгиня больше времени с детьми проводить — очень уж они по Славке скучали да куксились с утра до вечера. Хороший отец — князь, тут уж ничего не возразишь.

Хотел бы Прозор подмоги от него сейчас в делах международных, да придется уж самому со степным лисом пока толковать. Все ж таки успел взглядом малиновому во дворе знак подать, что нужен князь в терему срочно.

Да, знал уж Прозор, что быстро то не получится. Покуда уж князя покличут, пока он еще с каждым княжичем «по разочку» с горочки скатится, пока от снега его отряхнут, да сменит князь тулуп на платье парадное, взвару горячего выпьет для сугреву, с пирогом маковым, разумеется. Опосля бороду гребешком пригладит…

Там, может, и в беседе со степным лисом что прояснится.

Как закончил гость степной оду хвалебную своему хану, Прозор со своей стороны сказал:

— Князь Владивой близко к сердцу принял эту утрату и скорбит о друге своем Коркутхане. Сожалеем безмерно всем теремом.

Не стал уж Прозор распинаться, звания князя да земли подвластные перечислять, иначе и затемно тот сложный разговор не закончится.

— Готов хан Кайдухим золотом платить за голову сына своего, — поклонился степной лис. — Уполномочен я предложить князю Владивою щедрую плату по весу шелкового мешка.

Тут уж все внутри у Прозора от ярости заклокотало, да виду он не подал, вслух лишь мрачно сказал с достоинством:

— Со своей стороны уполномочен я заявить, что князь Владивой не торгует головами друзей своих.

Взвился степной лис, зубами заскрежетал. Знает, что самому ему Кайдухим башку снесет, коли без того груза страшного в шатры воротится. Да, быстро тюльпановый посол взял себя в руки. С другой стороны хитрой лисой зашел:

— Просит отец безутешный передать нам голову сына своего, чтобы похоронить достойно по нашим обычаям, — поклонился представитель хана. — Иначе не будет покоя душе Коркутхана, не простит себе того хан Кайдухим.

— Почто загубили парня? — прямо Прозор спросил.

— Рассвирепел хан, когда сын его, едва в шатре появившись, стал требовать мирну грамоту с князем подписать, — мрачно ответил степняк в полосатом халате. — Сказал Коркут, что честное слово дал, жизнью своей поклялся, что не будет больше набегов на Русскую Землю.

Понял уж толстый лис, что только откровенностью сможет своего добиться. Коли станет честно отвечать на вопросы, может, и пойдут ему на уступки.

«Вона как, — подумал Прозор — кто же смог такое обещание с Коркута стребовать?».

Вслух другое спросил:

— Что еще просил друг наш Коркут у своего отца, хана Кайдухима?

— Жениться хотел на девке из терема, с луной ее сравнивал, — поклонился зачем-то гость. — Разрешения испрашивал.

«Уж не на княжну ли Морицу он намекает?» — с ужасом подумал Прозор.

Иначе почто посол кланяется?

— На какой девке? — строго поинтересовался.

— Не запомнил никто в шатре ее имени, — помрачнел гость. — На той, что помогла ему домой воротиться, — только это могу сказать.

«Славка?!!» — в изумлении застыл Прозор.

Девка деревенская, нянька простая таку клятву с ханского сына получить смогла?!

Да, и Коркут ее не обманул — честно все отцу передал, за что и голову свою сложил лихой степняк раньше времени…

Прокашлялся Прозор да вернулся к беседе:

— Почто не откликнулись на ту просьбу разумную?

Молчал старый посол, желваки ходили, слова верные подбирал.