Тень креста

- Постоялый двор и его хозяин давно под наблюдением моих соглядатаев и послухов, которые и сейчас здесь, - так в разговор вступил человек в воинском плаще, край его куколя был тоже опущен на самые глаза, но не смог скрыть след шрама, идущего с лица на подбородок. – Тайный схрон с оружием, заложенный кузнецом Хаки Оспаксоном, раскрыт и сегодня ночью будет опустошён.

Беседу продолжил монах-миссионер, обратившись к человеку со шрамом с вопросом:

- Сколько воинов сейчас в городе и какими силами вы располагаете для подавления возможного мятежа?

- Две сотни городских стражников хоть сейчас могут выступать на защиту города и короля. Все они – опытные воины, хорошо снаряжены и вооружены отменно. Каждый второй имеет лук и полный тул стрел. Люди мои верны королю и ждут приказа встать на его защиту или достойно сопроводить Олава в любое место, куда он укажет.

- Ещё полсотни хускарлов-телохранителей короля вам в помощь, - добавил монах, не переставая перебирать чётки. – Датчан вдвое меньше, но они всё ещё продолжают пребывать. А постоялый двор не может разместить и снарядить больше пяти десятков хладирцев. Такое количество копий и щитов не так легко спрятать, а без них будущее сражение для людей Эйрика превратится в свалку. Сдаётся мне, что в большинстве своём хладирцы – стрелки, вооружённые мечами…

Мореход молчал, ему не пристало вмешиваться в разговор старших по рангу и положению, но монах заметил в его глазах вопросительный блеск и желание высказаться, потому кивнул в знак согласия.

- Когда? Когда и где они могут напасть? – озвучил свои опасения мореход, в волнении потирая медный крест правой рукой. – Завтра очень важный день. Венчание короля и королевы… Завтра Олав Трюггвасон станет королем под рукой Господа, а не просто хозяином-владетелем Норвегии, и его потомство по закону будет наследовать власть и страну. Во время венчания враги и мятежники не дерзнут напасть на короля Олава… Многие из них – христиане! И обряд венчания для них свят… Значит это может произойти до или сразу после венчания. Так?

- И так и не так, - ответил мореходу воин. – У короля Олава нет наследников! Погибни он в любое время и в любом месте, трон займёт Тира Датчанка или её брат – датский король Свен Вилобородый. Я бы на месте предателей напал, когда от меня этого никто не ждёт… На венчании! Только так врагами может быть достигнут успех. Там удара и смерти уж точно никто не ожидает. Церковь не может уместить всех наших сторонников и защитников. В ней ещё будут именитые горожане и богатеи.

- Но ведь ты – христианин, сын мой. Откуда такие мысли и желания? – возразил воину монах. – Почему ты не ждёшь нападения на пиру после венчания или по дороге во дворец ещё до пира? А может враги нападут по дороге в церковь?

- Да, святой отец, я-то христианин, чего не могу утверждать в отношении врагов-датчан и приспешников Хаконссона. Да и говорил я не о себе, а о противниках, - с горячностью в голосе ответил воин. – Всем известны их подлость и коварство. Сражаться по дороге ко дворцу или обратно врагам не с руки. В это время королевскую свиту будут окружать ряды моих людей со щитами и копьями, здесь же встанут и наши стрелки – противнику просто не добраться до венценосных особ. Пиршественный покой дворца вдвое больше церковного помещения – есть, где разгуляться сражающимся. Но там поставят длинные и широкие столы – люди короля и королевы сядут по разные стороны. Пусть враги нападают! Получится бой, подобный лесному, когда противников разделяет засека – через столы ни ножом, ни мечом врага не достанешь, да и стрелки там не смогут развернуться: станет так тесно, что луки уже не понадобятся.

- Твои слова да Господу в уши, сын мой во Христе, - набожно произнёс мнимый монах. – Однако, вот, что ещё нужно учитывать… Одно могу сказать определённо: когда враги точно не нападут. Пока супружеская чета вместе, смысла нападения на короля Олава не вижу. Ненароком можно и Тире Датской навредить, а датчанам этого бы очень не хотелось, не для того они все вьются вокруг королевы. Враг нападёт, тогда, когда будет уверен, что Датчанка в полной безопасности и недосягаемости для ответного удара. А нападение может произойти в любом месте и в любое время. Сейчас королева стала уж очень покладистой, что совсем не вяжется с её буйным и капризным нравом, этим она как будто усыпляет нашу бдительность. Значит развязка наступит совсем скоро. Скоро – может быть и завтра. С сегодняшнего вечера надевайте под одежду любую защиту – короткую кольчугу или лёгкий пластинчатый доспех, а оружие держите под рукой, не показывая посторонним. Это же накажите всем своим ближним, помощникам и слугам. Воинам всегда быть наготове и сопровождать короля Олава во всех его перемещениях.

И в этот момент мореход подал голос, его вопрос прозвучал своевременно, но по сути своей должен был быть задан раньше, а обращён он оказался к монаху-миссионеру:

- А что же сам король Олав? Разве ему ничего не ведомо о заговоре и измене? Ведь вы, господин, видите его каждый день и свободно говорите с самодержцем, обсуждая всё, что сейчас вершится под крышей дворца и в самом Нидаросе...

Опущенный куколь скрыл недовольное лицо святого отца - вопрос оказался ему крайне неприятен, а ответ мог быть непозволительно волнительным. Однако, монах выдохнул недовольство и спокойным голосом ответил:

- Король Олав и слышать не хочет ни о каком заговоре, а об измене тем более. Он верит королеве, не смотря ни на что, отвергая все мои доводы... Кто вздумает напасть на короля со всем его войском, да ещё и в его столице? Так он мне отвечает... Олав Трюггвасон просто пьянеет от мысли о венчании, которое упрочит и его власть, и власть Господа в Норвегии. Король слишком этого хочет, потому и закрывает глаза на многое. Вся надежда на нас - будущее короны лишь в наших руках.

- Того, что должно свершиться, никак не миновать, - добавил к словам монаха воин. - Но предупреждённый и готовый к неожиданностям, загодя вооружён. А вооружённого взять не так просто.

- Предупреждён значит вооружён, - повторил слова воина монах. - И Господь нам в помощь.

Произнеся эту фразу, мнимый монах отодвинул от себя пустую глиняную кружку и положил обе руки на стол, что означало конец разговора и окончание встречи. Троица вышла за двери трапезной, не оборачиваясь и следуя друг за другом. А под покровом ночи, когда рядом уже никого не было, мужчины обернулись лицом к лицу и попрощались.

- До завтра, Огге сын гауларского ярла Свана, и ты, градоначальник нидаросский Гамли Лейвссон, - обратился к простому мореходу и воину в чёрном плаще монах-миссионер, в отблеске лунного света сверкнув серебряным браслетом.

А те ответили в один голос:

- До завтра, Атли сын Сигурда, королевский хольд! Да хранит тебя Господь!

***

Снова за этим окном густо чернели сумерки. А в самом помещении угадывалась скрытая жизнь. В этот раз шесть восковых свечей освещали его убранство: резной стол и резные двери, гобелены и богатые занавеси, отделанные блестящим железом, сундуки с утварью, массивное хозяйское ложе, усланное меховыми одеялами. Но к уже имеющимся удобствам добавилась длинная жаровня с дышащими жаром углями. Во всём дворце теперь стало холодно и промозгло, а по залам гуляли сквозняки.

Больше не было людских теней, черными кошками сновавших в одной тёмной комнате. Все четверо пребывали на виду, не пряча лиц и чувств. Каждый присутствующий привнёс свой запах, который теперь имел и конкретного хозяина. От королевы Тиры также пахло лавандой, от мастера-кузнеца Хаки Оспаксона – дымом кузни, гарью и горячим железом, от хозяина постоялого двора Орма Ульфссона – кухней, конюшней и пивом, от Тореборга Стейнссона - неизменной селёдкой. Только терпкого запаха полыни и кожи доспехов больше не было.

А руки собеседников теперь обрели свободу: Тореборг Стейнссон, спрятал увечную левую кисть под правую мышку, королева Тира наоборот - унизанные кольцами пальцы держала на самом виду. Только кузнец и хозяин постоялого двора не знали куда пристроить свои натруженные руки. Кисти рук со следами железной окалины, множественными мелкими ожогами и рубцами Хаки Оспаксон постоянно пытался спрятать под столешницей, а Орм Ульфссон, стыдящийся вида пальцев, разбухших от постоянной работы с горячей водой и паром, на ногтях которых виднелся постоянный налёт копоти очага – то и дело пристраивал их за спину.