Страница 26 из 38
Духовника королевы звали Матеусом и был он родом из Полонии. Во время пребывания Тиры в Вендланде, та сблизилась со святым отцом после длительных разговоров о вере и Христе, совместного чтения Писания. К настоящему времени Полония уже три десятка лет находилась под рукой Господа. В стране, на много меньшей Норвегии, уже имелись два епископства – в Гнезно и Познани. Матеус представлял Познанское. И он без всяких возражений уступил главенство в нидаросском храме Христа святому отцу Альбану. Так Ирландец стал епископом.
Служба началась с погребального молебна, с молитвы произнесённой Матеусом Познанским:
- Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertimeas, quae misericordiae tuae maxime indigent… - звонким, проникновенным голосом вещал святой отец Матеус.
Все окружающие хором повторяли слова молитвы. Так о милости усопшим молил Господа не только святой отец, а вся нидаросская паства. Женщины не могли сдержать слёз, а мужчины крепились, не позволяя себе горестных вздохов сожаления. Глаза короля Олава были полны ярости, и её огонь Трюггвасону так и не удавалось спрятать ни от кого. Ладони сжаты в кулаки, лицо напряжено, зубы оскалены, как у медведя, готового напасть тот час же. Эти смерти бросали прямой вызов его вере, его власти, его влиянию среди соотечественников и соседей. Королева Тира напротив – выглядела задумчивой, потрясённой и подавленной увиденным. И лишь королевский хольд Атли Сигурдссон смог уловить в её взоре тень удовлетворения.
Затем к молебну приступил святой отец Альбан:
- Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace – слова Альбана были полны веры и надежды на то, что мольбы живых христиан достигнут ушей Господа. Молитва Альбана длилась долго, и каждое слово в ней звучало прощанием с новопреставленными, прощанием с епископом Николасом. Из-за плеча святого отца Альбана Огге хорошо видел королевского хольда, начальника стражи королевы – Квига Чернобородого и градоначальника Гамли Лейвссона. Сванссон один единственный имел возможность наблюдать за лицами этих особ. Квиг что-то настойчиво внушал королеве, нависая над её затылком. Датский королевский посланник Тореборг Стейнссон недовольно морщился - ему не нравилась близость и доверительность отношений безродного Квига с королевой. Лейвссон тоже не оставался безгласным: со своего места Огге не мог слышать слов Гамли, но они могли быть покаянием или словами горячего желания мести. Силуэт Атли постоянно менял своё положение, смещаясь от фигуры короля к фигуре Гамли Лейвссона, губы хольда не смыкались в бесконечной речи, обращённой к власть имущим особам. Хозяин постоялого двора Орм Ульфссон и мастер Хаки, уединившиеся в углу справа от двери, тихими голосами обсуждали свои дальнейшие планы. По мнению Огге выходило так, что даже сейчас не все собравшиеся думали о Боге и принимали его словами молитвы. Даже здесь, в доме Господа, каждый из них продолжал думать и говорить о мирском.
И вот два священнослужителя вместе закончили молебен:
- In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen!
Услышав финальную фразу, присутствующие стали истово креститься. Появились городские стражники, и три гроба на их плечах поплыли в сторону церковного кладбища. За всё время существования христианского Нидароса здесь насчитывалось не больше двух десятков могил. Тусклое осеннее солнце не жаловало землю светом, потому и крест над храмом не давал тени, даже, когда зенит был пройден. Три свежие могилы с латинскими крестами взывали к памяти и возмездию. Вскоре храм и площадь перед ним опустели, а у Огге и святого отца Альбана появилось время для откровенного разговора. Его обоюдное желание, наконец, свело священнослужителей вместе.
Будучи младшим, послушник говорил первым – он поделился своими подозрениями и наблюдениями, но Альбан охладил пыл послушника.
- Сын мой, не спрашивай откуда мне это известно, - в полголоса проговорил святой отец. – Слушай внимательно и не перебивай. Ты – мои глаза, ум и руки.. От тебя зависит исход этого дела.
И Ирландец поведал Огге о своём открытии, а речь закончил словами:
- А тот, кого подозреваешь ты, поможет нам в разоблачении и поимке оборотня. О своём открытии нельзя сейчас сообщать королевской чете, иначе нидаросский волк минует облаву и уйдет безнаказанным.
В свою очередь Огге поделился с Альбаном своим планом, который, по его словам, вынашивал давно. В ответ Ирландец согласно кивнул и добавил вслух:
- Действуй, Огге. И Господь тебе в помощь!
***
Хмурый осенний день продолжался. С появлением в храме святого отца Матеуса, часть забот Огге перешла к нему. А послушник, оказавшись свободным, не снимая рясы, расположился на противоположном конце храмовой площади. У дверей самого храма замерла пятёрка городской стражи – во избежание новых потрясений, градоначальник оставил священнослужителям постоянную охрану.
Соглядатая Огге заметил почти сразу, хотя тот и скрывался умело: объёмный черный плащ скрывал тело и руки, куколь надвинут на глаза – лица не видно, лишь серебряный крест на груди был отчётливо заметен – мутный блеск металла отражал серость окружающей погодной среды.
Женщину с плачущим ребёнком на руках Огге увидел ещё издалека. Маленький рост и худоба крестьянки обращали на себя стороннее внимание. На плечах молодой женщины мешком смотрелся полинявший голубой плащ. Она долго стояла у дверей храма, а потом, наконец, решившись, вошла внутрь. Крестьянка с ребёнком пребывала в церкви совсем недолго, вскоре она вышла наружу, жалуясь и стеная:
- Никто не сможет мне помочь. Никто! Кроме бога моих предков – Одина. Нужно дождаться темноты и пойти к его дубу.
Отчаявшаяся женщина говорила так громко, что слова её слышала вся округа. У храма она не задержалась, а обречённо побрела в сторону нидароссского застенья. Крестьянка часто останавливалась, пытаясь успокоить ребёнка, и вот малыш затих, очевидно, погрузившись в сон.
Чёрная тень соглядатая незаметно скользила за несчастной, не оглядываясь и не поворачиваясь в стороны. А Огге незамеченным следовал за этой тенью, ничем не выдавая своего интереса. Обессиленная женщина остановилась у ворот хижины огородника Снорри. Чёрный плащ проводил её до самых ворот, а потом, удовлетворённо хмыкнув, отправился в обратный путь. Огге, подождав некоторое время - пока соглядатай не отдалился за пределы видимости, совершенно не таясь, шагнул в дом огородника. В доме Снорри послушник не задержался. И вот он уже шагает в сторону храма, держа под мышкой легковесный матерчатый узел.
Еле дождавшись конца вечерней молитвы, послушник увлёк епископа Альбана подальше от ушей служек и Матеуса. Там он, приблизившись вплотную, доложил святому отцу:
- Всё свершилось так, как я и предполагал. Так, как мне говорил один, сведущий в ловле зверья, человек. Волк уловил запах добычи, теперь он пойдёт по её следу. Времени осталось совсем немного. Скоро закат и ночные сумерки, тогда оборотень уже будет стеречь жертву в известном нам месте. Теперь дело за вами, святой отец Альбан.
Сопровождаемый послушником, епископ Альбан вышел за двери храма и подозвал ближайшего стражника, которому на ухо высказал просьбу, исполнение которой не требовало отлагательства.
- Я всё исполню, ваше преосвященство, - вытянувшись, ответил городской страж. – Даже не сомневайтесь!
О том, к кому было обращено это сообщение, кто станет его получателем и, что тот должен сделать, получив это известие, знали только трое: два священнослужителя и один городской стражник. Тайна всё ещё должна оставаться тайной. Зверь уже вышел на тропу охоты за человечиной, теперь главным было – не спугнуть его. И не дать оборотню уйти, улизнуть из капкана.
***
Ночное небо полнилось яркими звёздами, их свет перебивала полная луна. Ночная тишина слышала каждый звук, который разносился далеко. Этим звуком стал шум шагов по дороге, что вела к дереву Одина. Фигура в голубом плаще, смотрящемся светлым пятном, медленно двигалась в эту сторону – шаги то замедлялись, то ускорялись. В левой руке женщины угадывался свёрток с малышом. Ребёнок молчал, он не издавал ни единого звука. Может это был глубокий сон, ослабленного болезнью малыша, а может быть он просто не мог кричать, потому что был уже мёртв.