Страница 10 из 16
В ту седмицу Харальд отдал всё, что у него осталось в походном мешке, очень уж хотелось отблагодарить добродушных хозяев. Саами приняли его так щедро и гостеприимно, что не внести свою лепту в их хозяйство было бы нехорошо. Ведь кроме починки сетей да кое-какой пустячной работы, Харальд ни чем не мог им помочь, вот и отдал свои походные вещи Каапо, чтобы тот разделил их, кому что больше нужно.
Единственное, что у него осталось, это золотая заколка для плаща в виде головы Мирового Змея, да и ту он в знак любви отдал Тиие, сам же мыслил в дальнейшем пользоваться бронзовой. Золотая безделушка привела дочь колдуна в крайний восторг. Она могла вечерами напролёт, сидя у огня, вертеть заколку в пальцах, поворачивая и так, и сяк, чтобы огонь таинственно мерцал, отражаясь от поверхности этой вещи.
- Это - дорогой подарок, Харальд, сын великого вождя, и внутри него пляшет дух огня, - восторженно шептала Тиия ему на ухо. - Этот дух и привел тебя ко мне. Теперь я рада...
Удивительно, но последствие же того, что молодой норег отдал все свои вещи, оказалось противоположным тому, чего он сам ожидал... Едва ли не каждый день кто-нибудь из охотников оставлял перед землянкой Каапо затвердевшее тельце горностая, соболя, белки или белой лисы, чьи роскошные шкурки Тиия снимала и обрабатывала для Харальда. Узнать же, кто из охотников принес очередное отдаренье, не представлялось возможным. Они без лишних слов убегали и прибегали на своих лыжах. Остановить их мог только снежный буран.
Когда дух бурана неистовствовал, весь род укрывался в подземных убежищах, где и ждал окончания снежной бури. Когда ураган стихал, саами осторожно выкапывались из заваленных снегом земляных жилищ и, как животные, на которых они охотились, нюхали ветер и отправлялись за пропитанием.
В то ненастное время, все вынуждены были питаться мясом тех же пушных зверей, с которых снимали шкурки. Некоторые пахли плохо и на вкус были неприятны - особенно противны Харальду были куница и выдра. Белка казалась куда вкуснее, а еще - бобер. Всякое оставшееся мясо складывали в маленькие амбары, которые каждая семья саами ставила рядом со своим жильем — этакие сундучки на шестах или на вершинах камней, куда звери не могли добраться. На жестоком морозе пища никогда не портилась.
Коль скоро охотнику выпадала удача добыть дикого оленя, он просто ставил на морозе деревянные миски со свежей оленьей кровью, и через несколько часов кровь замерзала так, что ее можно по необходимости рубить на куски топором и принести в землянку.
Так тянулась, бесконечно продолжаясь, эта зима. Время от времени Каапо призывали к себе духи, и случалось это не всегда, когда ему того хотелось. Вдруг, как в далёком детстве, он начинал корчиться, изгибаться, потом терял равновесие и падал наземь. А когда дух слишком торопился, у колдуна шла пена изо рта. Он же велел Тиие прижимать тряпочкой вывалившийся язык, тела его во время корчей не удерживать, потому что, когда тело корчится, дух входит в сайво, а потом всё успокоится. Семья старого колдуна давно привыкла к этим внезапным уходам. Они укладывали беспамятного старца поудобней, лицом вниз, клали бубен под вытянутую руку на случай, если барабан понадобится в сайво, после чего ждали его возвращения в реальный мир. Настроение его по возвращении зависело от того, что испытал он во время своего отсутствия. Иногда, когда он дрался со злыми духами, то возвращался изможденным.
Иногда же был весел и радостен и рассказывал всем о великих духах, с которыми встретился. Ибмел, небесный бог, зачастую теперь был неприкасаем и неузнаваем, но иногда Каапо встречал Пьегг-ольмай, бога ветра, и боролся с ним, чтобы не дать разразиться трехдневному бурану. А однажды он воззвал к богу охоты, к духу, которого называл «Кровавым Охотником», чтобы тот поспособствовал удаче. А два дня спустя они выследили и убили лося. Боги и духи, которым поклонялся Каапо, были Харальду внове, однако речи колдуна пробуждали в молодом нореге смутные воспоминания бесед с Торбьёрном Хорнклови, его воспитателем, о мире духов, гораздо более древнем, чем исконная вера в Одина и Тора. И тогда сыну конунга казалось, что боги его народа - Один, Фрейр, Тор и остальные - все явились из сайво Каапо и приняли те обличья, в которых стали известны теперь.
Но время текло и погода, а вслед за ней и природа менялись. И вот, когда Пейве, бог солнца саами, начал появляться с полуденной стороны, ко входу в землянку Каапо пришел один из соседей и что-то взволнованно закричал через лаз. Гость так тараторил, что Харальд, теперь сносно говоривший на языке саами, ни слова из того, что он говорил, не понял. Какова бы ни была весть, принесенная охотником, а Каапо тут же отложил в сторону бубен, который расписывал заново, и встал. Взявши тяжелый плащ из волчьей шкуры, он махнул рукой Харальду, и они оба вылезли из землянки. И тут увидели ватагу охотников саами, всего восемь человек, но они смотрели на колдуна с тем нетерпением, с каким ждут разрешения для важных дел. Одни из саами сказал что-то о «медовых лапах», а когда Каапо ответил, охотники начали расходиться по землянкам, взволнованно окликая свои семьи.
- Что стряслось, почтенный Каапо? Нам снова нужно собираться в путь? - спросил Харальд в недоумении.
- Тебе не стоит беспокоиться, Харальд, сын великого вождя. Настало время выйти из земли и снова жить в палатках, хотя в эту зиму что-то слишком рано, - успокаивающе ответил колдун. - Но Старый этого хочет...
- Старый? Кто это и почему его так называют?
Каапо же уклонился от ответа. Он велел жене и Тиие собраться и выйти из землянки. Быт саами столь несложен, что весь род был готов хоть сейчас пуститься в дорогу - мужчины, женщины и дети погрузили пожитки на легкие санки, матери привязали младенцев на спины в маленьких похожих на лодку колыбелях, устланных мхом, и все надели лыжи. Харальд шёл налегке - ноши за плечами у него не было, и даже без нее молодой норег оказался настолько тяжелее саами, что под его лыжами проседал наст.
Саами вернулись на дальнее стойбище, которое оставили перед тем, как перебраться в землянки. Там они снова покрыли готовые остовы тройным слоем оленьих шкур. Все как будто чему-то радовались, а чему, Харальд так и не понял.
- Что случилось? - спросил он теперь Тиию. - Отчего мы так поспешно покинули землянки?
- Потому, что настала пора самой главной зимней охоты, - серьёзным голосом ответила дочь колдуна. - От нее зависит будущее рода и вся наша дальнейшая жизнь.
- Так ты пойдешь на охоту?
- Нет! Мне это запрещено...
- Почему, объясни, ведь ты едва ли не лучший охотник рода, - возразил молодой норег. - Твое умение там обязательно пригодится.
- Ты ещё плохо знаешь наши законы, Харальд, сын великого вождя. На этой охоте нужны лишь братья - наши мужчины, а не женщины, - загадочно ответила Тиия, укладывая на место последний слой оленьих шкур.
Так Харальд ничего и не добился, ему пришлось вернуться в палатку и лечь спать. А ночью вновь накатила снежная буря и сильный снегопад засыпал стойбище. Только это как будто никого не беспокоило.
- Примерь вот это, - попросила Тиия, подавая Харальду башмаки, над которыми она трудилась почти всю зиму.
Харальд же долго вертел их в руках, прикидывая как применить
- Нет, они не для меня. А нельзя ли надеть обычные?
- Теперь уже нельзя. Пришло время менять обувь, - терпеливо пояснила Тиия. - Я шила их швом внутрь, так что снег не налипнет, и шиты они из кожи с головы оленя. Это самая толстая, самая крепкая кожа, как раз то, что тебе сегодня нужно.
Еще она потребовала, чтобы Харальд надел самое лучшее из зимней одежды, подарённой ему - тяжелый плащ из волчьей шкуры - хотя и выглядел он на молодом нореге престранно: прежде это был плащ Каапо, и Тиие пришлось нарастить его куском шкуры северного оленя, чтобы он был по росту сыну конунга. Сам Каапо надел пояс колдуна - нойды, увешанный челюстями пушных зверей, шапку, вышитую священными знаками, и тяжелый плащ из медвежьей шкуры. Харальд ни разу не видел, чтобы он надевал все это одновременно, не видел короткого посоха, обвитого красными и синими лентами, ни связки маленьких медных колокольчиков на нём.