Страница 6 из 59
Когда путь перевалил за половину, он послал воинов расчистить старую дорогу и отогнать всех, кто был способен напасть на людей. Такой заботы уж точно никто и никогда еще не удостаивался, но Горан не мог поделать с собой ничего.
Он скрипел зубами, видя тяжело опиравшегося на посох путника. Чаровник горбился и с трудом переставлял натруженные ноги — но лишь в те минуты, когда спутники вырывались вперед. Стоило же кому-нибудь из них придержать коня или остановиться, ожидая отстающего, чаровник тотчас выпрямлял спину, вскидывал голову и шел так, словно под ногами простиралась вовсе не пыльная дорога, а лежал зеркальный пол лучшего из дворцов.
На заре посох украшала роса, застывая россыпью бриллиантов до первых солнечных или лунных лучей. Самый большой яхонт сиял на вершине всегда, сколько Горан ни силился, не мог вспомнить, был ли он изначально или появился недавно. Вечерами, когда спутники садились вокруг костра и ужинали, а чаровник неизменно находил себе место в отдалении, довольствуясь горстью ягод, если те удавалось собрать по дороге, именно камень служил ему источником света.
Чаровника оставляли сторожить каждую ночь, расталкивая за три, а то и четыре часа до рассвета — в самое глухое и тяжелое время для людей, привычных к дневному образу жизни. Хорошо, если просто пинали мысом сапога в бок, но могли ударить всерьез или облить водой. Чаровник вставал и заступал на дежурство, ни разу даже не выказав неудовольствия. Единственное, что позволял себе — раздраженно повести плечом. Жест выглядел резким, однако Горану нравился. Он был лишь сторонним наблюдателем, но по спине всякий раз пробегал холодок.
И все же он являлся всего лишь человеком. Тело предало его на шестой день пути. Одолевая подъем на вершину очередного холма, чаровник оступился. Нога подвернулась, он упал и покатился вниз, посоха из рук он так и не выпустил. Наверное, следуй путники по дороге, такого не произошло, однако богатырь решил сократить путь напрямик по холмам. Верховым и их коням то оказалось лишь в радость, а чаровника никто спрашивать не стал.
У подножия произрастала рябиновая роща. Чаровник откатился к ней. Толстый ствол старого дерева врезался в спину и лишь каким-то чудом не переломил ее. Зеркало не передавало звуков, но человек наверняка вскрикнул, а вместе с ним и Горан, совершенно того не заметив.
Чаровник пролежал недвижим до вечерней зари, все это время Горан неотрывно смотрел в зеркало, словно это могло спасти человеческую жизнь, и не чувствовал ничего, даже злости. Затем за чаровником вернулся кузнец, закинул поперек седла и увез к остальным; удивительно, как додумался прихватить посох. Чаровника он скинул на землю в отдалении от костра. Никто не попытался напоить его или привести в чувства. На рассвете тот очнулся сам, поднялся, сходил к ручью, а тщательно умывшись, получил увесистую оплеуху от красавицы и едва не упал в воду, не удержавшись на ногах. Горан по-прежнему не слышал слов, но мог догадаться о том, что именно та сказала. Больше отряд не задерживался, никто не оглядывался, и вскоре верховые исчезли из виду. Чаровник же продолжил путь в одиночестве и, похоже, искренне радовался этому.
Через еще пару дней Горану окончательно надоело следить за вырвавшимися вперед людьми. Он уже понял, что не примет в услужение никого из них. Люди ехали по велению победителя, им предстояло живыми перейти в Навь, но Горан больше не желал этого. Уж лучше пусть явятся, как все прочие, померев, а затем пройдут чрез очистительный огонь Вия и родятся заново в Яви. Быть может, в следующих жизнях они станут чуть добрее и милосерднее.
Между жителями Нави тоже случались разногласия. Порой их выясняли в поединках до крови или до окончательной смерти, однако в походе действовали сообща даже самые непримиримые враги. От того же, как вели себя люди, становилось мерзко. Видеть их Горан не желал более и не собирался отпускать восвояси: в княжестве и без них гниль на каждом шагу, ни к чему плодить ее еще больше.
Зеркало снова отыскало чаровника, бредшего впотьмах и освещавшего путь с помощью посоха. Ночь разлилась над миром, однако остановиться на отдых тот решился, лишь добравшись до берега широкой реки.
Звезды глядели на него ясными, умытыми мордочками, луна только вставала из-за горизонта, купая в темной воде обгрызенный бок. Чаровник воткнул посох в землю. Жест узкой кисти, круг, начертанный указательным пальцем — и чаровническая завеса огородила часть берега и реки. Ни один хищник, лихие люди или нечисть, случайно оказавшиеся поблизости, не сумели бы разглядеть через нее ничего. Однако око зеркала умело проникать через любую преграду. Горан ведь сейчас находился отнюдь не в Яви, а значит, и ее законы на него не действовали.
Мог ли чаровник догадываться об этом?.. Вряд ли. Он ведь человек и ни разу не бывал по ту сторону врат. И в иных мирах — тоже. Люди любопытны — именно на этот крючок его и стоило ловить. А уж в том, что Навь придется ему по душе, сомнений у Горана не возникало.
На пологий брег полетела шапка. Должно быть, заговоренная, иначе как бы чаровник не утратил ее после падения?.. Волосы рассыпались темным шелковым покрывалом, заставив Горана шумно втянуть воздух, сквозь плотно стиснутые челюсти. Этого не могло быть! Он никогда не…
Что именно «не» Горан так и не понял. Не видел среди чаровников женщин? Да нет, встречал, не придавал значения просто. Ему ведь всегда были безразличны люди. Вот Кощей постоянно носился то с одним дураком, то с другим, ухлестывал за чьей-нибудь дочкой или женушкой, влезал в судьбы и дела княжеств. Однако эта… конкретно эта… чаровница заставила Горана дрогнуть. Голова пошла кругом, а в горле неожиданно стало сухо. Видимо, он слишком увлекся. Азарт — единственная страсть и слабость, которой он был подвержен, вот и показалось важным выяснить кто же спешил в его сети. Что ж, он выяснил. А дальше?..
А дальше оставалось лишь отойти от зеркала и заняться делами, которые всегда имелись у него в большом количестве. Лишь глупые людские короли востока и запада могли прозябать в лени и бездействии. Для него же подобное — слишком большая роскошь. Женщина, так женщина. Ему не все ли равно? Он точно не собирался лично иметь дело с чаровницей. Для начала поручит кому-нибудь за ней присматривать. А там уж, если докажет свое рвение, действительно станет частью его войска, можно будет познакомиться ближе. Наверняка, у них найдутся темы для бесед. Но это будет потом: чаровники слишком опасны и коварны. Ему ли не знать?
И все же Горан не спешил уходить, а глядел. Смотрел во все глаза, даже придвинулся ближе. Когда живешь долго, неминуемо начинаешь хвататься за все, вызывающее хоть малейший интерес, не позволяет рухнуть в обыденность и рутину, бередит душу, а сердце заставляет ускорять бег. И от того, что он узнал тайну своего чаровника, тот… та отнюдь не перестала быть интересной. Наоборот, заполучить ее под крыло показалось наиважнейшей из целей.
— Ай да князь… — восхищенно проговорил Горан. — Впрочем, тот мог не знать, как и воевода, как и… А не потому ли вызверился княжич, не его ли сбежавшую невесту я вижу?
Светлые глаза, черные волосы, высокие скулы. Ему нравилось… однозначно нравилось то, что наблюдал.
Волосы скрывали слишком многое, как и одежда, только и удалось рассмотреть странный знак на теле. Не разглядев его полностью, вряд ли удалось бы понять суть чаровнической силы, но, по всей видимости, она оказалась весьма непростой. Знаки на телах чаровников невозможно нанести огнем или оружием, появлялись они лишь самочинно, знаменуя очередную ступень мастерства. Раньше, узрев даже только намек на узор, Горан неминуемо насторожился бы — к нему шла не неумеха, обладавшая зачатками силы и научившаяся паре-тройке трюков, не ученица волхва, отосланная с глаз долой, а чаровница, вступившая в зрелость и могущество, — однако сейчас ему стало не до этого. Мало ли чего хотела она? Главное Горан уже понял, что никого другого не потерпит рядом. Хочет отомстить? Пусть! Уговорами или силой, а служить ему будет. В конце концов, лучшее, что можно придумать — заставить поклясться собственной силой. И он вырвет клятву зубами, если понадобится.