Страница 58 из 59
— И не подумала бы я тебя упрекать, птица вещая, — сказала Ольга.
— Черная злокозненная Кощеева, — продолжил Ворон.
— Может и так, да только не верю я сказкам.
— Сказка — ложь, да за ней правда схоронена, — то ли согласился, то ли, наоборот, возразил Ворон. — Коли случится так, что встречу я Горана, может, передать ему слово от тебя?
Ольга головой покачала.
— Попросить хочу, чтобы Горану не помогал.
Ворон по-птичьи склонил голову к плечу.
— Кто ж поможет, если не я, вам свидеться? Кощей на Горана твоего осерчал, закрыл ему в Явь все проходы.
— Вот пусть и думает теперь, как ему быть, но ты на уговоры не поддавайся, Ворон.
— Влад, — уточнил тот. — Зови уж этим именем: в одном мире мы рождены, принадлежим людскому племени, по меркам Нави, считай, родичи.
— Влад, — повторила Ольга и услышала легкий тихий смех.
— Ох, предчувствую, примнет Горан твой мне перышки, если клюв не начистит, но обещаю, исполню я твою просьбу.
— Благодарю, — молвила Ольга с невольно закравшимся в голос сожалением. Кажется, она новый мост позади себя сожгла, а ведь не хотела.
— Я у тебя рарогово перо взял, взамен мое прими.
Вмиг в руке у Ольги возникло вороное перо, искрящееся, красивое.
— Коли вдруг беда случится, не стесняйся, зови смело. Вмиг примчусь, где бы ни был.
Так и осталась Ольга с нежданным подарком. На прощание поцеловала Ворона в щеку, а тот и был таков, растаяв черной хищной птицей в ясной вышине, медленно светлевшей и выцветавшей, терявшей всю красоту, роднящую ее с Навью. А потом, как окончательно утро вступило в свои права, Ольга согнулась в три погибели, схватившись за грудь и заплакала.
Эпилог 2
Чем она занималась, в Явь возвратившись? Съездила на Ладогу тятеньку повидать. Впрочем, как съездила? Очень скоро поняла Ольга, что терем за ней перемещается, и никого из встречных-поперечных это не удивляет. Даже оголтелые, в чужую веру ударившиеся, не спешат с воем и криками к попам бежать и обвинять ее в черном колдунстве. Потому прибыла Ольга вместе со всеми своими хоромами во мгновение ока: как пожелала, так и появилась поблизости от тятиного жилища. Ничем не хуже оно оказалось, чем то, в котором Ольга выросла.
Воевода очень уж радовался. Так радовался — едва отпустил от себя, пусть с людскими глупостями и не приставал более. Понял, не по сердцу Ольге никто из знакомцев его, а может и принял, что место в сердце ее крепко занято.
От него же узнала Ольга о том, что князь Ярополк все-таки захватил Иваново княжество, сам недокнязек аж к полякскому королишке сбежал, а, говорили, и далее. И вроде как, Ольгу очень в граде столичном видеть желали.
Из памяти выплыло видение, в котором воины Нави отразили атаку заморских рыцарей. Как-то битва эта обернется теперь, раз Ольга ушла из дворца Горана?
Она, может, и не отправилась бы в стольный град, да, оказалось, князь Ярополк на Марфе-красавице женился; богатырь Быстр нынче при нем воеводой служил, Горн в боярах ходил, а Свальд двор песнями развлекал. По всему выходило, не просто так Ярополк княжество завоевал, а надоел Иван собственному народу хлеще горькой редьки.
Любопытно стало Ольге, прибыла она к стольному граду. А там ее уж встретили: с музыкой и всяческими почестями. Воевода, как только разговор об отъезде зашел, послал к Ярополку крылатого вестника. Пусть голубю до ворона далеко, а успел вовремя: и столы накрыли, и музыкантов позвали, а уж гости набежали сами. Кто ж от дармового угощения откажется? Не в людских то привычках: шумные сборища пропускать. Славили Ольгу-чаровницу, лучшую подругу княгини, спасительницу княжества и далее-далее-далее…
Ольга улыбалась приветливо, на расспросы отвечала, но все сильнее тоска сжимала сердце. Вспоминалось ей небо Нави, полное звезд даже в полдень. И слышались колокольчики, что в санях пели, когда неслись они со Снеженом на перегонки с ледяной горы. Она тогда всего-то на чуть опередила змия инеистого, но опередила. А потом в санях Зари Заряницы по небосводу прокатилась, только затем проснувшись во дворце Горана.
— А Ивашка сбег, — закинув скрещенные ноги на резной подлокотник, в десятый, наверное, раз рассказывал Свальд. Сидящие за столом гости кто слушали, иные здравицы поднимали, веселились.
Марфа подле князя своего восседала как истинная княжна: дородная, яркая, кровь с молоком. И по всему видно, любит ее Ярополк пуще света белого.
— Ну… мы покумекали, да и позвали Ярополка княжить. А что? Князь он молодой, деятельный, умом не обижен, не то что Ивашка-дурашка, — продолжал тем временем Свальд, — у самого земли богатые, авось и наши бы поднял, а то с тем княжонком, который был, все в упадок пришло.
— А я, признаться, думала — казнить собрались, — рассмеялась Ольга.
— Потому помчалась в стольный град на крыльях ночи, даже не дослушав гонца, что к воеводе прискакал? — укорил Горн, сидевший за столом рядом с суровым, но не лишенным привлекательности воином, постоянно подкручивающим усы, в котором Ольга ни в жизнь не признала бы Быстра.
— Ну… — протянула она, — не совсем. У меня теперь такая сила, что выдернет хоть с погоста, хоть из темницы чаровнического ордена, взбреди им в голову меня туда заточить.
— Не взбредет, — пообещал Ярополк, как оказалось, к их разговору прислушавшийся, и поправил цепь с висящим на ней знаком великого высшего ордена Серых. Его давненько уж считали несуществующим заморские чаровники, а поди ж ты!
Тайное общество чаровников, стоящих и над тьмой, и над светом, считалось легендой. Чародеи, в него вхожие, были этакими сказочными персонажами, способными прийти и надавать по макушкам, физиономиям и прочим частям тел зарвавшимся соратникам, уже не видящим берегов.
Пир прошел славно, а разговора важного, который наверняка затеял бы Ярополк, уговаривая в стольном граде остаться, Ольга не застала. Вернее, это он ее не застал, поскольку ушла чаровница тайными тропами.
…Возвратившись в терем и погладив по перышкам филина, Ольга поднялась в библиотеку: выбрать одну из тех чудесных книг, что находились когда-то в опочивальне Горана, а теперь перенеслись в ее терем. От самого змия не приходило вестей. Где-то через осьмицу после их расставания кусок стены стал зеркальным, и Горан поинтересовался, не хочет ли чаровница навестить его. Ольга тогда сама не своя стала, настолько опешила, что окромя судорожного качания головой ничего не сумела вымолвить — язык отнялся, а сама, наверное, сравнялась цветом лица с только-только выпавшим снегом.
«Жаль, — ответил Горан, все это по-своему расценив. — Я тоже не могу прийти к тебе».
«Я так и не обзавелась посохом из ветви Дуба Мокрецкого, потому зря опасаешься», — Ольга кое-как совладала с собой, но брякнула явную глупость.
«Меня твоя сова заклюет», — хмыкнул Горан.
«Филин, — поправила Ольга. — Он может. Признаться, я иногда и сама его опасаюсь».
Наверное, она сумела бы отыскать в себе силы просто поддержать разговор, но Горан разрушил это намерение, сказав:
«Я по тебе скучаю».
И пропал, будто испугавшись произнесенного.
Ну вот и как такое пережить? По правде говоря, Ольга понятия не имела, что ей делать — едва ли не впервые в жизни. И, вроде бы, никогда не влюблялась настолько сильно и всегда умела держать себя в руках, считала даже, будто не способна на настоящие чувства, а вырвать занозу из сердца не могла. Несколько раз черное перо само прыгало ей в руки, но она сдерживалась, не звала.
Филин сел на плечо, оповещая, что некто ждет у дверей. Ольга посмотрела на глухую ночь за окном, но решила спуститься.
— Помоси! Посялуйста! — девчушке было от силы пять, рядом топталась женщина из стоявшего поблизости у реки селения: дородная, как и большинство здесь, в землях южных и на урожай богатых, красивая, в яркой цветастой одежде. В светлые косы обеих были вплетены алые ленты. Явно ж не оборванки, явившиеся просить милостыню, хотя и таким Ольга никогда не отказывала: с нее не убудет сотворить из пары совершенно неинтересных камней на дороге драгоценность.