Страница 41 из 59
— От Жараша начало веять гибелью, — продолжила рассказывать Мириш. — Не спрашивай: если ты не нашего племени, не поймешь. Поверь уж на слово, мы умеем чувствовать биение жизни и ее отсутствие в той оболочке, которую носит каждый из нас. Ольгаш, как ни любил сестру, не полез бы за ней в воду, если почувствовал бы обреченность.
Ольга кивнула.
— Продолжай.
— Пока еще мог двигаться, Жараш пытался отобрать поводья, но я не позволила. Тогда он просто спрыгнул. Ну, что скажешь? Я же вижу, подозрения у тебя есть.
Ольга наконец села, прислонившись спиной к холодному борту колесницы и обняв колени руками.
— Ты только не гневайся, Мириш, хорошо?
— Думаешь, Ольгиш вызвала чудовище? — спросила та и, дождавшись кивка, продолжила: — Упаси тебя змей-прародитель сказать такое при Ольгаше, но мне ты можешь говорить обо всем.
— Не все так просто, поскольку чудовище не одиноко, — договорить Ольга не успела. Колесницу резко качнуло, а Мириш вскрикнула и принялась валиться навзничь.
Ольга едва успела, встав на колени, подхватить ее. Бездумно, не понимая сумеет ли помочь или рухнет, придавленная тяжелым змеиным телом. Впрочем, Мириш вовсе не лишилась памяти, а змеиное тело — не куль с мукой, чтобы на чужие руки валиться. Свое падение она остановила, даже особо помогать не пришлось. Ольга заглянула в лицо вужалки и вздрогнула. В бездонных глазах плескало бледное небо явного мира — бездонное, безоблачное, глубокое, от него голова шла кругом, а глаза слезились, потому что Мириш тоже плакала.
— Тише… — усилием воли оторвав от нее взгляд, попросила Ольга, — посиди, успокойся.
Она поднялась, глянула на дорогу впереди. «Кони» взволнованно мотали головами и издавали звуки, одновременно похожие на фырканье и чириканье. Лежащая на дороге преграда им явно не нравилась. Да и кому бы пришлась по вкусу, интересно? Даже у Ольги, которая к змеелюдам не питала любви, впрочем, как и ненависти, отсеченный от всего остального тела змеиный хвост вызывал страх, смешанный с отвращением. Судя по отсутствию крови (все равно, какого цвета) вокруг, отсекли хвост уже много позже наступления смерти, а значит, кинули сюда умышленно — хорошо, если лишь для острастки.
Мириш ухватила ее за рукав и прошептала:
— Не ходи, я чувствую ловушку.
— Я тоже, не тревожься, — ответила Ольга и, подхватив выроненные вожжи, протянула их вужалке. — Мне нужно взглянуть.
У каждого чаровника свой неповторимый почерк — шаг. Только это останавливало многих нещепетильных из чаровнической братии от злодейств — второй. Существа чаровнические тоже оставляют ясный след — третий. Пусть Ольга не видела всего, здесь обитавшего, она узнает чудовище, если наткнется снова — четвертый… стоп! Волна смертельного холода окутала ее со всех сторон, мгновенное узнавание подкосило ноги, но Ольга не упала, лишь стиснула челюсти до зубовного скрежета.
— Ольга!..
Внутренний огонь опалил застывшие легкие, Ольга закашлялась, сморгнула едкий дым, и только потом поняла, откуда взялась отвратительная вонь: не собираясь, она подпалила проклятый хвост. Синее пламя плясало по тому, что осталось от змеелюда, — от силы пара мгновений, и на дороге осталась лишь горстка пепла, которая не могла бы уже никому навредить. Раздался тяжкий вздох, Ольга посторонилась, пропуская пару «коней». Когда, чтобы запрыгнуть обратно в колесницу, протягивала руку, та заметно подрагивала.
— Зачем?.. — Мириш правила своими «конями», не мигая глядя перед собой. Дорогу она наверняка не видела. И спрашивала она так, словно не являлась старшей вужалкой, а всего лишь напуганной женщиной, пусть и с хвостом вместо ног. Хотелось взять ее за руку, сжать, однако Ольга решила, будто уместным подобное поведение не будет. Она сама терпеть не могла выказывать слабость перед кем-либо.
— Не ищи злого умысла там, где его нет, Мириш, — сказала она. — Охранник упал в темноту, там и был съеден, хвост же… его кинули сюда случайно. Я тоже думала на угрозу или ловушку, но это не так.
— Ты поняла кто это?..
— Даже если да, кто-то же топит людей… то есть… кхм… твоих соплеменников, а не сжирает, предварительно выгнав из тела душу. Давай доедем до селения.
«Потому что эта тварь точно ненавидит воду, да и саму жизнь», — добавила Ольга про себя.
Глава 15. Горан
Терем стоял грозный, неприветливый. Всем своим видом показывал, что приближаться не нужно. Ну а уж коли путник упрям и глуп — пусть пеняет на себя.
Стоило вступить на высокое крыльцо, кожу начали кусать снежинки. Ольга так и не смогла наделить терем разумом, но в создании чего-то сродни ему преуспела. И эта недосущность теперь выказывала недовольство. Горан не сомневался: его еще не выкинули вон лишь потому, что провел в этих стенах не одно лето, сидя в посохе.
Леший тоже был здесь: стоял в тени ближайшей ели, думал, Горан его не заметит, коли лапами укроется. Однако голос все же подал, стоило потянуться к двери.
— Ты б не ходил, — посоветовал хозяин леса заповедного. — Злющая… ух! Никого не пущает.
— Ничего-ничего, — ответил Горан. — Я все поправлю. Мы поправим, — уточнил он.
— Ну-ну, ну-ну, — покряхтел леший. — А хозяйка моя как? Не забижаешь?
Губы растянулись в улыбке помимо воли, в груди потеплело.
— Такую обидишь, пожалуй, — бросил Горан, фыркнул и переступил порог, не слыша, что там еще бормочет леший.
Дверь за спиной закрылась с глухим зловещим скрипом. Внутри не было ни пылинки. Холодно и просторно. Лужи так и не исчезнувшей крови на полу. Провалы в стенах затянулись, но вряд ли терем остался доволен испытанием, которому его подвергли.
— Поправим, — повторил Горан, входя в заветную комнатку, в которой Ольга хранила свои сокровища — так она книги называла — и разглядывая полнейший разгром.
Переплеты лежали скученно. Видать, повзлетали с полок, стоило первому лиходею в терем войти, а уж как ворвались вороги сюда, спуску ни одному не дали. Меж страниц самой древней торчал кусок темной тряпицы.
— Ноги хоть унесли? — спросил Горан, одобрительно хмыкнув.
— Уху-ху, — ответил сидящий на полке огромный черный сыч (как только не сверзился вниз? судя по виду, тяжеленный) или филин… или сова. Горан в птицах не разбирался.
— Вот тебе и «уху-уху», — Горан ухмыльнулся.
Он не намеревался отпускать от себя свою чаровницу, но не собирался и терпеть несправедливость в отношении нее. Именно поэтому терем будет стоять и поддерживать в себе порядок, а заодно и лешему помогать охранять заповедный лес дабы ни один ворог не позарился. Да и с самим новым держателем окрестных земель стоило поговорить (по меньшей мере, побеседовать пока по-дружески).
Горан терпеть не мог неблагодарных тварей, к каким бы существам и сущностям те ни принадлежали. Да и с бардаком в среде прочих чаровников следовало разобраться. Соратники травли не устраивали никому и никогда. Даже самым отвратительных червям-навозникам. Не свойственно Нави разделять, она лишь объединяет. А эти… людишки ополчились на ничего (уж об этом Горан знал, как никто) не предпринимавшую против них чаровницу. Нашли себе ворога! И почему? За то, что сильнее, умнее, искуснее оказалась всякой падали, о себе невесть чего возомнившей!
Сильную злобу Горан на волхва Валидуба-Вырвитополя затаил. Да только, когда решился воздать тому по заслугам, оказалось, все само собой произошло: нет того уж в Яви, помер, собственным страхом захлебнувшись. Все-то ему казалось, будто извести его хотят, место главного волхва забрать, вот и сжил самого себя со свету.
Хотел Горан с чаровниками заморскими счеты свести, но и их настигла расплата без его участия. Главу так и вовсе ближайший ученик отравил — и поделом. А того за гнусность и нрав жестокий на копья подняли — не помогло искусство чаровническое.
Только княжонок Ивашка и остался пока землю топтать да смрад по ней разносить, но его Ольга крепко накрепко убивать запретила. Посетив зеркальную залу, решила ничего в будущем не менять.