Страница 10 из 12
– Ух-ху-ху… и что же такого тебе привиделось, мил человек,… чего такого страшного ты увидел в своём сне?! – ухая как сова, спросила она, ступив всей своей мощной фигурой ему навстречу.
– Ох, неладное я видел, нехорошее,… всего сразу и не рассказать. Ну да Бог с ним, попробую,… был я вчерась на дальней монастырской пасеке, братья во Христе меня мёдом угощали,… разморило меня, и уснул я вечерком крепким сном,… прямо там же в стогу сена. А ночью спустился ко мне ангел и возвестил,… живёт, мол, во столице одна вдовая барыня, добрая душа,… и грозит ей напасть неминуемая,… а так как ты есть божий человек и бессребреник, то должен ты пойти к ней и предупредить её о године тяжкой. Благословил он меня, и указал где искать тебя, и как от беды грядущей уберечь… – склонившись ещё раболепней, протяжно произнёс Алёшенька.
– Ах, божешь ты мой! Да что же это я тебя на пороге-то держу,… проходи быстрее в дом,… небось, долго шёл, устал, и голодный! Я тебя касатика сейчас накормлю-напою, а ты уж мне поведай, что за беда такая мне грозит и как её избежать… – схватив его за рукав и чуть ли не насильно затащив в дом, запричитала барыня.
Дело было сделано, Алёшенька, ловко подобрав ключик к вдовьему сердцу, быстро открыл себе дверь в её хоромы, а значит и к кладовым. Ну а дальше всё пошло как по маслу. Хозяйка, а звали её Матрёна Кузьминична, вмиг перестав причитать, проводила его на кухню, усадила за стол, выставила целое блюдо всяких вкусностей и даже про свою знаменитую наливочку не забыла. Ходит возле него словно квочка перед цыплёнком и ласково так кудахчет.
– Накось милый, это съешь,… а вот тебе ещё кусочек сладенький,… да испей наливочки, она у меня на малиновом нектаре настояна,… и грибочков с хренком томлёных, отведай… – обхаживала она его, дожидаясь пока тот отъестся и начнёт ей рассказывать. Это она всё по порядку, как полагается, сделала. Сначала напоила-накормила, а потом уже и к расспросам приступила.
Ну а Алёшенька грибочков-то откушал, наливочки испил, и тут ему от сытости-то сразу похорошело. Язычок у него развязался и давай он Матрёне Кузьминичне придумки свои говорить. Дескать, велел ему ангел не торопиться с рассказами, а докладывать всё постепенно, день за днём, по порядку, по одной истине за вечер. Мол, только тогда он её от беды убережет, и туман напасти развеет. И лишь после столь длительного заговора заживёт она вновь, как и раньше, тихо и безмятежно. Вот ведь какую каверзу удумал хитрец.
Ну а Матрёна делать нечего, раз велено не сразу всё говорить, так велено. Возражать не стала, возьми и предложи Алёшеньке остаться у неё покуда он ей всё не расскажет. А тому-то только того и надо. Хотя он конечно для блезиру немного поломался, посопротивлялся.
– Ну что ты Кузьминична,… я, небось, тебе в тягость буду… уж лучше я на улицу пойду… там ночевать останусь. А вечером к тебе приходить стану,… чтоб откровенье рассказывать… – слукавил он. А она и слышать ничего не хочет.
– Нет, никуда не пущу тебя, никуда не пойдёшь! У меня останешься,… ну не дай бог на улице с тобой что случиться,… что я тогда без тебя делать буду! Ты уж давая, устраивайся,… вон в гостевую комнатку ступай,… я тебе там уже и постелила,… перину пышную взбила, подушки на лебяжьем пуху уложила. Живи, сколько хочешь, только убереги меня от напасти… – говорит она ему, за руку берёт, в комнату ведёт, и сама лично спать его кладёт. Ну а Алёшенька как до перины добрался, так сразу же глазки закрыл и уснул крепким сном. И только он засопел, как в дверь постучались. Это молодая воспитанница кузины пришла, как раз настало время вечернего пасьянса.
А надо отметить, что воспитанница та, никогда не опаздывала, и вообще была девушкой пунктуальной, прилежной и приличной. Ну а эти вечерние гадания с пасьянсами были для неё скорее каким-то аттракционом с ярмарки, чем серьёзным занятием. Просто уж так вышло, что ведя благообразный и целомудренный образ жизни, соблюдая все правила хорошего тона, она никуда лишний раз не выходила и прочих развлечений не признавала. Для неё, прежде всего, были важны честь и репутация, иных мерил она и знать не хотела.
И её можно понять, ведь она обладала весьма привлекательной внешностью, а поэтому постоянно подвергалась всякого рода соблазнам и искусам. Бывало, идёт она на прогулке, а за ней уже и хвост ухажёров разных мастей выстроился, и каждый из них норовит отличиться. Кто ей леденец-петушок предложит, кто ватрушку подаст, а кто и расписной платочек на плечи накинет да на вечёрку пригласит. Но только Любушка, а девушку звали именно так, никаких подарков не принимала и соблазнам не поддавалась. Косу свою русую тугую поправит, бровью крутой поведёт, глазами карими укоризненно взглянет, губами алыми гордо усмехнётся и дальше пойдёт.
Неприступная Любушка была аки крепость прочная, и непристойностей всяких не приемлила. Вот и сейчас пришла она к Матрёне Кузьминичне скорей ради отдыха от приставаний ухажеров распутных, нежели про судьбу свою спрашивать. И войдя в дом, она прямо с порога радостно приветствовала хозяйку.
– Доброго вам вечера Матрёна Кузьминична,… как здоровье,… как настроение? – учтиво спросила она.
– Ах, спасибо милая, хорошо,… а ведь вечер-то и вправду добрый. Мне сегодня ангел, гостя необычного послал,… чтобы тот меня от скверной напасти уберёг. Вот ты послушай-ка, что я тебе порасскажу… – начала разговор Матрёна и, приложив палец к губам, дабы соблюсти тишину проводила Любушку на кухню. Усадила её там за стол, налила ей чаю и продолжила начатое.
– Так вот, пожаловал ко мне сегодня под вечер оборванец нищий,… с виду больной и немощный,… хотя если приглядеться есть в нём какая-то сила скрытая,… и поведал он мне своё видение вещее. Выслушала я его, поверила ему, и оставила у себя пожить,… а виденье то, вот про что было… – отхлебнув из блюдца чайку и закусив его кусочком пряного сахарка, пояснила Кузьминична, и тут же начала Любушке про ангельское предупреждение рассказывать да советоваться с ней, как такое может быть.
Тут и завязалась у них беседа задушевная, долгая и напряжённая. И длилась она ни час и не два, а уж почти полночь настала, когда они, наговорившись, угомонились. Всё обговорили, всё обсудили и всем косточки перемыли, и ангелу что не велел про всё сразу говорить, и бедолаге бродяге, что весть принёс да толком ничего объяснить не смог, и даже монастырскому пасечнику досталось за то, что он нищего мёдом опоил.
Ну а что же ещё двум одиноким кумушкам после вечерней зорьки делать, только и остается, что об ангелах да их посланцах говорить. Так вечер и закончился, и уже Луна взошла. Кузьминична, на ночь глядя, Любушку на двор не отпустила, постелила ей в малой комнатушке возле кухни. Впрочем, ничего удивительного в этом нет, такое уж не раз случалось, дело-то привычное, они частенько за полночь засиживались.
3
Но вот и ночь прошла. Пролетела, словно её и не было. Утром Любушка встала с первыми лучами, и сейчас же отправилась по своим делам. Не терпела она праздности, и сразу с утра старалась что-нибудь полезное сделать. По хозяйству хлопотала, порядок наводила, обед готовила, а то бывало, и с соседскими ребятишками время проводила. Соберёт их вокруг себя и давай азбуке или арифметики учить. Сама-то она уж больно учёная была, в гимназии образованье получала. В общем, что знала, и чему её учили, то и детям преподавала. Склонность у неё к этому была, очень уж она детей любила и душевно с ними общалась. Ну а дети за это её уважали и во всём ей стремились помогать. Так оно всё и было. Вот и сейчас Любушка к своим подопечным поспешила, к занятиям их готовить.
И только она ушла, как следом за ней тут же Матрёна проснулась, и сразу к своему вчерашнему гостю заглянула, попроведывать его, как он там. А он спит себе посапывает, лохматые волосы по подушке разметались, растянулся на перине и в блаженной улыбке расплылся. Присмотрелась Кузьминична к нему и видит, бродяга-то совсем ещё молоденький, юный паренёк. И тут ей его пуще прежнего жалко стало. Сердце её сжалось, посмотрела она на лохмы его немытые, и пошла ему баньку топить.