Наставник

Словно холодный яд, по жилам разливается досада. Откладываю плеть на край ринга, одергиваю сбившуюся влажную рубашку. Тошнотой подкатывает стыд. Душа требует проявить хотя бы толику нежности, но не могу, не позволю себе этого сделать.

– Слабачка, – говорю со всей язвительностью, которую только могу найти в себе.  – Убирайся к себе. Мы закончили.

Не хочу ее видеть. Не хочу видеть следы на ее теле. Разворачиваюсь и направляюсь в спальню. На душе гадко, гложет чувство вины. Вроде я повторно не давал ей обещания не оставлять следов, но все равно не по себе. Она ведь увидит кровоподтеки на ребрах. Нет, не могу снова повторить историю с парком – вдруг и правда уйдет. Страшно. Не хочу ее отпускать.

Слежу за Макс по камерам. Добирается до матраса и падает на него лицом вниз. Спина, должно быть, знатно саднит. Плечи мелко вздрагивают. Плачет.

Отворачиваюсь. Не могу ничего изменить. Уже не могу. Остается только использовать. На душе становится легче – кажется, я знаю, как.

15. Радость

Теплый ветер раздувает волосы. Пряди хлещут по лицу, но мне приятно. Смотрю вниз. Колени, кроссовки, под ними скейт… А ниже – высоченная опора вантового моста. Вперед и позади меня улыбается городу толстый металлический канат, к которому крепятся вертикальные столбы, поддерживающие мост. Надо мной кружит вертолет. Там оператор. Он снимет мой трюк. Салютую ему, отталкиваюсь, встаю обеими ногами на скейт и лечу вниз по перевернутой арке. Моя цель – долететь до другой опоры.

Скорость все выше, воздух бьет в лицо, толкает в грудь, в душе эйфория и восторг, но в нижней точке дуги вдруг срываюсь. Лечу вниз. В воду. Она красивая. Сине-зеленая, прозрачная. В воздухе успеваю кувыркнуться и вхожу в гладь залива вертикально вниз головой, выставив перед собой сцепленные руки.

От поверхности отражается солнце. Погружаюсь и рассматриваю опору моста. Облеплена ракушками и кораллами. Завораживает. Хочется потрогать. Поверхность все дальше. Наслаждаюсь подводной красотой – на дне виднеются полузанесенные песком останки упавших с моста автомобилей. Кузовы продавлены, стекол нет, металл поеден ржавчиной.

Поднимаю голову, смотрю вверх – поверхность блестит разлитым светом где-то очень далеко. Хочется вдохнуть. Пока не страшно, но надо наверх. Отталкиваюсь руками и ногами по-лягушачьи, постепенно поднимаюсь.

Легкие начинают ныть.

Ускоряю движения. Красота кораллов и ракушек уже не радует.

Хочется вдохнуть все сильнее.

Отчаянно гребу руками, перебираю ногами. Все равно медленно!

Разум заполняет паника.

За грудиной уже нестерпимо жжет. Нужен кислород. Сейчас же! Но бликующая золотистыми всполохами поверхность по-прежнему далеко.

Может, если я открою рот и немного вдохну воды, станет легче? Снимутся спазмы, и я таки смогу выплыть?

Сознание мутится. Силы на исходе. Вдыхаю…

И просыпаюсь. Дышу полной грудью. Легкие саднят. Похоже, я по-настоящему не могла вдохнуть? А мозг объяснил это красивым сновидением… Простынка под щекой мокрая, пахнет слюной.

Пытаюсь подняться на локтях и ощущаю сильную резь в мышцах. Бицепсы будто из ваты, не напрячь. Переворачиваюсь на бок и словно со стороны слышу собственный стон – кожа на ребрах отзывается сильной болью. Сажусь. Лопатки тоже ноют.

Зажигается свет. Обрывки майки свисают спереди. В голове против воли мелькают фрагменты последнего вечера. Хочется пить… С трудом поднимаюсь на ноги. Надо дойти до кухни, там есть фильтр проточной воды. Бросаю взгляд в зеркало – посмотреть, что там на ребрах? Лень. Да и какая разница? На этот раз Рик точно оставил синяки. Боль была слишком острой и сильной. И что я на это сделаю? Ничего. Проглочу.

Опираясь на стену, двигаюсь к проходу. Слабость в теле давит так, будто на мне латы и шлем в придачу, точно на средневековом рыцаре. И как при таком раскладе пережить завтрашнюю тренировку? Разум тонет в пучине отчаяния. Колет в переносице, в глазах становится влажно.

Рик на что-то рассердился. На что? А есть ли смысл выяснять? Он в бункер явился уже заряженный, злой, как черт. Но потом мы начали разговаривать – меня осеняет. Все полетело в бездну, когда я сказала, что мечтаю о мужчине.

Дура! Дура ты, Макс! Он, похоже, подумал о ком-то другом… Сам дурак! Мог бы догадаться, что из знакомых мужчин у тебя, кроме него, никого нет.

Свет загорается следом за мной по всему пути. Добираюсь до мойки, включаю воду в тонком кране. Подставляю стакан. Он кажется невыразимо тяжелым. Трудно держать. Но жажда сводит с ума. Язык липнет к вязким щекам. Жадно пью. Становится легче.

Тем же манером возвращаюсь в свою конуру. На будильнике три утра. Снимаю обрывки майки, стягиваю штаны. Хоть остаток ночи досплю по-человечески. Надеваю пижаму – спину саднит от прикосновения ткани. Комок слез прокатывается по горлу. Всхлипываю. Обида щемит за грудиной. Рик знал, что я не справлюсь. И бил сильнее, чем вчера. Отыгрался? Или просто получал удовольствие? А может, все вместе – сорвал злобу, испытал разрядку и довольный ушел спать?

И чего ты расклеилась, Макс? Не ты ли клялась себе, что если цена преображения – твои страдания, то ты согласна? Или платишь, или уходишь, так?

Все верно. Но одного старания мало. Я и так прикладываю все силы, чтобы выполнять требования в точности, но он умудряется найти повод причинить мне боль. Точнее, создать. Это жестоко!

Устраиваюсь на матрасе. На животе неудобно, зато не больно. По щекам текут слезы. Снова захлестывает отчаяние. Сколько еще я смогу терпеть? С каждым разом Рик становится более жестоким и изощренным… Даже плевать, что оставил синяки. Наказание не должно быть приятным. Страшно, что он высосал причину из пальца…

Да не из пальца, ты, дурилка! Придумала тоже – говорить ему, что мечтаешь о мужчине! Что он должен был подумать? Не давай поводов, и будет тебе счастье, Макс!..

***

Будильник взрывается хриплым пиканьем словно прямо в мозгах. Открываю глаза. Голова тяжелая, как чугунный шар. Кажется, если по ней стукнуть, звук будет такой же, гулкий протяжный «бом-м-м». Не без труда отрываю тело от матраса. Все болит. Спина – после плетки, руки – от отжиманий. Пресс все еще ноет с последнего раза. На пластилиновых ногах добираюсь до умывальника. Смотрюсь в зеркало. Я. Лицо уже начинает зеленеть, синяки перешли в новое состояние.

Почему взгляд страдальческий? А ну взбодрись, Макс! Не стоит Рику видеть тебя такой несчастной.

И правда что. Еще подумает, что я не справляюсь…

Надо идти готовить завтрак. И зачем Рик по воскресеньям встает в такую рань? Воскресенье – день, когда надо отодвинуть все дела и нежиться в кровати до полудня. Приготовить панкейки с джемом, посмотреть мелодраму. Однажды же я выйду отсюда? Как я проведу первое воскресенье на свободе? Диснейленд? Ярмарка? Парк? Парк! Прогуляю по извилистым аллеям целый день. Буду есть сахарную вату и арахис в карамели, запивая разливной газировкой.

Плетусь на кухню. На полпути нос улавливает вкусный запах. Яичница?! Под языком собирается слюна. Нет, показалось. Ну откуда?.. Против воли иду быстрее. В коридоре слышу шкварчание. Рик готовит завтрак?! Больше ведь некому… если, конечно, он не привел сюда кого-то еще. Нет, бред! Почти влетаю в кухню и в шоке замираю.

Рик в серых матерчатых штанах и светлой футболке стоит у плиты и действительно жарит яичницу. Выглядит мило, по-домашнему, словно заботливый супруг, никак не суровый тренер, как когда он в спортивной одежде. Он может быть разным! И этот его облик мне особенно нравится.

Рик поворачивается на звук моих шагов и игриво смотрит на меня. Приветственно машет кухонной лопаткой. Щиплю себя за руку. Нет, не сплю.

– Доброе утро, Макс, – словно издалека слышу его голос. – Садись, завтрак почти готов.

Оторопело забираюсь на высокий стул. Нет, не верю. Что происходит? Неужели он заглаживает вину? А может, у него есть двойник или брат-близнец? Вчерашний колючий и сегодняшний плюшевый Рик – словно две крайности, Инь и Ян.