Каждый его поцелуй

Приняв решение, он направился к выходу из гостиной. Но стоило Осгуду открыть дверь, Дилан обнаружил, что девочка больше не выглядывает из-за дверей музыкальной комнаты, теперь они были настежь распахнуты, а она сидела за его огромным роялем и играла необычное произведение, которое он раньше не слышал. Музыка лилась из-под её умелых пальцев с лёгкостью, не свойственной ребёнку столь юных лет.

Дилан остановился в дверях музыкальной комнаты и слушал игру девочки, пока не стихла последняя нота. Когда она повернулась и посмотрела на Дилана, словно ожидая услышать мнение о своих способностях, он его высказал:

– Ты удивительно хорошо играешь для маленькой девочки.

– Я играю удивительно хорошо и для взрослого, – без ложной скромности ответила Изабель. Он едва не улыбнулся. Что за дерзкий ребёнок.

– Ты прекрасно говоришь на английском, – заметил Дилан.

– Ты англичанин. Мама решила, что я должна выучить английский, раз уж ты мой отец.

Она замолчала, повисла неловкая пауза. Девочка говорила о его отцовстве с абсолютной убеждённостью. В отличие от неё, он не был в нём так уверен. Может ли мужчина вообще быть в уверен в своём отцовстве?

Он взглянул на шерстяной свёрток, который она развернула на ковре, и на его содержимое – стопку нот.

– Я не узнаю произведение, которое ты только что исполнила, – сказал Дилан, – но оно оригинальное и довольно красивое. Кто его сочинил?

Девочка подняла на него свои большие чёрные глаза и не моргая ответила:

– Я.

***

Для богатых и привилегированных людей "утренними" считались визиты после трёх часов дня. Дилан, однако, не принадлежал к числу тех людей, которым в достижении цели мешали какие-то условности. Ему срочно требовалось нанести один визит.

За неимением идей, что делать с миниатюрным музыкальным гением, Дилан оставил его на попечение Осгуда. Затем он принял ванну, побрился, переоделся в утренний костюм чёрного цвета – согласно своему извращённому вкусу – и уехал. Дилан оставил инструкции дворецкому, чтобы тот разместил девочку в комнатах на третьем этаже, где раньше располагалась детская, и попросил кухарку приготовить ребёнку что-нибудь поесть.

Немногим позже одиннадцати Дилан прибыл в Эндерби, поместье лорда и леди Хэммонд недалеко от Лондона. Дворецкий сообщил, что виконтесса дома, но, возможно, ещё не принимает гостей. Слуга тактично и в то же время многозначительно кинул взгляд на напольные часы в фойе и указал на поднос для визитных карточек. Но Дилан не собирался уходить, оставив визитку, поэтому сказал, что подождёт ответа виконтессы.

Дворецкий знал, что композитор был другом леди Хэммонд и её брата, герцога Тремора, и что они считали Дилана практически членом семьи. Слуга забрал плащ, шляпу и перчатки Дилана, передал их горничной и проводил его вверх по огромной лестнице в гостиную.

Гостиная в Эндерби выглядела очень по-женски. Обивка мебели и общее убранство в нежных пастельных оттенках розового и шалфейного, замысловатая белая лепнина и цветочный орнамент на стенах заявляли красноречивее любых статей в бульварных газетах о том, что лорд Хэммонд редко здесь появляется. Впрочем, как и в любом другом месте, где присутствовала его жена. Разлад между Виолой и её мужем длился уже восьмой год, о чём уже перестали даже судачить в обществе. Её брат часто говорил, что, будь его воля, голова Хэммонда давно красовалась бы на пике на Лондонском мосту. Дилан так и не признался ни Энтони, ни Виоле, что был хорошо знаком с виконтом-отступником. Как говорится, рыбак рыбака...

За последние несколько лет они провели много времени за одними и теми же игорными столами и выпили вместе не одну бутылку бренди. Но Виолу никогда не обсуждали.

Дилан плюхнулся в обитое полосатой парчой кресло и ущипнул себя за переносицу большим и указательным пальцами. Этим утром звон в ушах стоял такой громкий, что ему казалось, будто череп раскалывается надвое. Он давно смирился со своим недугом. Дилан полез во внутренний карман пиджака за маленьким синим флаконом, который всегда носил с собой. Вытащив пробку, он сделал глоток настойки опия, затем закупорил бутылку и положил её обратно в карман. Это поможет продержаться до того момента, пока ему не удастся немного поспать.

Однажды даже опиаты перестанут действовать, как и женщины, бренди, гашиш или игорные клубы. Настанет день, когда все безрассудные поступки, которые он совершал просто ради забавы, больше не будут отвлекать его от нестихающего шума. Вот тогда-то он и лишится рассудка.

Если только музыка не сумеет его спасти. За пять долгих лет Дилан не написал ни одного нового произведения. Чтобы пресечь сплетни, он время от времени публиковал старые композиции, но этим всё и ограничивалось.

Вот бы снова начать сочинять, тогда его жизнь обретёт смысл. Та женщина, Грейс, таила в себе ключ к его спасению, хотя он и не знал почему. Раньше Дилан не верил в муз. Да и не нуждался в них. Единственное, что он знал наверняка сейчас: ему необходимо её отыскать. Более того, она должна оставаться рядом с ним до тех пор, пока Дилан не напишет композицию, на которую она его вдохновила. Он не растерял своих амбиций, поэтому надеялся на симфонию, хотя скорее всего из-под его пера выйдет соната или концерт. На данный момент любое произведение, которое ему удастся написать, станет чудом.

Мысли о музыке вызвали в памяти произведение, которое сыграла Изабель. Не каждому под силу исполнить такую быструю и замысловатую мелодию. Если её действительно сочинила девочка, то, возможно, в её жилах и, правда, течёт его кровь.

Вздохнув, Дилан откинул назад волосы. Какие тут могут быть сомнения? Хоть он и не помнил её матери, девочка определённо была его дочерью. Всё в нём воспротивилось этому факту, но с правдой не поспоришь. Он понял это, как только услышал её игру на рояле, как только увидел гордый и высокомерный взгляд чёрных глаз, когда она заявила, что сама сочинила произведение. Его накрыла волна жалости к девочке. С ним в качестве отца её не ждало ничего хорошего. Он не подходил для такой роли. Дилан о себе-то едва мог позаботиться.

Он отправит её к родственникам за город, а когда она подрастёт – в школу. С ним она определённо жить не сможет.

– Дилан!

Услышав удивлённый возглас, он поднялся на ноги, в гостиную вошла леди Хэммонд. Виола была такой же женственной, как и окружающая её обстановка. Она обладала миниатюрной, стройной фигурой, сливочно-белым цветом лица, золотистыми волосами и тонкими чертами лица. В утреннем платье абрикосового цвета Виола выглядела прекрасной, как восход солнца. Она протянула к нему руки, чтобы поприветствовать, он подошёл к ней.

– Ещё только одиннадцать часов утра, – улыбаясь сказала она и сразу же мило зевнула. – Дорогой, в столь безбожно ранний час я готова принимать только тебя.

Виола непринуждённо позволила давнему другу расцеловать себя в обе щёки, затем села на белый ситцевый диван напротив полосатого кресла, в котором только что сидел Дилан.

– Что привело тебя ко мне в гости? – спросила она.

– Прошу прощения за столь ранний визит, – ответил он, возвращаясь на своё место, – но уверяю тебя, что это вопрос жизни и смерти. Я полагаю, ты была одной из дам, которые устраивали благотворительный бал прошлым вечером.

– В пользу лондонских больниц? Я плохо себя чувствовала и не смогла присутствовать на балу, но да, я участвовала в организации. Ты был там?

Виола явно удивилась, ведь благотворительные балы не соответствовали представлениям Дилана о развлечениях. Хотя он и нечасто бывал на подобных мероприятиях, он знал, что она всегда включает его в списки приглашённых, поскольку знаменитое имя Дилана привлекало любителей музыки и читателей бульварных газет. Они посещали балы в слабой надежде встретиться с композитором, тем самым помогая собрать на благотворительность больше денег.

– Был, – подтвердил он. – Прихоть, полагаю. Если я время от времени не появляюсь на таких мероприятиях, начинают ходить слухи о том, что я наконец-то пал слишком низко. Я пришёл к тебе, чтобы узнать об одном скрипаче.