Страница 2 из 10
Гнев Ахилла воспет задолго до нас.
Воспевать что бы то ни было – не наша задача.
Тише, тише… Спокойнее…
Времени много прошло.
Однако – вперёд!
Троянская язва
Будем держаться Гомера?
Вот и первая сцена: трупы, трупы повсюду лежат.
Но – спокойствие!.. Тише, разумнее… так мы решили…
Пой, богиня…
С призыва к богине Гомер начинает…
«Илиада» (между нами) во многом – вообще про богов.
Вот и первая, эта: не кто-нибудь – Муза.
Безупречная – как никто больше.
К остальным богам в этой славной истории много вопросов. Кто хитрит, кто падок на каверзы, кто рад доносить – выше некуда – Зевсу… Мстительны, жестоки, коварны бывают. Да и Зевс, он тоже хорош… иногда. С другой стороны, если будут кому помогать, тому поздравления наши – за признание заслуг, да и просто: смертному, значит, везёт. И напротив, наши сочувствия, если кому-то случится недоброжелатель среди олимпийцев. Хоть и бессмертны они, но всё человеческое им тоже присуще. Разве что пища другая. Амброзия и нектар. Питались бы мы так и тоже, быть может, бессмертными стали (это только гипотеза). Люб им ещё запах дыма костров – разумеется, жертвенных. Тут всё по-честному. Бёдра животных вместе с жиром предаются огню – это им; пусть вдыхают священный свой дым, остальное – пища людская, тем, кто приносит жертву богам. Единит это смертных с бессмертными. Ощущение пира. Короче, не нам их судить.
А вот Гомеровой Музе – безусловное наше спасибо. За то, что богиня призыву охотно вняла. Прямому призыву сказителя. Впрочем, что ей до нас? Мы всего лишь его робкая тень.
…Только прежде гнева Ахилла, обещанного песнопевцем, встретит нас гнев другой, куда более страшный – гнев Аполлона.
Аполлон, бог-олимпиец. И это только начало. И в самом начале – всюду трупы лежат.
Нет, не поле здесь битвы, здесь берег, военный лагерь ахейцев – он огромен, великое множество кораблей, извлечённых на сушу, на камнях подпираются брёвнами, повсеместно шатры, шалаши – слово ёмкое: кущи; многие тысячи воинов, десятый год осаждающих Трою, им бы сейчас отдыхать без волнений, – но всюду трупы, и трупы, и новые трупы, и не гаснет огонь погребальных костров…
Это мор. И начало сказания. Только-только начало…
Но при чём же здесь Аполлон?
Так это дело его божественных рук. Всем известно: если внезапная смерть – значит, цель стрела поразила. А точнее: Аполлон бьёт по мужам, Артемида – сестра его – целится в женщин. Стрелы невидимы, скоропостижны…
(Забегая вперёд, отметим, что оба они в этой войне за троянцев.)
Аполлон десять дней развлекается тем, что сегодня назвали б сафари. Беспощадно – не делая выбора – стрелял в кого подвернётся…
Понимают ахейцы, что это всё неспроста, что чем-то разгневали сребролукого бога на десятом году тяжелейшей войны. Обязательно надо узнать, за что наказание, а иначе не вымолить им у Аполлона прощения.
Старейшины собрались на совет.
В каждом войске есть предсказатели, на войне без них невозможно. У ахейцев лучший – Калхас, птицегадатель. Он знает.
Знает, но боится сказать.
Ахилл (вот и он) обещает защиту ему. Пусть при всех говорит.
И что оказалось: Агамемнон, предводитель всего ахейского воинства, царь Микен, поднявший племена на войну, – он один причина наведённого мора. Наказание это ахейцем за то, что беспорочного Хриса, жреца Аполлона, оскорбил предводитель их войска.
Когда разорили Фивы, город в Троаде, состоялся обычный делёж добычи. Агамемнону досталась дочь Хриса. Отец, исполненный скорби, в лагерь к ахейцам пришёл – предлагал за пленницу выкуп. Богатый: золото, серебро… Знаком мольбы красный венок шерстяной украшал его жреческий скипетр. Ахейцы-то богатый выкуп встретили с радостью – крик одобрения повсюду раздался; иное дело – сам Агамемнон. Он считал черноокую Хрисеиду законной наградой себе за одну из побед. Оскорбив – да ещё и с угрозами, прочь он прогнал злополучного старца. А тот, слёзы пролив, к Аполлону воззвал – просил отмстить за обиду. Взял серебряный лук Аполлон, в гнев себя приведя, спустился с Олимпа, подступил к тем кораблям и – что ему сто́ит? – лошаков поначалу, и мулов, и бездомных собак – фьить, фьить! (ну как – пристрелялся?) – а затем перешёл на людей: что ни выстрел, смертельная язва на теле. Вот что означает весь этот чудовищный мор.
(Медицина нашего дня эту язву называет сибирской… а лучше б её троянской назвали…)
Дело понятное всем, надо с Аполлоном мириться.
Агамемнон озлобился. Птицегадателю бросил грозный упрёк – только и способен ты на дурные известия!.. Калхас, похоже, к обидам готов – их сносит покорно. А ведь сам Аполлон его научил прорицать; больше того, утверждалось (не Гомером, другими), был он внуком самого Аполлона!
Но коль скоро так надо, Агамемнон согласен: он вернёт отцу его прекрасную дочь и гекатомбу для Аполлона, конечно, устроит, но надобно знать: лично для него это большая потеря. Хрисеиду он был готов законной жене предпочесть, в чём и признаётся публично. Моложе, станом стройнее, да и в домовитости превосходит она Клитемнестру. Она награда ему. А награды потерю следует возместить. Не оставаться же верховному без награды.
Как это? – не понимает Ахилл. Добычу уже поделили, нельзя же переделить поделённое. Будет тебе и тройная, и четверная награда, когда Зевс поможет и мы разорим Трою. Но после.
Нет, Агамемнон требует возмещения. Не надо лукавить, Ахилл. Я без награды, по-твоему, буду, а ты, значит, с наградой – неплохо придумал. Так не пойдёт. Не хотите взамен предложить равноценное, сам приду за добычей. И любой мне отдаст! Кем бы ты ни был! Будь ты хоть Одиссей, хоть Аякс, или хоть собой оставайся, Ахилл.
Вскипел Ахилл. (Тут следует предупредить о резкости выражений: хуже оскорбления собакой тогда не было…) Да кто ты такой, пёс? Чем я тебе обязан? Забираешь лучшее, а сам ты никто без меня! Это я города разоряю – для чего спрашивается? – чтобы ты обогащался, и только? Троянцы мне плохого не делали, скот не угоняли, земли не разоряли, нас разделяют горы, – ради чего я должен воевать против Трои? Ради спасения вашей чести семейной? Да я лучше домой поверну, псина ты мерзкая. Сука. Завтра же отплывают мои мирмидонцы!
…Ну и проваливай, без тебя обойдёмся. Убивать ты умеешь, только уже повернулся на этом. Ты мне и возместишь потерю. Отдашь свою награду, свою долю, свою Брисеиду!
Да уж… Такая ссора у них.
А что Аполлон? А ничего. Собрание врагов любезной его сердцу Трои беспокоило мало его, больше занимала стрельба по ним же невидимыми стрелами: мор – значит, мор. А вот кто наблюдал за ходом собрания точно, это Гера и Афина Паллада.
Гера, как известно, одновременно жена и сестра Зевса, а Афина, как известно, родилась у Зевса из головы. Родственные связи тут сложны, но определённо есть. И что главное в нашем случае – обе богини на стороне ахейцев.
Но!
Надо следить за Ахиллом. Уж очень горячий.
Сам он (вдруг кто не знает) сын богини – ни много ни мало. Сын богини и смертного, если точнее. Не бог. Но герой. Ему, между прочим, сам Гефест доспехи куёт…
Вот так-то: обвинил Ахилл – при всех – верховного вождя Агамемнона в том, что навлёк язву на войско, а теперь объявляет верховный, что людей пошлёт – забрать Брисеиду, наложницу самого Ахилла…
Тут и пришёл в ярость Ахилл.
Тут исток его великого гнева.
Тут и самой Илиады – начало.
Песнь о том, как Ахилл, царь Фтии, вождь мирмидонцев, с Агамемноном, царем Микен, поссорился.
Выхватил меч…
Но Гера, она начеку: немедленно посылает Афину на землю.
Вот – незримо, только зримая для него – явилась Афина Ахиллу.
Боги не любят светиться в нашем понимании слова – увидеть их может лишь тот, кому они сами хотят показаться.
Хвать его за кудрявые волосы; стой!