Страница 18 из 20
Он не только получил высшую отметку, но сейчас же было постановлено исполнить отрывок из его оперы на экзаменационном концерте. Я был в оркестровом классе, и мы, репетируя, не только восхищались и гордились им, но и радовались его смелым гармониям, готовы были видеть в нем реформатора. Сафонов, дирижируя, уже не пытался оказывать давление на автора, а следовал его указаниям. Автору же было всего девятнадцать лет.
С тех пор я не переставал следить за его композиторскими шагами. Я слышал, что по окончании консерватории он нуждался и жил плохо. Особенной плодовитости на первых порах он не проявлял. Видимо, какой-то внутренний духовный процесс мешал ему работать. Но все же я знал, что он написал две пьесы для фортепиано и что-то для скрипки. Из этих двух фортепианных пьес одна была Прелюдия cis-moll, ставшая впоследствии знаменитой.
Прошел еще год или два, стало известно, что Рахманинов пишет Трио на смерть Чайковского.
Здесь мне хочется немного уклониться и остановиться на трагическом событии в нашей молодой консерваторской жизни – на смерти Чайковского. Эта внезапная смерть нашего любимца, нашего бога, явилась такой неожиданной, несправедливой и жестокой, что буквально все в консерватории, от директора и старых профессоров до учеников, учениц и детей младших классов включительно, плакали, как по родному.
Когда вскоре после похорон был устроен камерный концерт памяти Чайковского в Большом зале Благородного собрания, в нем исполнялось Трио Чайковского при участии его близких друзей: С. Танеева (рояль), И. Гржимали (скрипка)[74] и А. Брандукова (виолончель).
Как играли исполнители в смысле ансамбля, я не помню, да и никто не вспомнит, но что это была не игра, а радение, и что публика принимала участие в нем, видно было из того, как мы все трепетали в своем великом скорбном волнении. После исполнения этого Трио мы не могли говорить, обмениваться впечатлениями – было неловко. С нами происходило что-то совершенно необычное.
И вот когда много времени спустя я услышал, что Рахманинов пишет Трио памяти Чайковского, я знал, что это будет выражением пережитой нами трагедии и что в нем Рахманинов, поклонявшийся Чайковскому, как божеству, выскажется полностью.
Трио было написано и ждало своих исполнителей.
Я уже говорил о тогдашней гордости Рахманинова и о его нелюбви просить кого-либо исполнить его вещи. Трио было написано, и огромный фолиант рукописи лежал у него без движения. Тогда пианист А. Гольденвейзер, один из первых поклонников Рахманинова еще с консерваторской скамьи, попросил у него ноты для исполнения этого Трио в одном из закрытых концертов Московского художественного общества (на Малой Дмитровке), которому он обещал устроить концерт. Гольденвейзер попросил меня и скрипача К. Сараджева[75]принять участие в концерте, и мы приступили к работе над рукописью. Музыка нам показалась трудной, но потрясающей искренности. Мы долго разучивали это Трио. Случалось часто, что мы останавливались, не могли играть – слезы нас душили.
На одну из репетиций мы пригласили Рахманинова сыграть с нами, чтобы выяснить темпы, нюансы и пр. Тут мы поразились, что темпы автора не совпадали с нашими и что он играл или скорее, или спокойнее, чем требовала сама музыка, и интерпретация его казалась нам более академичной, чем мы представляли себе. Мы чувствовали, что его природная гордость заставляет его приглушать боль и страдания, выраженные в этом сочинении, и это нам было вначале непонятно, но потом мы глубоко и искренне почувствовали значительность его сдержанной интерпретации.
Впоследствии я всегда поражался этой стороне рахманиновского исполнения своих произведений. Ту боль и скорбь, которую он выражал в своей музыке, он исполнением как бы скрывал, не желая обнажать перед людьми душу. Он исполнял свои сочинения без надрыва, я бы сказал даже, он избегал обнаженности чувств, и те романтически страстные места, которыми так полна его музыка, он как исполнитель не подчеркивал и подносил, как посторонний наблюдатель. Ничего подобного я не замечал у крупных композиторов-исполнителей, например у А. Рубинштейна или А. Скрябина.
Вот в этой-то особенности я всегда узнавал раннего, гордого и скрытного Рахманинова.
В связи с вопросом об интерпретации Рахманиновым его собственных сочинений мне хочется напомнить о его первом самостоятельном выступлении пианиста.
Приблизительно через год после окончания Рахманиновым консерватории он впервые выступил как солист на «Электрической выставке» в Москве в 1893[76]году с симфоническим оркестром под управлением Главача[77]с Концертом d-moll Рубинштейна. Помню, что внешнего апломба было немало, но технически концерт был сыгран скорее плохо. Чувствовалось, что Рахманинов не овладел инструментом, и я думаю, что и работал он над этим мало. Выступление было неудачное, в особенности после известных нам тогдашних блестящих дебютов юного Иосифа Левина.
Прошло еще несколько лет. На музыкальном горизонте Москвы появился из-за границы молодой Иосиф Гофман[78]. Никто о нем раньше не слышал ни слова. Его сенсационные выступления поразили не только публику, но и музыкантов, в особенности пианистов. Начали ходить на его концерты не только для художественного наслаждения, но и как на урок. Его туше, краски, педаль, вся техника стали предметом изучения. Наши молодые пианисты преобразились. Засели работать и совершенствоваться. Не лавры Гофмана не давали им спать, а гениальное мастерство взбудоражило их. Умный и талантливый Рахманинов стал горячим поклонником Гофмана и, вероятно, немало воспринял от него. Они стали близкими друзьями. Гофман очень ценил композиторский талант Рахманинова и любил исполнять его произведения.
Прошло еще немного лет, и Рахманинов предстал перед Москвой в новом виде первоклассного пианиста, правда, пока выступая только со своими собственными сочинениями, но уже уверенным и технически совершенным артистом. Был забыт Гофман, и концерты Рахманинова стали событием для публики и музыкантов.
Этот новый его успех в качестве пианиста сильно помогал и успеху его композиций. Он писал все больше и больше. Начались приглашения в разные города и поездки за границу. Мы, его товарищи по учению, как в годы юности, продолжали следить за каждым его новым произведением. Рахманинов давно уже был самостоятельным мастером и сделался законодателем не только в области композиции, но и пианизма, и дирижирования. Слава его росла и расширялась, а он все же оставался загадкой для всех нас. Большая уверенность в себе и гордость не мешали его всегдашней скромности и простоте. Лишенный обычного тщеславия композиторов, он по-прежнему одевался просто, держал себя натурально, без вычур, свойственных знаменитостям, и по-прежнему был прямолинеен в суждениях, разговорах и действиях. Так, когда я в 1906 году вернулся из-за границы и сообщил Рахманинову, что в Париже я выступал с его Виолончельной сонатой и что до того она не только не была известна, но что и имени автора там еще не в состоянии были произнести и запомнить, он на вид отнесся к этому безразлично.
Рахманинов стал признанным во всем мире композитором и пианистом. Он высказал себя целиком. Его душу распознали в России, Европе, Северной и Южной Америке, на островах и в колониях.
Я же счастлив, что, будучи товарищем Рахманинова по консерватории, имел возможность наблюдать его творческую жизнь с первых и до последних шагов.
Московская консерватория девяностых годов переживала период своего процветания под директорством В.И. Сафонова. Уже с самого начала его управления стали намечаться улучшения в некоторых классах. Упрочились классы оркестровый, камерный и оперный. В фортепианном отделении стало намечаться разделение на педагогический и виртуозный курсы. Увеличены были часы обязательных предметов и установлена учебная дисциплина. А улучшение финансов консерватории означало больше стипендий для учащихся.
74
Иван Войтехович Гржимали (1844–1915). Скрипач. Окончил Пражскую консерваторию. По приглашению Н.Г. Рубинштейна приехал преподавать в Московской консерватории, с 1875 года и до конца жизни – профессор консерватории. Один из создателей русской скрипичной школы.
75
Константин Соломонович Сараджев (1877–1954). Скрипач, дирижер. Ученик И.В. Гржимали в Московской консерватории. Впоследствии – инициатор и организатор создания дирижерского факультета в Московской консерватории. Создатель советской школы дирижирования. С 1936 года – ректор Ереванской консерватории. Народный артист Армянской ССР.
76
«Электрическая выставка» – познавательно-увеселительный проект Московского отделения Технического общества. Впервые проведена в 1892 году на территории будущего сада «Аквариум» (Большая Садовая улица, 14 – вблизи современных зданий Театра имени Моссовета и Московского академического театра сатиры). По специально проложенным рельсам ездили вагончики на электрических аккумуляторах, на территории были устроены электрифицированные фонтаны и сделан электрический грот, освещавшийся лампочками накаливания.
77
Войтех Иванович Главач (1849–1911). Чешский органист-виртуоз, дирижер, композитор, изобретатель музыкальных инструментов. С 1871 года жил и работал в России, в Санкт-Петербурге – служил органистом в Императорской итальянской опере.
78
Иосиф (Йозеф Казимир) Гофман (1876–1957). Пианист, композитор. Единственный частный ученик А.Г. Рубинштейна. На рубеже XIX и XX веков – один из самых востребованных концертирующих пианистов. Считается одним из крупнейших пианистов ХХ века. С 1914 года жил в США.