Дьявол в музыке

- Маскарад окончен, синьор Валериано. Вы знаете, что не убивали ни маркеза Лодовико, ни маркеза Ринальдо.

- Я убил их. Это был миг слабости… Он ничего не значит…

- Я говорю не о том, что подозреваю это, - терпеливо ответил Джулиан. – Я знаю это. И сейчас объясню, почему.

Слушая ваше признание, я усомнился в нескольких частях, но первое веское доказательство я получил, когда взобрался на балкон маркеза Ринальдо так же, как якобы, это сделали вы. Над выступом, по которому приходится идти, есть ещё один карниз. Я пытался ухватиться за него, но не достал на шесть или восемь дюймов. Маркеза Франческа также не смогла бы дотянуться до него. Но вы намного выше меня и Франчески, синьор Валериано. Вы могли бы достать до него – и вы бы сделали это. Любой, кто будет ступать по такому узкому выступу, воспользуется любой опорой.

Потом я поднялся на чердак и выглянул из окна, чтобы посмотреть на этот карниз сверху. Это глубокий жёлоб, в котором нет воды от вчерашнего дождя. Там лишь изысканная коллекция листьев и паутины, совершенно не потревоженная. Вы никогда не ступали на выступ, синьор Валериано. Ваше признание было хитроумной ложью.

…Хотя скорее я должен сказать – хитроумной смесью правды и лжи. Я верю, что Лодовико был вашим отцом, и что вы заманили его в беседку на встречу, используя перчатку своей матери. Но вы не собирались убивать его. Вы хотели шантажировать его и заставить отдать маркезе Франческе её детей. Записка гласила, что встреча состоится «после одиннадцати», но вы ранее вы сказали, что прибыли только в полночь. Когда вы пришли, он был уже мёртв.

Именно поэтому вы знаете, как лежало тело. Вы знали даже о заряженном пистолете, потому что нашли его, когда обыскивали карманы покойника в поисках своей записки и перчатки вашей матери. Но я сбил вас с толку, спросив про пыж. Этого вы не знали и не могли знать.

- Но… но убийство Ринальдо? – вмешался Карло. – Как он мог узнать об этом так быстро? Он даже не был в доме, когда его обнаружили.

- Верно, - согласился Джулиан, - но был в Соладжио. Утром комиссарио Гримани послал в деревню Бруно, чтобы передать записки команданте фон Крауссу и другим. Он велел Бруно не болтать по пути, но я уже немного знаю Бруно и не думаю, что он способен выполнить такой приказ. Он видел тело маркеза Ринальдо и комнату. Он не смог бы воспротивиться желанию поделиться с деревенскими такой новостью. Я загнал его в угол и заставил признаться. Он собрал слушателей на пьяцце и пересказал всё, что запомнил: об окровавленной бритве, расстёгнутой цепочке на шее и всём остальном. И он хорошо запомнил, что среди слушателей был синьор Валериано.

В глазах Гримани загорелся гнев.

- Конечно, Бруно не знал о том, как маркеза Франческа спускалась с балкона, - продолжил Джулиан, - но эта история разнеслась очень быстро – её знали солдаты, что нашли её в часовне, а им никто не приказывал молчать.

- Но как синьор Валериано узнал о капле воска? – возразил Гримани. – Ни Бруно, ни солдаты не могли сказать об этом.

- Меня это тоже интересовало, - признал Джулиан, - но потом я вспомнил, что мы с вами обсуждали это в присутствии жандармов, которых вы послали привести Валериано из «Соловья». Готов побиться об заклад, они болтали об этом по дороге. Так синьор Валериано узнал всё необходимое, чтобы убедительно сознаться в убийстве маркеза Ринальдо. Ему нужно было многое запомнить за короткий срок. Но он привык за несколько дней заучивать длинные оперные роли. Это не слишком отличается.

Джулиан повернулся к Валериано.

- Уверен, у вас были веские причины желать маркезу Ринальдо смерти. Но имея возможность убить его на дуэли, вы не воспользовались ей, а рисковали своей жизнью. Ваше объяснение этому было умно, но неправдоподобно. Вы выстрелили в воздух, просто потому что не хотели убивать своего брата.

- Не знаю, почему вы пытались убедить маркезу Франческу, что никогда не любили её, но думаю, что вы хотели замаскировать тот факт, что всё, сделанное вами, было ради неё. Вы понимали, что её могут арестовать за оба убийства, и единственный способ спасти её, что вам удалось придумать, – это принять вину на себя. Быть может, вы надеялись, что она не будет пытаться доказать вашу невиновность, и потому не станет рисковать своей жизнью. Маркеза Франческа сказала, что ваше притворство было бенефисом всей жизни. Но на самом деле ваш бенефис был сегодня, когда вы говорили, что ничего не чувствуете к ней – в тот самый миг, когда жертвовали своей жизнью ради неё.

- Это правда? – не дыша, спросила Франческа.

- Прости, - прошептал он. – Я пытался спасти тебя. Я не мог выдержать.

Дальше он ничего не сказал. Франческа бросилась на него, била кулачками, пинала и рвала его одежду.

- Как ты мог? Как ты мог разбивать мне сердце и говорить, что это для моего блага?

- Я пытался защитить тебя! – пытался оправдаться он. – Я был без ума от страха за тебя! И я подумал, что без меня ты сможешь снова выйти замуж и родить детей…

- О! - она с отвращением оттолкнула его от себя. – Как ты можешь быть таким глупым и себялюбивым!

- Себялюбивым? – переспросил он в изумлении.

- Да! – она обвела взглядом остальных. – Я думаю, вы считаете его храбрецом. Это не так! Он бросается своей жизнью, потому что думает, что она ничего не стоит! Осмелься жить, Пьетро! Осмелься поверить, что заслуживаешь жизни! Вот что лучше всего сделает тебя настоящим мужчиной!

- Ты презираешь меня, - бесцветно сказал он.

Её лицо сморщилось.

- Нет, я люблю тебя. Иначе почему бы я так страдала?

Они без сил упали в объятия друг друга.

Сцену прервал Гримани.

- Почему вы оставались в Соладжио этим утром, синьор Валериано, когда сказали, что собирались сразу вернуться в Венецию?

Валериано повернулся к нему, раскрасневшийся и счастливый, всё ещё обнимая Франческу за плечи.

- Таково и было моё намерение. Но оставить Франческу оказалось трудно, а оставить её совсем одну – выше моих сил. Кроме того, я беспокоился за её. Я едва знал, чего боюсь, но когда подумал о жестокости Ринальдо и её отчаянии, то понял, что не могу уехать. Так что я остался в «Соловье», решив подождать несколько дней, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, – и только тогда уехать.

- Вы отказываетесь от своего признания в убийстве? – спросил Гримани.

- У меня нет выбора, - Валериано опустил глаза. – Всё, что сказал синьор Кестрель, – правда.

- Я должна была поверить в тебя, - с раскаянием сказала Франческа. – Я должна была знать, что ты не убийца.

Валериано нежно, но твёрдо взял её за плечи и посмотрел её в глаза.

- Ты должна понять, любовь моя – моё признание было таким убедительным именно потому что в нём было много правды. Я говорил о своих самых низменных и мерзких чувствах. Я ненавидел моего отца. Я хотел убить его, когда впервые узнал, что он сделал с моей матерью. Но Елена напоминала, что это смертный грех. Я учился на певца и воспитывался на античных мифах. Я думал об Оресте и Эдипе. Если я пролью кровь своего отца, то буду проклят, осквернён. Не этого хотела бы моя мать. Она хотела, чтобы я пел. Я пытался избегать Лодовико. Но он этого не хотел. Он охотился за мной и не давал мне проходу. И тогда я встретил тебя, Франческа.

Я не хотел любить тебя. Я никогда не мечтал о том, что буду любить. Когда я осознал, что ты значишь для меня, я был в ужасе. Я пытался отговорить тебя. Я не мог вынести, что будто использую тебя, как орудие мести. Я боялся, что когда ты узнаешь, что я – брат твоего мужа, то придёшь в ужас от меня – и, что хуже, от себя. Но в конце концов, - он беспомощно поднял руки. – Я слишком желал тебя.

В воссоединение снова вмешался Гримани:

- Вы говорили правду, когда рассказывали о том, что прибыли в беседку около полуночи в ночь убийства Лодовико?

- Да. Как догадался синьор Кестрель, я нашёл его мёртвым, - Валериано снова повернулся к Франческе. – Странное дело, но я сожалею. Против своей воли, против всех разумных причин – что-то во мне говорит, что Лодовико был моей плотью и кровью.