Дьявол в музыке

Гримани вновь повернулся к ней.

- Скажи мне то, что я хочу знать, и ты будешь свободна. Полиция больше тебя не побеспокоит. Узнаешь ли ты в одном из этих людей Орфео?

Она облизала губы.

- Может быть. Может быть, нет.

Глаза Гримани заполыхали, он сжал кулаки.

- Ты сомневаешься в том, что я способен исполнить то, о чём говорил, Лючия?

- Нет, - прошептала она.

- Это может случится с тобой, Лючия. Как со многими другими. Каждый узник, что носит цепи в Шпильберке, тешил себя надеждами, что с ним такого не произойдёт – никто не думал, что будет до самой смерти заточён в этом преддверии Ада. Но ты по-прежнему бежишь навстречу такой судьбе – и всё ради труса, что стоит рядом и молчит, хотя одно его слово может спасти вас!

- Он не трус! – она вскинула голову. – Что бы он не сделал, что бы вы о нём не думали, он должен позволить мне сделать это для него. Он страдал куда больше меня. Но он поймёт, почему я хочу помочь – защищать его для меня честь! Я никогда его не предам – никогда, никогда! А на ваши угрозы… Мне наплевать!

- Тогда пусть Бог смилуется над тобой, Лючия, - ответил Гримани, - потому что больше некому, - он обратился к Занетти. – Почему у неё шпильки в волосах? Их можно использовать как оружие. Отнимите их немедленно.

Занетти поспешил к Лючии и вытащил у неё из волос заколки. Блестящие каштановые волосы рассыпались по плечам.

- И сделайте расписку за них, - бросил Гримани.

Занетти вновь сел и умостил свой столик на коленях. Солдаты оценивающе глазели на распущенные волосы девушки. Она посмотрела на стенной крючок, на котором висел голубой платок, но австрийцы не давали пройти к нему.

Де ла Марк немедленно взял платок и протянул девушке с почтительным поклоном, как знатной даме. Та сделала книксен и пробормотала слова благодарности, не поднимая на него глаз.

Лючия повязала платок. Занетти вручил ей расписку, на которую она посмотрела невидящими глазами – девушка не умела читать. Гримани вышел, не удостоив пленницу взгляда, секретарь последовал за ним. Когда они вышли, девушка немедленно подняла глаза на троих мужчин.

Флетчер шагнул к ней, но сдержался. Сент-Карр покраснел и уставился в полк. Де ла Марк снова поклонился, и солдаты вывели всех трёх.

Все вышли на пьяццу. Солдаты последовали за Гримани, оставив трёх мужчин одних. Они хранили молчание и не глядели друг на друга. Пьяцца была почти пустой – присутствие жандармов в доме Руги отваживало зевак. Вокруг фонтана, где обычно собирались местные женщины, сейчас резвились и ныряли птицы.

- Что за Шпильберк? – тихо спросил Сент-Карр.

- Это крепость в Моравии, - ответил де ла Марк, - куда правительство Ломбардо-Венеции отправляет выдающихся поэтов, философов и прочих вольнодумцев. Там они ходят в цепях, спят на голых досках и вяжут чулки из жирной, дурно пахнущей пряжи.

Сент-Карр уставился на него.

- Зачем заставлять поэтов вязать чулки?

- Месье де ла Марк имеет в виду, что они карбонарии, - пояснил Флетчер. – А Шпильберк – это австрийская тюрьма.

- Хьюго, - ответил Сент-Карр, - вы сами на себя не похожи.

- Быть может, мистер Флетчер сейчас раздумывает о том, как тот из нас, кому не посчастливиться получить роль Орфео, окажется в этом очаровательном жилище до конца своих дней. Но не расстраивайтесь, мистер Сент-Карр – победитель, скорее всего, будет просто повешен.

- Хьюго, - дрожащим голосом произнёс Сент-Карр, - я хочу вернуться в гостиницу.

Флетчер как будто не услышал его.

- Это просто возмутительно, как Гримани вёл себя с этой девушкой!

Де ла Марк пожал плечами.

- У Гримани ставки высоки. Лючия знает то, что поможет ему раскрыть всё дело, а значит – получить доверие и признание своих хозяев-австрийцев. Но она держит рот на замке. Разве удивительно, что он готов на всё, чтобы заставить её говорить?

- Вы сочувствуете ему? – неверяще спросил Флетчер.

Де ла Марк улыбнулся.

- Понимать – не значит сочувствовать.

- Хьюго! – снова позвал Сент-Карр. – Я хочу вернутся в гостиницу. Мне нужно выпить вина.

- Представь, как на нас там будут смотреть, - предупредил Флетчер. – Все видели, что нас увели под конвоем. Синьора Фраскани, вероятно, уже ждёт нас с трёхногим табуретом, занесённым над головой.

Сент-Карр поковырял землю носком ботинка.

- Если эта девушка может вынести, что её заперли и угрожают тюрьмой, то я могу сказать, что выдержу, если на меня будут пялиться.

Флетчер удивлённо посмотрел на него, а потом обратился к де ла Марку.

- Не хотите ли откупорить бутылку с нами, месье?

- В иных обстоятельствах я бы согласился с удовольствием. Но сейчас клятва призывает меня в церковь.

- Клятва? – спросил Флетчер.

- Да, - де ла Марк криво улыбнулся. – Я задолжал святой Пелагии сотню свечей.

- Я рад видеть тебя в хорошем расположении духа, - сказал МакГрегор.

Джулиан поздравил себя с удачным притворством. Он ещё не сталкивался с расследованием, что казалось настолько безнадёжным. У него хватало подозреваемых, но никто не был связан с убийством. У него хватало теорий, но ни одна из них не была прочной и могла распасться так же легко, как сложилась. Девушка, которой он восхищался, была в опасности. Женщина, которую он любил, могла оказаться преступницей. Он терпел поражение – что хуже, он чувствовал, что браться за это было безумием. Сэр Малькольм Фолькленд, его друг и знаток классической литературы, дал бы имя тому, что владело им, – Гордыня. Чрезмерное высокомерие, заставляющее человека думать, что он в силах соперничать с богами.

Он встал и подошёл к парапету на лоджии виллы Плиниана. Отсюда была видна дымчато-голубая лента воды, а дальше – снежные вершины Альп. Сама вилла была немногим лучше руин. У него за спиной поднимались, одна за другой, террасы с тёмными кипарисами, разбитые водопадом, что нёсся в озеро с самого высокого утёса. Это был пейзаж поразительной красоты, но это не облегчало его ношу.

Джулиан вернулся, чтобы посидеть с МакГрегором у знаменитого прерывистого источника, что со времён древнего Рима каждые три часа наполнял чашу. Источник бил из расселины в задней части лоджии. Кестрель и МакГрегор смотрели как вода поднимается к ониксовому кольцу Кестреля, которое он положил наземь. В эту игру играли все путешественники – ждали, пока вода накроет какой-нибудь предмет, а потом отступит. Но Джулиан и доктор были здесь не за этим. Это лучшее место для разговора tête-à-tête, который Джулиан ещё не начал.

«Чёрт бы побрал эту меланхолию, - подумал он. – Если меня одолеют, то в достойном бою».

Вслух он сказал:

- Вы помните, когда мы обсуждали это расследование тем вечером, когда вы приехали в Милан, я сказал, что если маркез Лодовико был убит карбонариями, то явно не для разжигания революции?

- Да. Потому что тогда им следовало бы сделать убийство публичным.

Джулиан кивнул.

- Значит маркез Лодовико мог каким-то образом им навредить – скорее всего, выдать их имена или планы. Миланские тайные общества планировали выступление одновременно с революцией в Пьемонте. Предательство могло погубить не только их восстание, но и самих восставших. Вопрос в том, откуда маркез Лодовико мог получить такие опасные знания.

МакГрегор задумался.

- Он мог подслушать разговор, перехватить чужое письмо, с ним могли поговорить мятежники и пообещать деньги за сведения о его друзьях.

- Если к нему приходили совершенные незнакомцы, выяснить это будет дьявольски сложно. Но если он узнал что-то случайно, подслушав или перехватив письмо, это значит, что кто-то в его кругу знает тайны карбонариев и, скорее всего, сам карбонарий.

- Кто это может быть?

Джулиан снова встал и сделал круг по лоджии.

- Из допроса, который Гримани учинил де ла Марку, мы знаем, что комиссарио подозревает, будто Орфео – миланский карбонарий из «Ангелов». Раверси рассказывал мне о них: говорил, что полиция называет их дьяволами, отчасти потому что они избежали поимки в двадцать первом, когда схватили многих их миланских единомышленников. Теперь шагнём наугад, предположив, что кто-то, близкий к маркезу Лодовико, был «ангелом» и сообщал ему сведения о них – добровольно, недобровольно или непреднамеренно.