Дьявол в музыке

- Да, маэстро, - Себастьяно вышел.

- Я не вижу причин вам оставаться здесь, мистер Кестрель, - сказал Гримани.

- Ни единой, - согласился Джулиан, - я с большей охотой поговорю с маэстро Донати, когда вы уйдёте.

Комиссарио сверкнул глазами. Они оба понимали – Гримани не хочет, чтобы композитора расспрашивали без него.

- Думаю, вам стоит остаться, - сдался следователь, - Но будьте добры, не задавайте неуместных вопросов. Итак, маэстро, давайте начнём.

Донати терпеливо рассказал, как Лодовико убедил его поехать на озеро Комо и учить юного английского тенора, чью личность держат в тайне. Гримани немедленно спросил:

- Орфео говорил вам, откуда именно из Англии он приехал?

- Нет. Он никогда не говорил об Англии.

- Долго ли он жил в Милане, когда его встретил маркез?

- Я не знаю. Наверное, совсем недолго, ведь, когда маркез впервые привёл его ко мне, он ещё учил миланский. Но через несколько недель, когда мы собирались на озеро Комо, он уже говорил бегло.

- Где он жил перед тем, как оказаться в Милане?

- У меня сложилось впечатление, что во Франции.

- Почему вы так думаете?

- Я пытаюсь вспомнить, - Донати наморщил лоб. – А, конечно. Я сказал ему, что его акцент больше похож на французский, чем на английский, и он ответил, что выучил французский прежде итальянского. Так что я предположил, что раньше он жил во Франции.

- Вы не рассказывали об этом при расследовании, - обвиняюще указал Гримани.

- Меня никто не спросил об этом, синьор комиссарио, - взмолился композитор, - и я никогда не думал, что это важно. Много англичан ездит и во Францию, и в Италию.

- Уверены ли вы вообще, что он англичанин? – спросил Гримани. Глаза маркезы расширились. Она перевела пытливый взгляд на Донати.

- Маркез казался совершенно уверен, - медленно произнёс композитор. – Я никогда не задумывался об этом после нашего первого разговора. Хотя должен сказать, в нём совершенно не было английской надменности – простите, синьор Кестрель.

- Виновен по всем пунктам, маэстро, - с улыбкой отозвался Джулиан.

Гримани удостоил его испепеляющего взгляда.

- Маэстро, вы можете предположить, что Орфео намеренно ничего не рассказывал о себе?

- Он был очень сдержан, - позволил себе признать Донати, - Я думаю, он чувствовал свою зависимость от маркеза. Кажется, англичане куда больше стыдятся бедности чем мы. С Орфео мы почти всегда беседовали о музыке. Его очень интересовали упражнения голоса, и обсуждать с ним и маркезом такие приёмы было очень полезно. Также он любил поговорить об орнаментике – сколько её должно быть и стоит ли композитору о ней заботиться или можно доверить певцу импровизировать…[33]

- А политика? – оборвал его Гримани. – Говорили ли он что-нибудь о разных формах правления, о восстаниях в Неаполе или Пьемонте?

- Насколько я помню, нет, синьор комиссарио.

Гримани велел описать последний день в жизни Лодовико. Донати рассказал, что маркез приехал на виллу к началу утренних уроков Орфео один, без слуг, и сказал, что переночует здесь же. Он был чем-то взволнован, вспыльчив и винил Орфео в том, что тот ночью приходил в замок. Орфео признал, что проник за ворота, открыв их ключом, что нашёл на вилле, но отрицал, что в него было свидание с Лючией.

- Я не сомневаюсь, что он говорил правду, - сказал Гримани. – Теперь мы можем сказать, зачем он туда ходил – оставить посылку в перчаткой и запиской.

- Но синьор комиссарио, - начал Джулиан, - посылку нашли за воротами замка. Орфео был внутри – фактически, для этого он украл ключ. Зачем ему тогда оставлять посылку снаружи?

- Это очень просто, синьор Кестрель, - ответил Гримани, - Орфео собирался совершить покушение на маркеза Лодовико ночью, но ему не удалось. Тогда он составил иной план – с использованием перчатки и записки, чтобы выманить маркеза в беседку следующей ночью. Он оставил их перед воротами, чтобы маркез не догадался, откуда они взялись.

- Это возможно, - признал Джулиан. – А что-то, кроме ночного визита в замок связывает Орфео с посылкой?

- Довольно и этого. Никто другой не уходил в замок той ночью. Продолжайте, маэстро.

Донати описал ссору Орфео и Тонио, а потом дрожащим голосом поведал, как нашёл тело маркеза в беседке на следующий день и как граф Раверси убедил всех держать убийство в тайне. Сам комиссарио неохотно ответил на несколько вопросов Джулиана о состоянии тела.

- Не нашлось ли улик, что указывали бы на то, как убийца пришёл или ушёл? – спросил Кестрель.

- Ему не нужно было «приходить», - ответил Гримани. – Он уже был на вилле. А что касается того, как он ушёл, то за воротами сада полиция нашла следы копыт и лошадиный навоз. Вероятно, там ждал конь, но не маркезов – тот был в стойлах «Соловья». У Орфео была лошадь, что ждала его, дабы облегчить побег.

Карло сдвинул брови.

- Тогда не мог ли кто угодно другой приехать на виллу верхом и убить моего брата?

- Он бы не смог проникнуть в сад, - возразил Гримани, - ведь ворота запираются на ночь.

- Были ли они заперты утром после убийства? – спросил Джулиан.

- Нет, - признал комиссарио, - Орфео должен был открыть их, чтобы выбраться наружу после убийства.

- А не выглядит ли более правдоподобной идея, что это маркез не запер их ночью? – задумчиво протянул Кестрель.

- Лодовико? – спросила маркеза. – Почему?

- Потому что у него была назначена встреча в беседке с тем, кто послал перчатку и записку. У него не было причин подозревать, что шантажист – Орфео, а значит, он считал, что ночной гость должен будет как-то попасть в сад снаружи.

- Я поняла! – воскликнула маркеза. – Как вы умны, синьор Кестрель! Но, возможно, Лодовико ожидал, что визитёр прибудет в лодке.

- В беседку можно попасть из лодки? – заинтересовался Джулиан.

- Не напрямую, - ответила та. – Беседка стоит на насыпи, примерно в пятнадцати футах над озером. Кое-где она осыпается. Чужак мог бы оставить лодку прямо у берега, на гальке, и взобраться наверх.

- При всём уважении к вам, ваша светлость, - сказал Гримани, - такие спекуляции бесплодны. Неважно, кто оставил ворота незапертыми или откуда маркез Лодовико ждал гостя. Перчатку и записку прислал Орфео, что уже был внутри, и который убил хозяина и сбежал на приготовленной лошади.

- Но синьор комиссарио, - отважился вступить Донати, - не может ли смерть маркеза и побег Орфео в один день был совпадением? Маркез грубо оскорбил его после драки с Тонио. Возможно, Орфео не потребовал удовлетворения, памятуя, как щедр был с ним маркез и из уважения к его годам, но решил, что больше не станет этого терпеть.

- И сбежал бы, не сказав ни слова? – возразил Гримани.

Композитор поник.

- Я понимаю, трудно такое вообразить. Я привязался к Орфео, и думаю, что он ко мне тоже. Я не могу не думать, что если бы в его отъезде не было ничего преступного, он бы обязательно попрощался.

- Возможно, он не убивал Лодовико, - предположил Карло, - но боялся обвинений в этом, и потому бежал.

- Нет, - твёрдо возразил Донати, - со всем уважением, синьор граф, это невозможно. Орфео не оставил бы меня одного, зная, кто рядом могут быть разбойники или душегубы.

- Это преступление совершила не банда с большой дороги, - сказал Гримани. – Маркеза убили тихо и незаметно. Скажите, маэстро, Орфео писал или получал письма, когда жил на вилле?

- Я не знаю, - ответил Донати. – Я почти ничего не знаю, о том, чем он занимался, когда меня не было рядом.

- О чём он, без сомнения, позаботился сам, - закончил комиссарио.

- Заботиться о тайне своей частной жизни – это не преступление, - объявил Карло.

- Напротив, синьор граф, - строго ответил Гримани, - никто во владениях его императорского величества Франца I Австрийского не имеет права утаивать своё имя, поступки или мнение.

- Но синьор комиссарио, - возразил Донати, - вся секретность вокруг Орфео была идеей маркеза.

Гримани это не поколебало.