Нелюбовь

Злюсь на них обеих и все равно иду в дом. Это же, блин, лазанья!

1.3

– Дочь! – Папа окликает меня с кухни, когда я вхожу в дом.

Честно говоря, надеялась, что он уже спит. Все мои силы ушли на то, чтобы вести себя, как ни в чем не бывало, после того, как Никита огорошил меня новостью о влюбленности в Полину, и теперь я без сил. Изображать из себя счастливого подростка еще и перед отцом – задачка «со звездочкой».

– Это ты? – Доносится до меня его голос.

– Я. – Отвечаю ему. И, сделав глубокий вдох, вхожу на кухню. – Это тебе. – Под его внимательным взглядом ставлю на стол стеклянную емкость с лазаньей. – От Марины с теплыми пожеланиями.

– О-о. – Задумчиво тянет он, глядя на блюдо, затем чешет затылок. – Так мило.

– Она – чудо, правда? – Сдавленно комментирую я.

– Точно. – Его кадык дергается. – Э… к-хм, я сделал нам горячие бутерброды, будешь?

– Не-а. – Мотаю головой. Мне сейчас кусок в горло не полезет. – Объелась лазаньей.

Это почти правда. Съесть кусочек без малейшего желания – тот еще подвиг. Известие о том, что мне не стоит надеяться на взаимность, начисто отбило аппетит.

– Как там Никита? – Спрашивает папа.

У меня перехватывает дыхание. Отчего-то снова так больно, будто корова лягнула под дых.

– Лучше всех. – Выдавливаю я, переведя взгляд на холодильник.

Как назло, на глаза попадается серия магнитов со снимками, которые мы делали прошлой осенью: вот мы с Высоцким обнимаемся на пляже, вот корчим забавные рожицы на камеру, а вот я сижу у него на плечах и весело смеюсь, а он поддерживает меня за бедра. И никому и в голову не приходило, что это прикосновение может казаться двусмысленным. Еще бы – мы же с ним братаны, или как он сегодня сказал? Что все время «забывает о том, что я девчонка». Да уж, веселого мало.

– Ты чем-то расстроена? – Папин голос заставляет вздрогнуть.

– Что? Я? – Пожимаю плечами, придумывая ответ. – Нет. Просто… – Поворачиваюсь к нему, натянув на лицо беззаботную улыбку. – Просто завтра последний день перед торжественной линейкой, и нужно столько всего успеть. Купить тетрадки, ручки, обложки, получить учебники в школе… А еще нужна новая форма.

– Ты знаешь, где лежит моя карта. – Улыбается папа. – Возьми подружку, и посвятите завтрашний день шопингу. Как только закончите с покупками, побалуйте себя походом в кафе. – Он подходит ближе и обнимает меня за плечи. – Точно все хорошо?

– М… да. – Отвечаю я, с трудом протолкнув слюну в пересохшее горло.

– Высоцкий что-то натворил? – Будто читает мои мысли отец.

И мое сердце падает. Я боюсь разреветься у него на глазах и сильно стискиваю челюсти.

– Никита тут ни при чем. – Вру я.

Папа и так настороженно к нему относится после того школьного вечера, с которого Высоцкий притащил меня на руках. Считает, что это он напоил меня, и вообще – мне стоит держаться подальше от испорченного мальчишки, который оказывает на меня дурное влияние. Хотя, уверена, в глубине души отец знает, что Никита и мухи не обидит, он не такой, и наша многолетняя дружба тому только подтверждение.

– Ладно, отправляйся спать. Кажется, ты просто устала.

– Наверное. – Отвечаю я.

Целую его в щеку, пряно пахнущую одеколоном, и спешу наверх, к себе в комнату.

Чемодан уже стоит у кровати, папа его поднял. Но у меня нет сил разбирать сегодня свои вещи, у меня вообще ни на что уже не осталось сил. Этот вечер измотал меня, вывернул наизнанку.

Я подхожу к окну и смотрю на вечерний город. Вдали в сумерках серебрится море, и на его поверхности виднеются смутные очертания севшего на мель ржавого сухогруза. Он накренился, и торчит наполовину из воды, словно моля кого-то невидимого о помощи. Корабль видно только с этой точки, из моего окна, и я невольно ловлю себя на мысли о том, что не могу посчитать, сколько раз Никита поднимался ко мне в спальню, чтобы посмотреть на него.

А я уже отвыкла. И от этого вида, и от Никиты.

Я так скучала, что казалось, будто часть меня «стоит на паузе» в ожидании нашего воссоединения. Как будто я задержала дыхание и приказала себе не дышать, пока мы снова не будем вместе. И вот мы увиделись, я сделала этот вдох, и тут эти слова. Про Полину. Так неожиданно, больно. Так остро.

Я не была готова.

И, вспоминая его лицо в тот момент, когда он произносил их, я снова не могу дышать. Его глаза так сияли, а голос взволнованно дрожал! Черт подери, я никогда не видела Никиту таким…

А ведь он даже не спросил о том, что я собиралась ему сказать. Чувство, которое Никита испытывает, захватило все его мысли, заставило забыть обо мне, о нас. А, может, и не было никаких «нас»? Никогда.

Я стискиваю пальцами подоконник и закрываю глаза. Перед внутренним взором вспышками проносятся воспоминания из детства.

– Как тебя зовут?

– Лё-я. – Мычу я.

Мне в тот день поставили ортодонтический аппарат для расширения верхней челюсти, и говорить с этой штукой во рту было непривычно и неудобно.

– Лёня?

– А-лё-я. – Злюсь я, глядя, как белокурый мальчишка с ведром червей в руках смущенно мнется на нашем крыльце.

– А! Лёля? – Улыбается он.

У него не хватает пары зубов. Забавный.

– Никита! – Зовет его мама. Она высокая, красивая, у нее ярко-красное платье. Наверное, эта тетя – фотомодель. Такие рекламируют зубную пасту или одежду. – Я в магазин, ты со мной?

– Нет, я буду тут.

– Ой, здрасьте, – она сталкивается с моим отцом, который вытаскивает из багажника очередную коробку с вещами. Смущенно улыбается и нервно поправляет длинные светлые локоны. – Вы переехали в этот дом? А мы тут рядом живем. Будем знакомы. Марина.

– Ты будешь жить в доме с привидениями? – Загораживает собой вид на беседующих взрослых Никита. – В нем давно никто не жил, поэтому тут поселились призраки. – Из-за выпавших зубов он тоже плохо произносит звуки. – Там, наверху, в окне я сам видел одного – летающего!

Я спускаюсь с крыльца и задираю голову. В окне комнаты на втором этаже отражаются плывущие по небу облака. «Вот дурачок, какие же это призраки!» Но я не говорю этого вслух. Стесняюсь, что мальчишка опять ничего не поймет. Я еще не знаю, что буду жить в этой комнате, и в один из следующих дней Никита придет рано утром и вывалит на мою постель с десяток крупных жуков, чтобы похвастаться.

Я не знаю, что впереди нас ждет десяток лет крепкой дружбы, проверенной радостью, бедами, ссорами и даже драками.

Еще не знаю, что нечаянно разобью ему нос, когда мы в тринадцать лет будем играть во дворе в баскетбол, и буду рыдать вместе с ним от испуга. Не знаю, что у нас будет свое тайное место, с которого мы будем любоваться вечерами на самое чистое море. Не знаю, что мы будем понимать друг друга с полуслова и постоянно хохотать над понятными только нам двоим шутками.

Еще не знаю, что мы сроднимся так, что станем своими в домах друг друга и будем входить в них без стука. Не знаю, что будем меняться одеждой и сочинять вместе музыку. Что будем бегать друг к другу по десять раз на дню потому, что так проще, чем написать сообщение.

Не знаю, что влюблюсь в него по уши – неожиданно для себя самой. И что мне будет так больно от этого.

– Мур. – Говорит Никита, поднимаясь в окно моей спальни по старой шпалере, хотя, ничто не мешало ему войти через дверь, как все нормальные люди.

– Мяу. – Отвечаю я с улыбкой, потому что это уже много лет наши «пароль» и «отзыв».

Мы с детства так здороваемся, и это намного проще, чем говорить избитое «привет».

– Мур. – Он привычно машет мне рукой, когда мы встречаемся на дороге, чтобы отправиться вдвоем в школу рано утром.

– Мяу. – Усмехаюсь я, толкая его в бедро, а затем обнимаю за талию.

Мы вместе, мы рядом. Идем нога в ногу.

Но теперь это происходит только в моей голове.

Что-то изменилось.

Я открываю глаза и смахиваю слезы. Нет. Изменилось всё.