Страница 3 из 7
Да он готов идти хоть по трупам – только чтоб добиться Положения в Обществе!.. Причём такого положения, чтобы уже он мог свысока глядеть на своих старых обидчиков – всех этих хозяев бакалейных лавчонок, начальников департаментов, владельцев контор, и имений, где он имел несчастье пробовать свои силы в качестве рассыльного, клерка, продавца, и вот теперь – садовника…
Учёба в Базеле представлялась теперь попросту одной большой Катастрофой. Вечно урчащий от голода кишечник. (Тогда он игнорировал его позывы – а пять лет назад пришлось сесть на строгую диету. Ничто не проходит даром!) Слипающиеся на лекциях глаза. Сотни разгруженных ночами вагонов – с зерном, мукой, кофе, вонючими удобрениями… (А это теперь сказывается на спине – приходится носить пояс из собачьей шерсти! И все равно – малейший дождичек – и!.. Ох, уж этот радикулит…) Кипы тетрадок – с лекциями и выписками из справочников, кодексов и учебников.
Зубрежка, зубрежка, зубрежка…
Да что вспоминать теперь об этом аде – остаётся порадоваться, да и удивиться за себя. Не сломался. Выдержал. Терпел. Терпел. ТЕРПЕЛ!!! Нашёл в себе силы, и засунул в …пу свою наивно-возвышенную совесть. Блестяще сдал Выпускные. За время учёбы успел перезнакомиться с полезными сверстниками: Детьми… Кого надо. Всячески проявлял свою смётку и деловитость. Узнал – кому нужно почти неприкрытой лестью откровенно «почесывать за ушком», а кому и… Симпатичного пьяненького мальчика на ночь обеспечить. Ох уж эти маленькие слабости юности… Потом переходят в большие. Старости. И позволяют знающему о них легко…
Вот именно.
Устроился тогда, в самом начале, младшим кассиром в Первый Национальный.
Нашёл способы и ходы. Перезнакомился и узнал тонкости обращения с Очень Важными и Нужными Людьми. Думал, нащупывал, просчитывал… Собирал сплетни, проверял и перепроверял. Кое-что, конечно, рассчитывал. Но больше доверял чутью – инстинкту. Всего девять лет – и он заместитель Управляющего. О-о-о!..
Конечно, если б не выгодный брак по расчёту, не видать бы ему дальнейших перспектив – в тесный мирок Финансистов с родословной и безупречным послужным списком не пускают тех, у кого ни гроша за душой. А так – сплочённый и хваткий клан Гугенхаймов открыл ему пути к…
Хохотушку Клару Магнус вспоминал с добротой и щемящим ощущением утраты – она и правда любила его. А он… Позволял себя любить. И ковал, стиснув зубы, и вкалывая, как каменщик на стройке, по шестнадцать часов в сутки, для неё (и для себя, конечно), могучий фундамент! На котором и воздвиг в годы расцвета собственного таланта (Это – для непосвящённых его способность увидеть выгоду – талант. А для него самого, и сотни-другой таких же как он, дельцов – бешенное терпение и трудолюбие! И, разумеется, трезвый холодный расчет.) здание преуспевающего Бизнеса. И, разумеется, получил заслуженное ПОЛОЖЕНИЕ в чертовом Обществе!
Как тут не вспомнить симпатягу Рэта Батлера – вот уж четко и цинично описала его старания Маргарет Митчелл! Ханссон же просто нагло воспользовался методикой. Можно, казалось бы, не напрягаясь, пожинать лавры. Будущее семьи обеспечено! Оба их сына – процветающие юристы. Старший – даже Председатель Коллегии адвокатов. Дочь замужем за сыном сенатора США. В перспективе – губернатора штата Мэн. А еще в активе компании «Магнус Ханнсон и Ко» – пять внуков и две внучки! И это, конечно, главное достижение старого лиса: будущее его отпрысков вполне безоблачно и радужно. Потому что не отягощено кандалами нищеты – у каждого есть Счет…
Лицо в зеркале приобрело обычное выражение: уголки губ опустились, придавая рту хищное и сосредоточенное выражение. Глаза…
Глаза в последнее время стали сдавать – для чтения пришлось выписать совсем уж сильные очки. Но выражение… Фанатичный блеск отчаянно жаждущего «пробиться в люди» юнца не исчез – он как бы преобразился в сосредоточенную деловитость и просвещённую компетентность. Да, изощрённо-хищную и гнусно-подлую изнанку финансового мирка хэрр Ханссон теперь знает вовсе не поверхностно. В том числе и это привело к тому, что великолепная львиная грива чёрных, как смоль, волос, которой он так гордился в молодости, превратилась в жидкую белую полоску по контуру черепа где-то там, далеко за макушкой…
Хватит ностальгировать. Сегодня это случится. Сегодня та, что в далёких семидесятых даже не удостоила его хотя бы единственным взглядом из-под роскошной шляпы, придёт к нему. Уговаривать его отсрочить выплату по закладным. Кстати, не только на то самое имение, но и на дом в городе, и на последнее прибежище – здание Банка отца. Где самого Банка уже нет и в помине. А он…
Он должен отказать ей.
И вовсе не потому, что огонь всепоглощающей ненависти, зависти, чувства собственного унижения и обиды всё ещё полыхают в груди. Нет – он как Делец понимает, что это…
Попросту было бы невыгодно его Банку. Хотя самому-то себе он может признаться: да. Да! ДА-А!!! Тысячу раз он пересиливал себя, и заставлял вымотанный, казалось бы, до последних пределов мозг – учить, учить, а тело – не спать! И что же? Вот и настал этот самый момент, который он рисовал себе в воображении пятьдесят с хвостиком каторжных лет: момент его торжества. В дешёвых романах пишут, что в таких обстоятельствах победивший чувствует стыд, горечь и раскаяние… Потому что унизит ту, что боготворил тогда.
Ничего подобного он не чувствует – только чистую, можно даже сказать – светлую, радость!
Может, очерствела душа? Какая чушь – согласно поговоркам и пословицам у Швейцарского Банкира и не бывает Души!
Он уселся за массивный стол. Корреспонденция, требующая личного ознакомления уже готова – ещё бы! Попробовала бы мисс Гендерсон не подготовить её…
Через десять минут он закончил. Нажал маленькую кнопку под столешницей два раза. Лёгкий стук в дверь, и личная секретарша-референт возникла на пороге с блокнотиком – два звонка означали, что Босс будет диктовать.
– Мисс Гендерсон, прошу, присядьте. Писем будет много. Так. Первое – Леви Швайгерту, в Амстердам. Хм. «Уважаемый… – он диктовал автоматически, не торопясь. Не потому, что боялся, как бы стенографирующая девушка за ним не успела (нет – она – профессионал, и успела бы даже за скороговоркой!), а в силу привычки – стараясь сразу избежать неловких и нечётких формулировок, которые пришлось бы потом исправлять. Нельзя сказать, что он не доверял мобильной связи… Спешные вопросы, конечно, можно решить и личным звонком.
Но с тех пор, как его «просветили» знающие эксперты, (само-собой, достойно оплаченные!) о технических возможностях американских спутников-шпионов, он предпочитал старый проверенный способ – рассыльный с заказным письмом на самолете или машине Банка…
Через полчаса с корреспонденцией было покончено. Мисс Гендерсон ушла. Заместитель управляющего пришёл.
– Хэрр Ханссон. К вам миссис ВанЭмерих.
– Пригласи. Я приму её.
И вот она заходит – воплощение всех его детских грёз и ночных эротических фантазий… Гос-споди… (прости, что упомянул всуе!..) Что с ней сделало время. А ведь ей не нужно было, как ему, лбом, зубами и локтями пробивать дорогу к куску пирога, и месту под солнцем…
Странно. А где же та милая, и придающая столько пикантности, крохотная родинка над верхней губой? Почему вместо нее – только выделяющаяся нарочито искусственной чужеродностью, но тщательно заретушированная тональным кремом и румянами, пустота? Неужели… Столь чудесная родинка, под старость, как это обычно бывает, превратилась в отвратительную, с прорастающими насквозь волосами, свешивающуюся книзу бородавку?! И ее удалили пластические хирурги.
Ох уж эта мода на «подтяжки», и всякие «золотые нити»…
А давно, похоже, у неё нет возможностей на все это.
Пытливо всматриваясь в поджатые тонкие губы и обвисшие щёки, он, тщетно пытаясь воскресить те, юношеские, эмоции, вежливо-деловым тоном (О! Уж эти тонкости сотен интонаций, когда, вроде тактично, но чётко можешь дать понять просителю, как его презираешь, и только и мечтаешь поскорее от него отделаться, он освоил в совершенстве!..) сказал привычные положенные слова приветствия, и жестом предложил присесть. Чёрт, да он явственно слышит скрип – это скрипят её колени, не иначе! Иссушенное диетами и солнцем средиземноморских курортов тело весит, наверное, не больше пятидесяти килограмм – как баран. Или овца. Пришедшая на заклание. И что же?